Настоящее напряженное, стр. 57

– Эдвард! Как ты можешь быть таким… таким бессердечным?

Он странно посмотрел на нее.

– Но так было везде и во все времена – в их мире или в нашем. Раньше примерно так женщины выходили замуж. Никто не спрашивал их мнения. Как в Африке, где женщины – это собственность; ты же сама это знаешь. Мы с тобой говорим не о Кенсингтоне. Да что там, такое случается и в Кенсингтоне. Спроси тамошних дебютанток! Жители Вейлов ближе к земле, чем мы.

Она возмущенно тряхнула головой. Неужели он это серьезно?

– А их мужчины погибли! – с горечью добавил он. – Им повезло меньше, ты не находишь?

Показалась станция и вывеска «Грейфрайерз». Часть людей, стоявших на платформе, ждали, пока поезд остановится, чтобы сесть на него. Другие встречали кого-то – они размахивали руками и бежали навстречу. Носильщики вглядывались в окна вагонов в поисках багажа.

– В Лемоде нет своего покровителя, – сказал Эдвард, глядя в окно. – Возможно, для меня так было даже лучше. Большинство городов в Вейлах расположено на узлах, да и здесь, я думаю, тоже. Место для Лемода выбиралось исходя из требований обороны. Есть там некоторая виртуальность у северной стены, там же находятся несколько молелен и маленький храм Эльтианы. Но бог в Лемоде не живет.

Поезд со скрежетом и лязгом остановился у перрона. Эдвард опустил окно и взялся за дверную ручку. Он спустился первым с чемоданом в руке и помог Алисе сойти на платформу.

– Так мы и остались на зиму взаперти в Лемоде, понимая, что с весной появятся таргианцы. Я исполнил пророчество, значит, тем самым я объявил Зэцу, где я. И кроме того… Боже, да это же миссис Боджли!

31

У Джулиана Смедли выдался плохой день. Людские толпы действовали ему на нервы; толкучка в поезде душила его. Казалось, будто все смотрят на него, особенно люди в форме. У него выработалась неприятная привычка потеть каждый раз, когда он видел полисмена. Он боялся, что может вдруг расплакаться на людях.

Его волновали женщины, особенно молодые женщины. Он ловил себя на том, что таращится на них, боясь в то же время, что они заметят его внимание. В его возрасте ему уже полагалось бы знать кое-что о делах сердечных, но война украла эти годы его жизни. Он оставался все таким же невинным девственником, каким был, выходя из Фэллоу. И как он будет теперь? Какой девушке нужен калека – калека без профессии, недочеловек, готовый в любую минуту разреветься.

Его невидимая рука была крепко сжата и болела от напряжения. Он буквально чувствовал, как ногти впиваются в ладонь. Даже ударяя концом культи обо что-нибудь так, чтобы было больно, он не мог убедить себя, что эти пальцы давным-давно сгнили где-то во Фландрии.

С Джинджером они почти не разговаривали, разве что на пересадке в Чиппенхэме. Там они стояли на перроне вдвоем, но, похоже, им нечего было больше сказать друг другу. При свете дня прошедшая ночь казалась сплошным кошмаром. Они ни разу не заговорили об Экзетере. Его история представлялась теперь самым диким бредом. Возможно, они оба стеснялись того, что вообще поверили в такое.

И к тому же копы наверняка уже известили отца, что его безумный сын не только физический и умственный калека, но еще и преступник.

Местный поезд оказался набит так же, как экспресс; он пыхтел от станции к станции, переполненный фермерами и прочей местной публикой. Джонс сошел в Васселе, надеясь, что его велосипед все еще прикован цепочкой к перилам там, где он его оставил. До Грейфрайерз Смедли доехал один.

А там его встретила миссис Боджли. Как ни странно, она оказалась такой же большой и громкой, какой он ее помнил, – этакий потрепанный штормами дредноут, закованный в броню из харрисовского твида. В волосах ее пробивалась седина; от глаз глубокими окопами расходились морщины. Она улыбнулась ему и оглушила его своим зычным голосом, не сказав при этом ничего, что могло бы насторожить кого-нибудь услышавшего это. А багаж? Что, никакого багажа? Ну что ж, тогда еще проще. Повозка вон там – ведь об автомобилях сейчас не может быть и речи. Он напрягся, ожидая расспросов о медалях и войне, разговоров о смерти его матери, ее мужа или об убийстве Тимоти, – ничего подобного не последовало. Спускаясь рядом с ней по станционным ступенькам, он сообразил, что Джинджер, наверное, предупредил ее насчет его нервов.

