Живое божество, стр. 68

– Я тоже на это надеюсь, – сказал Рэп. – Может ли Хранительница укрыть меня подобным заклинанием?

Юноша удивленно моргнул:

– Я думаю, Благословенная может сделать все, что пожелает.

– Тогда разрешите мне этой ночью пойти и поговорить с Азаком.

Оба архонта вздрогнули.

– Но что вы можете ему сказать? – спросил Тум. Немного!

– Ну, например, чтобы он поворачивал обратно. Мой совет может заставить халифа поостеречься, потому что он меня знает. Если он все-таки не захочет поворачивать, у вас по-прежнему останется возможность утопить его. Я могу также подбросить пару намеков волшебникам халифа. Что вы от этого теряете?

– Все, – мрачно сказал Тум. – Что, если волшебники халифа уже подчинены Сговором? Я не думаю, что Хранительница позволит нам так рисковать.

Рейм издал зловещий смешок.

– Если только она не назначит его наблюдателем.

– А что делают наблюдатели? – спросил Рэп, не особенно надеясь на ответ.

– Шпионят для Хранительницы. Но если такого шпиона разоблачают, он сгорает в огне.

3

Овчарня стояла среди холмов к западу от Кастино, в восточном Квобле, и горные пики нависали над ней. Наверное, ее уже не один век никто не тревожил, и Хардграа не испытывал ни малейших угрызений совести, решив на пару дней ее занять. Сама овчарня не представляла собой ничего особенного, но располагалась в стратегически важном пункте, и ее хозяева должны были гордиться тем, что она понадобилась императору. Конечно, сам император об этом и понятия не имел, но им было совсем не обязательно об этом знать.

Даже в середине лета в предгорьях по ночам было жутко холодно. Некоторые слабаки легионеры принялись поговаривать о том, чтобы развести огонь, а легионерам всегда было свойственно проявлять усердие, так что вскоре посреди овчарни запылал такой костер, что на нем впору изжарить парочку быков. Теперь никто не хотел сидеть рядом с огнем. Один конец овчарни, прохладный, был забит упакованными в металл людьми, а другой – почти пуст. Свечи так и не понадобились, да и рассвета было уже недолго ждать.

Хардграа, чувствовавший себя измотанным – за последние двое суток ему удалось поспать всего лишь час, – остановился в дверном проеме и обвел взглядом свой отряд. Большинство составляли центурионы и среди них – несколько оптиев и сигниферов, которые знали разыскиваемых в лицо. Присутствовал также трибун Гудвин, номинально возглавляющий отряд, – толку от него не было никакого. Еще два трибуна сейчас находились в холмах, наблюдали за дорогой – они-то были настоящими солдатами, а не придворными медузами.

Этой компании выскочек, по мнению Хардграа, очень не хватало той дисциплины, которая была в XII легионе. Шанди бы сейчас пронесся по овчарне словно ягуар и оборвал бы им все нашивки. Знай Гудвин свое дело, он бы быстро призвал к порядку этих зевающих, расхлябанных и небритых разгильдяев. Солдат не должен тратить время на сон, когда у него оружие не вычищено.

Хардграа предпочел во все это не вмешиваться, но все и так знали, кто на самом деле командует отрядом. Центурион прошел вдоль овчарни, и легионеры, переставая болтать, смотрели ему вслед. Хардграа был доверенным лицом императора. Легат Этемин передал в его непосредственное подчинение три когорты только потому, что Хардграа был известен как начальник службы безопасности при Шанди. Центурион носил четырехконечную Имперскую Звезду. Разозливший его человек был выпорот перед строем так, что мясо висело лохмотьями. Хардграа умел заставить считаться с собой.

Центурион небрежно кивнул Гудвину и взял со стола кружку с кофе. Потом Хардграа повернулся к столу с картами, и столпившиеся там центурионы потеснились, уступая ему место. По воцарившемуся молчанию Хардграа понял, что появились какие-то новости. Беглецов еще не поймали – об этом ему сказали бы сразу. Ну что ж, надо посмотреть. Центурион быстро обшарил взглядом карту: зеленые пометки – наблюдатели, красные – его войска. С тех пор как Хардграа отправился вздремнуть, новых пометок не появилось. Некоторые из старых оказались вычеркнуты.

