Настоящее напряженное, стр. 11

– Сначала они обыщут дом, – буркнул Смедли. Весь план был шит белыми нитками. Он никого не убедит, если сам Экзетер начнет выискивать в нем слабые места.

Стрингер нахмурился, стряхивая пепел с сигареты узловатым пальцем профессионального хирурга.

– Я попробую подъехать завтра к вечеру и задержаться здесь до утра. Тогда утром, я, возможно, и смогу немного замутить воду.

Нет, это уже слишком! Хирург, похоже, и впрямь поверил в эту белиберду. Смедли ощутил острый приступ радости, словно корректировщики сообщили, что он накрыл цель. Он толкнул Экзетера ногой.

– Я буду в твоей одежде пугало-пугалом, – возразил Экзетер.

– Ты и так пугало что надо. Я попробую стянуть что-нибудь в кладовой. Если есть мысли получше, выкладывай.

– Нет. Но что будет с тобой?

– Рано или поздно меня найдут – связанного и продрогшего в нижнем белье. Как ты посмел поступить так с калекой, скотина?

– Но вы же замерзнете! – возмутился Стрингер. – Возможно, вам придется прождать там несколько часов. В вашем-то состоянии, капитан?

Он покроется гусиной кожей уже через десять минут. Однако до этого не дойдет.

– Переживу как-нибудь.

– Неплохо сказано! – одобрительно кивнул Стрингер. – Теперь нам ясно, как вы заслужили все свои медали. Очень смело! И необычно! Вы согласны, Экзетер?

– Я очень признателен вам обоим.

– Это слишком малое вознаграждение за самый красивый матч в моей жизни. Так, а как он найдет Джентила?

Смедли чуть было не спросил: «Кого?»

И снова этот тип выказывает слишком много любопытства. Чичестер вряд ли прозвучит достаточно убедительно. Где-нибудь поближе?

– Богнор Регис. Китченер-стрит, семнадцать, прямо за станцией.

Стрингер покосился на часы и потянулся к сигаретнице.

– Отлично! А теперь, Экзетер, могу я попросить вас о небольшом одолжении?

– Да, сэр?

– Мне хотелось бы услышать, где вы были три последних года – как вы бежали из Грейфрайерз, как вы оказались во Фландрии. Мне просто любопытно.

В первый раз каменное спокойствие Экзетера, казалось, дало крошечную трещину.

– Сэр, если я даже намекну вам о том, что со мной случилось, вы тут же наденете на меня смирительную рубашку и запрете в камеру для буйнопомешанных!

– Не думаю. Я принимаю тот факт, что все происходящее вокруг вас не поддается объяснению. Вряд ли вы поведаете историю неправдоподобнее тех, что я пытался вообразить себе, обдумывая ваши исчезновения и появления. – Теперь хирург вовсю излучал властность. – Я сомневаюсь, что увижу вас после того, как вы выйдете из этой комнаты. Поэтому я хочу услышать ваш рассказ. Правду, какой бы она ни была. – Улыбка его не скрывала откровенной угрозы: рассказ – или никаких побегов.

Экзетер прикусил губу и покосился на Смедли.

– Обо мне не беспокойся, старина! – сказал Смедли. – Как говорят моряки, я уже за бортом.

Экзетер вздохнул:

– Есть другие миры.

– Вы имеете в виду что-то вроде астральных плоскостей? – кивнул Стрингер.

– Вроде них, но не совсем. Другие планеты. Сэр, позвольте, я ограничусь этим?

– Нет. Насколько я понимаю, тому, как вы исчезли и появились, должно быть сверхъестественное объяснение, и я не хочу сойти в могилу, гадая, каково оно. Выкладывайте.

Экзетер вздохнул и закинул ногу на ногу.

– Я был в другом мире, который мы называем «Соседством». В некотором роде он напоминает Землю – в чем-то больше, в чем-то меньше. Там другой животный мир, другая география, но солнце то же и звезды те же. Люди похожи на европейцев – от итальянцев до шведов.

Он помолчал, оценивая реакцию Стрингера.

– Понимаете? Возможно, вы думаете, что я спятил или вешаю вам лапшу на уши.

– Звучит похоже на Жюля Верна, – согласился хирург. – И как же вы попали в эту страну эльфов?