Повозка, должно быть, принадлежала еще королеве Анне, да и косматый пони между оглоблями казался примерно того же возраста. Прежде чем Смедли успел открыть рот, миссис Боджли взгромоздилась на боковое сиденье. Там она и осталась сидеть, невозмутимо поправляя юбку и интересуясь только деревенскими ребятишками, игравшими в классики у станционного здания. На мгновение его охватило смятение. Ну конечно, когда в экипаже едет пара, править должен джентльмен, но… но она знает ведь про его руку. Немного опомнившись, испытывая и робость, и благодарность одновременно, он осторожно уселся рядом с ней на место возницы. Он почти завязался узлом, отпуская левой рукой тормоза, потом встряхнул вожжами. Пони, очевидно, не знал, что он не может пользоваться кнутом. Он затрусил в сторону дома, волоча повозку за собой.

Тимоти Боджли, бедный старина Волынка, дружил больше с Экзетером, со Смедли же – не особенно. Смедли никогда раньше не бывал в Грейндж. Он не удержался от удивленного свиста, увидев вдалеке возвышающийся над обширным парком замок с контрфорсами и башенками. Зато в парке паслись овцы! Ничего из того, что он увидел за этот день, не показало ему столь наглядно перемены, которые принесла с собою война.

Теперь Грейндж занимали военные, а их целью был Дувр-Хаус – уродливая мрачная коробка, утонувшая в тени старых тисов, – древнее место изгнания нежеланных тещ. Когда они въехали во двор, к ним с лаем устремились три огромных пса.

– Лежать, Брут! – взревела миссис Боджли. – Цыц, Чингис! О, да уймись ты, Кудряш! Видите ли, здесь стоял чрезвычайно красивый дом, спроектированный еще Адамом. В библиотеке Грейндж сохранились чертежи. Но бабка Гильберта снесла его, чтобы поставить эту чудовищную викторианскую конюшню. Я не жалуюсь. Я даже не знаю, что делала бы, если бы армия не реквизировала большой дом. Тьфу, эти чертовы голуби! Видите ли, они устроили там госпиталь. Слуг теперь днем с огнем не сыщешь, а для меня одной он слишком… Бог знает, что я буду делать с ним, когда закончится война. Нет уж, позвольте, это я сама… И распрягу Элспет тоже я. Пожалуйста, не надо спорить. Она ко мне привыкла. Просто проходите в дом, мой мальчик. То есть я хотела сказать, капитан. Располагайтесь, как дома. Если вы поставите чайник, мы выпьем по чашечке чая. Джонс сказал, остальные приезжают с четырехчасовым поездом, так что у нас полно времени…

В Дувр-Хаусе было темно и пахло сыростью. Мебель – старая и неуклюжая, штукатурка в пятнах. Отсутствовало электричество и даже газ. Смедли наполнил черный железный чайник из колонки и отнес его в дом. Он разжег огонь в плите, размеров которой хватило бы, чтобы зажарить небольшое стадо коров. Маленький такой дом – каких-то там семь спален. Больше всего это походило на мавзолей, зато здесь по крайней мере его нервам не угрожала толпа. Кухня напоминала скорее бальную залу и состояла из камня и теней. На ум приходила тюрьма. Он сел на один из жестких деревянных стульев и попробовал представить, на что была похожа жизнь здесь раньше.

– Ага, вот вы где! – громогласно обрадовалась миссис Боджли, вваливаясь на кухню в окружении всех трех псов. – Если хотите, могу сразу показать вашу комнату. Нет, не стоит благодарности. Это я должна быть благодарна. У меня так редко бывают гости. Прекрати же, Брут! Приходится находить себе занятие, сами понимаете. Вязание для солдат, комитеты по сбору средств для армии, потом я навещаю еще бедных мальчиков здесь, в Грейндж, но должна признаться, вечерами тут довольно одиноко, потому-то я так обрадовалась, когда позвонил мистер Джонс, и мне так не терпится услышать рассказ Экзетера от него самого, потому что я ни на минуту не верила, что он имеет какое-то отношение к тому, что случилось с Тимоти. И где он был?! Где-то тут у меня кекс с мадерой. Тот инспектор – он был абсолютно некомпетентен, а Гилберт был тогда не в форме. Вы не знаете, куда он исчез так загадочно? Экзетер, не генерал.