Настоящее напряженное, стр. 48

– Но не на деле? Вроде как предложить бошам в обмен на Бельгию Юго-Западную Африку, да?

– Что-то вроде этого, – улыбнулся он. – В Лемодвейле от кавалерии мало толку – это его, возможно, и убедило, – но Джоалия еще ни разу раньше не покоряла Лемодвейл, и это могло бы насторожить его. Все вейлы отличаются друг от друга, а Лемодвейл – больше других. Во-первых, он весь холмистый. Там нет… наверное, «Лемодфлэт» будет подходящим нашим словом.

Он помолчал, вспоминая. Алиса смотрела, как телеграфные провода за окном ныряют вниз, взмывают, ныряют, взмывают… кликети-клик, кликети-клик…

– В языках вейлов роль наших суффиксов выполняют приставки, – устало продолжал он. – Примерно – очень приблизительно – это выглядит так: допустим, Нагвейл – это общее название, относящееся ко всей котловине. Окружающие ее горные хребты будут называться Нагволлом, холмы и горы пониже – Нагслоупом. Примерно так. Пригодная для земледелия часть долины будет Нагфлэтом, и в большинстве вейлов она действительно плоская. В Нагленде она, например, не просто плоская, а пустынная. Все, где могут обитать люди, называется Наглендом, а все бесполезные земли… Нагвастом, наверное. Столица будет Нагтауном или просто Нагом. Страна как политическое образование будет, мне кажется, называться просто Нагией. Есть и еще разные термины. Можно, например, сказать, что Наршслоуп – это только используемые холмы, а те, что выше, будут Нагмуром или чем-нибудь вроде этого. Не такая уж плохая система. В английском языке классификация выражена не так ярко.

– Ну да. Могу себе представить – словечки типа «отлив» или «прилив» озадачат нагианцев так же, как их термины озадачивают меня. Но какое это имеет отношение к войне?

– Только то, что Лемодфлэт не такой. В смысле, не ровный. Он весь изрезан водными потоками. Во всей стране не найти ровной площадки, годной для гольфа – даже на девять лунок. И у лемодианцев нет ферм, у них есть деревья. Это довольно странные деревья, но они собирают с них все, что необходимо для жизни. Что-то вроде хлебного дерева дает им крахмал, но у них есть и другие, дающие замену льну… или хлопку. Плоды, орехи, винные ягоды, штуковины вроде картофеля – все. Вся страна – это один огромный сад.

– В котором трудно сражаться?

– Там замечательно сражаться, – с горечью произнес Эдвард, – если только ты партизан.

Он вздохнул и повернулся, облокотившись на медный поручень под окном. Он сложил руки.

– Я мог бы догадаться, что случится. Мне стоило бы. Но, будь все проклято, Алиса, мне же тогда было всего восемнадцать! Я был чужой в их мире! Мне казалось, они знают, что делают, в этих своих блестящих доспехах и пышных шлемах.

До сих пор ей еще не приходилось видеть, чтобы он оправдывался.

– Но ты ведь все равно ничего не мог поделать, правда?

– Еще как мог! У меня оставалась мана, которую я набрал в храме Ольфаан. Конечно, по меркам их богов, это немного. Я знал, что волшебных замков я бы с ней не построил, но мне казалось, что удастся использовать ее для исцеления или чего-нибудь в этом роде, так что я берег ее. Но даже пользуясь одной харизмой пришельца, я мог бы наставить Каммамена на путь истинный, если бы я только вовремя увидел проблему. – Он скривился. – Единственный, кто умел думать из них, – Тарион, но тот смылся, пока все еще было в порядке.

Он снова повернулся к стеклу и подрисовал еще немного в своей карте.

– Лемодвейл напоминает змею, он очень длинный и узкий. Мы вступили в него вот здесь, на восточном конце. Лемод – столица – вот здесь, в западной части. Никто и не подумал поинтересоваться, есть ли там поблизости проходимые перевалы. Была осень. – Он хмуро посмотрел на нарисованную им карту, а может быть, на мелькавший за окном пейзаж.

Поезд начал сбавлять ход перед очередной станцией, но ей показалось, что он не смотрит, а просто колеблется, рассказывать ли ему дальше.