– Я отправился в Стоунхендж, разделся догола и исполнил священный танец. – Экзетер сделал вид, что смутился. – Вы уверены, что хотите услышать еще?

– О, несомненно! Но почему Стоунхендж?

– Потому что он… то, что называют понятием «узел». Это своего рода естественные священные места. Их много, и в узлах часто расположены церкви или старые развалины, или просто камни, стоящие вертикально. Знакомо ли вам чувство странной дрожи, которая пробирает вас в древних постройках? Это то, что называется «виртуальностью», и это означает, что вы ощущаете узел. И если вы знаете подходящий ключ или пароль – танец и пение, – этот узел может служить в качестве перехода. Каким-то образом узлы этого мира соединяются с узлами Соседства или других миров. Люди перемещаются в обе стороны уже сотни… возможно, тысячи лет. Надо только знать ритуал.

Смедли удивился, как это Экзетер ухитрился танцевать со сломанной ногой, но Стрингер, похоже, об этом не думал. Он кивал так, словно верил, – или он просто подыгрывает сумасшедшему?

– И как же они действуют?

– Не знаю, сэр. Не имею ни малейшего представления. Лучшее объяснение этому давал мне человек по имени Роулинсон, но это была скорее игра слов. Интересно, вспомню ли я то, что он говорил мне тогда. Это было примерно год назад… Я находился в Соседстве уже два года и наконец встретился с… назовем их «пришельцами» – другими гостями вроде меня. С людьми, которые разбираются во всем этом. Некоторые из них перемещались туда и обратно по многу раз. Они называют себя Службой. У Службы имеется база – примерно как у администрации в колониях. На деле это довольно похоже на Ньягату, где я родился. В Кении. Профессор Роулинсон изучал вопросы перемещения из мира в мир и разработал кое-какую теорию…

Экзетер всегда умел убеждать. Пока он рассказывал, Смедли вдруг понял, что это самая невероятная история, которую он когда-либо слышал, и что он против воли начинает в нее верить.

7

Роулинсон говорил: «Все дело в измерениях. Мы живем в трехмерном мире. Можете ли вы представить себе двухмерный мир?» Разумеется, я ответил ему, что с математикой у меня всегда было неважно. Тогда он взял колоду карт…

Правда, все это было не совсем так. Карты лежали на другом столе в дальнем конце веранды, и Роулинсон сам за ними не пошел. Он позвал Морковку, и Морковка пришел и принес ему карты. Вот как поступали Тайки в Олимпе. Но как объяснить, что такое Олимп, этим двоим – хирургу, хитрому, как свернувшийся в кресле персидский кот, и чуть ли не мурлычущему от самодовольства… и бедолаге Смедли, кожа на лице которого так натянута, что того и гляди лопнет. Старине Смедли – с адским огнем в глазах и чуть заметным нервным тиком, каждые несколько секунд искажающим ему рот, пока он слушает, как выживший из ума старина Экзетер сам себя обрекает на пожизненное заключение в психушку.

– Он вытащил короля и валета. Он назвал их парой двухмерных людей – с высотой и шириной, но без толщины. Он сложил их лицом к лицу и спросил меня, могут ли они видеть друг друга? Я ответил, что нет.

«Правильно, – сказал он. – Они не могут, поскольку расположены не в одной плоскости. Они отделены друг от друга крошечной, но толщиной, а в их мире толщина отсутствует».

Эдвард вспомнил, как торжествующе улыбался Роулинсон. Профессор был худощавым мужчиной с волосами песочного цвета и педантичными манерами оксфордского мэтра, но на вид ему трудно было дать больше двадцати лет. Его английский имел странный оттенок – несколько архаичный. Он много знал, и ум его отличался живостью, но при этом было в нем что-то такое, что заставляло думать: «Не от мира сего». Если вам требовалось детальное объяснение с графиками и диаграммами – не было человека более подходящего. Во всем остальном он годился только вести спортивные программы.

Правда, в материальном отношении он вполне процветал. Он жил в большом бунгало, расположенном почти в самом центре узла, и он владел одним из лучших книжных собраний в Вейлах, где печатные книги являлись совсем еще недавним новшеством. У него было не меньше дюжины слуг, выряженных в белоснежные ливреи.

Однако Стрингеру и Смедли это вряд ли интересно.