Центурион ткнул пальцем в карту:

– В вишневом саду кого-нибудь нашли?

– Священника и жену его епископа, – ответил из-за спины центуриона Гудвин, – можете себе представить?

Иногда Хардграа плохо понимал шутки Гудвина. Священник и жена епископа? Неудивительно, что они постарались избежать расспросов! Хардграа усмехнулся, и, конечно, эта усмешка не осталась незамеченной.

– А священник был без рясы? Интересно, о чем это должно свидетельствовать, что в каждом зле есть что-то хорошее или что в каждом добре есть что-то плохое?

– Я бы сказал, – быстро ответил Гудвин, – это зависит от того, насколько хорошо это добро. – Возможно, трибун решил поупражняться в остроумии.

Хардграа подождал, пока стихнут смешки, и продолжил изучать карту. Вычеркнутых пометок было недостаточно для того, чтобы измученный отряд пребывал в возбужденном состоянии среди ночи. Они знали что-то, чего не знал центурион. Тем не менее теперь схема стала яснее, наблюдатели расположились более удачно. Пометки на карте казались центуриону отпечатками ног беглецов, а он сам – зорким коршуном, парящим над предгорьями восточного Квобля и высматривающим добычу.

«Ты бежишь, господин Ило. Ты пытаешься скрыться, господин Ило. Ты сдваиваешь след и петляешь, Ило, но от меня тебе не уйти. Ты чувствуешь мое дыхание у себя за спиной, Ило? Ты слышишь мои шаги?»

– Они направляются на восток, – сказал Хардграа. – И пересекут дорогу на Ангот вот в этом месте. Тогда… Вот тогда мы их и поймаем! – Хардграа присмотрелся, но освещение было слишком плохим. – Здесь нет никаких троп, по которым можно перейти через горы?

– Нет, сэр, – ответил оптий, стоявший у края стола. Гудвин кашлянул:

– Центурион…

– Да, сэр? – повернулся к нему Хардграа.

– Вам письмо, – протяжно произнес трибун. – Только что доставлено вместе с имперской почтой из Ангота.

Так вот какие это были новости! Хардграа взял пакет и рассмотрел его. Печать была цела.

– Спасибо, – сказал центурион и сунул письмо в карман.

– Вы не собираетесь его прочесть? – нахмурившись, спросил Гудвин.

– Я уже его прочел, сэр. То есть я хотел сказать, что получил сообщение. Это почерк Ило.

Судя по досаде, отразившейся на лице трибуна, это он уже знал. Наверняка кто-нибудь из сигниферов узнал почерк.

– Письмо отправлено из Ангота, – резко сказал Гудвин. – Адресовано вам в казарму и переадресовано сюда. Оно отправлено из Ангота, центурион, вчера!

– Да, сэр. Это послание.

Трибун побагровел.

– Центурион!

– Смотрите! – гаркнул Хардграа, повернулся к столу и ткнул в карту кончиком кинжала, которым пользовался вместо указки. – Они вот здесь. С точностью до лиги. Вероятно, на какой-нибудь из этих ферм. Мы окружили их со всех сторон, и теперь они об этом знают. Вот дорога на Ангот.

– Значит, он от нас ускользнул!

– Нет, сэр, не ускользнул. Он выбрал какую-нибудь женщину, ехавшую в Ангот, поулыбался ей и попросил отправить письмо. Это послание, сэр. Он хочет сказать: «Я здесь, придите и возьмите меня!» Но это неправда. Он не в Анготе. Он здесь. Именно здесь! – Хардграа вонзил кинжал в карту, да так его там и оставил.

Гудвин нетерпеливо оскалился:

– Прочтите письмо!

Хардграа слегка пожал плечами. Они тут все, наверное, битый час спорили, о чем говорится в письме и что бы это могло значить. Центурион отошел и встал рядом с костром. Взгляды всех присутствующих были прикованы к нему. Центурион достал пакет и сломал печать. Тяжелый пергамент хрустнул. Хардграа ожидал увидеть шифр, которым пользовался Шанди при переписке со своими доверенными людьми – с самим Хардграа, с лордом Ампили, с господином Акопуло, с принцем Ралпни, а позже – с Ило…

К негодованию центуриона, письмо было написано открытым текстом и постыдно нарушало все представления о безопасности.