– Ты думаешь, Каммамену стоило лучше изучать географию, ведь так? – буркнул он. – Скорее уж историю. Он стал не первым джоалийским генералом, который погиб в Лемодвейле.

Мимо окна проплывали дома, медленнее и медленнее.

– К тому же он не стал и первым джоалийским генералом, которого убили собственные подчиненные. И когда Палата поняла, что я нахожусь в армии, нам пришлось сражаться уже с богами.

26

Через четыре дня после того, как войско спустилось в Лемодфлэт, Злабориб приобрел свой первый боевой опыт. Впрочем, сам бой оказался не так страшен, как его ожидание.

Он ненавидел Лемодвейл. Все нагианцы ненавидели Лемодвейл. Их земля была плоской, сухой, и редок был тот день, когда, глянув в любую сторону, ты не мог разглядеть вдалеке Нагволл. По ночам звезды и луны сияли над головой бесчисленным множеством светлячков в бездонном небе.

В Лемодвейле все было по-другому. Небо и горы исчезли; от всего мира остались только деревья, такие частые, что между ними с трудом находилось место для шатра, и ни единого ровного клочка земли. Лемодфлэт нельзя было назвать и настоящими джунглями, ибо деревья были высажены рядами, изгибавшимися вдоль склонов. Обыкновенно подлесок отсутствовал, но нижние ветви росли на уровне плеч, и люди, то и дело наклоняясь, превращались в горбунов. Открытых полей здесь не было вовсе, да и полян, на которые бы падало солнце, тоже немного. Изо дня в день видимость не превышала двадцати ярдов, да и то лишь в одном направлении. Он мог идти часами, и ничего не менялось. Это было все равно что оказаться взаперти, в лабиринте колонн, с постоянно протекающей крышей. Некоторые нагианцы едва не сошли с ума.

Дождь шел каждый день – иногда брызгал ненадолго, иногда моросил с утра до вечера. Краска на лицах размывалась и окрашивала бороды в цвета радуги.

Следы помета на земле показывали, что какие-то дикие или домашние животные паслись в этих садах, но самих их не видели ни разу. Да и лемодианцы тоже как сквозь землю провалились. Все строения, что им удалось найти, были брошены, многие сожжены. Войско продвигалось, не встречая сопротивления, если не считать холодной, непрерывной сырости и расстройств желудка от непривычной пищи.

Наконец-то разведчики обнаружили деревню; название ее осталось неизвестным. Наконец-то их мог ожидать бой.

Каммамен Полководец решил атаковать на рассвете. Он предоставил нагианцам честь идти в атаку первыми, поскольку полагал, что они смогут передвигаться тише, чем джоалийцы в своих доспехах, – так он, во всяком случае, сказал. Дождь перестал. Светил почти полный Трумб, и его устрашающий зеленый свет с трудом пробивался сквозь листву. Света хватало как раз на то, чтобы видеть идущего впереди человека, если держаться поближе к нему. Передвигаться, не натыкаясь на древесные стволы и ветки, было невозможно. Днем бойцы прикрывали лицо щитами, пока выдерживали левые руки, но сейчас щиты производили бы слишком много шума. Поэтому они перевесили щиты за спину и крались вперед, раздвигая ветки руками. Злабориб шел за Помуином, а Догтарк шел за Злаборибом, и каждый старался не отставать и не упускать из вида идущего впереди, рискуя каждую минуту проткнуть его своим копьем. В темноте легко было не разглядеть острый кованый наконечник.

Шелест опавшей листвы под ногами, и больше ни звука. Насколько Злабориб понял, они вполне могли описать круг и вернуться в лагерь. Его спина и шея болели от постоянного нагибания.

Он дрожал, уверяя себя, что виной тому холодный утренний воздух, хотя сам-то прекрасно понимал, что занимается самообманом. Его ноги были ледяными. Ему казалось, он не столько боится смерти, сколько боится показаться трусом перед этими молодыми крестьянами. Что они подумают о своем будущем правителе, если он лишится чувств или просто обделается от страха, когда начнется бой? Возможно, он самый старший нагианец в армии, поскольку призывались только холостяки, а в деревнях женятся рано.

Они были необразованны и невежественны. Они принимали жизнь такой, какова она есть, не задумываясь о ее смысле, о божественном замысле или об этике.