Император и шут, стр. 45

Трибун критически осмотрел закутанную в покрывало фи— Инос.

— Открой лицо.

Для дам прятать себя от дорожной пыли было в порядке вещей, но оставаться под вуалью в помещении не практиковалось. Инос беспрекословно стянула с головы шляпу и размотала вуаль. Она столько времени не имела возможности вымыться, что была противна сама себе.

Трибун кивнул, будто лишний раз убедился в истинности полученных рапортов.

— Не из джиннов, ничего похожего. Поуэльф и полу... кто?

— Вот уж не эльф, — рассердилась Инос. — Имп и джотунн.

— Кто жег твое лицо и почему?

— Это мое дело и тебя не касается.

Он равнодушно пожал плечами, словно спросил мимоходом.

— Ты якшаешься со шпионами, шляешься в компании джиннов, значишься в этих подложных документах... Для дамы это многовато, как бы с тобой не случилось чего похуже...

— Еще не полдень, — спокойно ответил Азак.

— Что из этого? — повернулся к нему трибун.

— В полдень нас будет искать здесь некий вельможа. В твоих интересах попридержать свое любопытство до полудня, трибун.

— Неужели я выгляжу кретином? — скрестил на груди руки трибун. — Ты ничего не добьешься, оскорбляя меня.

— Если бы паспорт действительно был фальшивкой, как ты уверяешь, нас давно заковали бы в цепи. Документы необычны, согласен, но это уж не твоя забота. Просто потерпи до полудня. Я не стану уверять, что тебе ответят на все твои вопросы, но допрашивать нас тебе наверняка не позволят. — И Азак, копируя трибуна, тоже скрестил на груди руки.

В путешествии он основательно пропылился и пообтрепался, сквозь прорехи одежды кое-где виднелось покрытое рыжими волосками тело, но султан Араккарана хорошо разбирался в интригах и мастерски умел вести их. И он верно угадал, что трибун все еще сомневается в шпионских намерениях приезжих, хоть и очень хочет доказать их вину. Джинны сейчас были желанной добычей, но война пока еще не объявлена, и с этим приходилось считаться. Трибун, не только ловкий, но достаточно толковый человек, не мог не понимать, что ничьим донесениям нельзя верить.

Инос вконец извелась; ей казалось, что полдень давно прошел, а определить время по солнцу мешали тучи. Минуты текли, а сенатора все еще не было. Причин для задержки было предостаточно: он мог не получить ее письма, сенатора могло не оказаться в городе; в конце концов, он мог просто не поверить ее письму, посчитать его фальшивкой и сжечь. Хуже, если сенатор передал письмо тайной полиции, заботясь о собственной безопасности, а этот трибун всего лишь ломал перед ней комедию.

Но, несмотря ни на что, искра надежды продолжала теплиться в сердце Инос.

— У тебя есть сомнения, писец?

— О, никаких, — ответил лысеющий парень и швырнул свиток пергамента на стол.

— Отлично, — воскликнул трибун и обратился к центуриону: — Обыскать их.

Центурион вложил меч в ножны и знаком приказал двум легионерам сделать то же самое. Все трое подошли к Азаку. Султан только злобно сверкал глазами, но не сопротивлялся, пока они шарили по его карманам и поясу. Кошельки с заркианским золотом звякнули по крышке стола, рядом легли оба кинжала и пара тонких стилетов, о которых Инос и не подозревала.

Той же процедуре подверглись затем и остальные трое джиннов: Чар, Варрун и Джарким.

Покончив с мужчинами, трибун уставился на Инос.

— При вас есть какое-либо оружие или бумаги?

— Никаких.

— Поклянитесь в этом Богами Правды.

— Клянусь.

— Ладно. Теперь приступим. Начнем вот с этого, — кивнул он на Чара.

Два легионера вцепились в джинна, заломили ему руки за спину, впечатав лицом в стену, а центурион с большим знанием дела врезал рукой его по почкам и лягнул по лодыжке. Не выдержав, Азак рванулся вперед и замер на полушаге, остановленный частоколом острых клинков. Инос закрыла глаза, не в силах смотреть на этот ужас.

Терпения Чара хватило еще на пару зверских ударов, после чего он начал кричать. Азак в бессильной ярости вторил ему рычанием.

— Будешь говорить? — поинтересовался трибун.

— Ты пожалеешь об этом!

— Продолжай, центурион, и не будь щепетилен.

— Взгляните! — выкрикнул тщедушный писец.

Инос невольно раскрыла глаза. Лысый типчик все еще не отлепился от окна. Должно быть, он предпочел разглядывать двор по той же самой причине, по которой Инос зажмурилась.

— Трибун, в ворота только что вкатилась карета с гербом и в сопровождении преторианских гвардейцев.

— О Боги Мучений! — простонал трибун.

Все же до развязки было еще далеко. Преторианец имел звание на несколько рангов выше, чем трибун, но по сравнению с ветераном казался слишком уж юн. Однако, когда гвардеец обменялся с трибуном приветствиями, воинственного пыла в служаке сильно поубавилось.

В полной мере довольный собой и воинским званием, что подтверждал шлем с пышным плюмажем, всадник был великолепен. Даже слишком маленький подбородок не портил его очаровательную внешность. Самоуверенность юнца тоже была оправданной: любой, кто смог пробиться в преторианцы, имел влиятельных покровителей и почти наверняка являлся будущим ликтором.

Но в карете восседал не сенатор, а укутанная в меха дородная дама — молодая копия тетушки Кэйд. Выглядывая из теплого пушистого воротника, она пристально рассматривала холодным жестким взглядом насквозь промокшее хрупкое неприкаянное существо, стоящее в грязи перед дверцей кареты в окружении легионеров.

— Знаешь ли ты эту женщину? — мрачным голосом спросил трибун.

— Нет.

— Нет? — просветлел он.

— Мой отец получил письмо, где она утверждает, что является нашей родственницей, с которой никто из нас раньше не встречался. Более того, источник, которому нельзя не верить, сообщает, что та, чьим именем она назвалась, давно мертва.

Вся фигура трибуна излучала счастье.

Юный гвардеец молча нахмурился. Он уже сожалел, что вступился за Инос, презрев ее жалкий вид.

— Можете ли вы доказать, что вы та, за которую себя выдаете? — надменно спросил он.

Азак, вынужденный молчать, все сильнее и сильнее накалялся гневом.

— Я — Иносолан из Краснегара, а ты, похоже, леди Эйгейз.

Дородная дама в карете скептически вздернула бровь:

— Мое имя ни для кого не секрет.

— Кэйд много рассказывала мне о тебе.

— Что именно?

— Например, ты провела лето в Кинвэйле. Там ты покорила сердце молодого гвардейца... точно не помню имени... кажется, Айнофер.

— Претор Айонфью — мой муж. Ты плохо справляешься со своей ролью.

— Это не роль, а рассказ. Ну, она также упоминала некий концерт на спинете. В этот раз спинет не просто фальшивил, иногда он начинал самостоятельно издавать звуки, совершенно уродуя мелодию; возможно, это из-за ежа, ползавшего внутри инструмента. Или вот еще, насчет закрытой супницы; когда лакей поднял крышку перед Эккой...

— Иносолан! — пронзительно завопила вельможная леди. — Что с твоим лицом, дитя?! — Дородная дама с трудом спустилась по ступенькам из кареты прямо в раскисшую грязь и под дождем бросилась обнимать Инос.

— Да помогут тебе Боги, трибун, — нахально усмехнулся молодой преторианец, очень довольный собственной прозорливостью.

3

У Кэйд была манера изображать легкомысленную дурочку. Эйгейз переняла этот стиль, но в результате получилась гротескная пародия на герцогиню. Она болтала без умолку, хихикая и сюсюкая, но, будучи дочерью сенатора, сама решала, когда кривляться, а когда быть серьезной. Одного-единственного взгляда на беднягу Чара, избитого и окровавленного, хватило, чтобы от мягкости не осталось и следа. Глянув на свой эскорт, Эйгейз с деланным безразличием холодно произнесла:

— Тиффи, дорогой, сделай что-нибудь.

— Господин... — с лучезарной улыбкой подступил Тиффи к трибуну.

Вот когда все влияние имперской аристократии приготовилось обрушиться на этого несчастного заслуженного офицера. Чтобы срочно исправить положение, трибун спешно реквизировал карету и на свежей упряжке лично помчался со своей жертвой в лучший военный госпиталь в Хабе, да не один, а со свидетелем, Варруном, имея строгий приказ лично Эйгейз доложить о выполнении, причем непременно до захода солнца, иначе его карьера будет погублена.