Я вижу солнце, стр. 17
Потом все успокоилось, улеглось по своим местам. Я зажмурился, а когда вновь открыл глаза, понял, что приступ опьянения прошел.
Потом я помню, как встал дядя Лукайя, как он направился к двери, как из соседней комнаты вышла тетя Варвара, подсела ко мне и положила на колени две чурчхелы и как я поцеловал ее в морщинистую щеку. Потом вернулся дядя Лукайя со свернутой черной лентой в руке. Он подошел к камину, опустился на колени, с минуту колебался и вдруг бросил сверток в огонь. В комнате вдруг потемнело. Прошла секунда, другая, третья, сверток постепенно стал воспламеняться, потом вспыхнул, озарив комнату. Я увидел, как улыбался Анатолий, как текли слезы по щекам тети Варвары и как дрожали руки у дяди Лукайи.
…Мы вернулись домой поздно. Тетя сидела у камина, читала книгу. Я и Анатолий были с ног до головы в снегу, однако холода не чувствовали – выпитое вино все еще согревало нас. Увидев нас, тетя отложила книгу, подбросила в огонь дрова и поставила перед камином два треногих стульчика.
– Идите к огню! – позвала она.
Шатаясь, я подошел к камину, опустился прямо на пол и положил голову на колени тети.
– Что с тобой? – спросила она.
– Я пьян, тетя!
– Где вы были? Анатолий тоже пьян, тетя!
Анатолий, хватаясь за стену, кое-как добрался до камина, плюхнулся на стульчик, взял руку тети и погладил ее. Тетя осторожно высвободила руку и посмотрела на меня.
– Он пьян, тетя!
Анатолий опять взял руку тети, но я не обратил на это внимания. Меня разморило от тепла и захотелось петь.
– Ложись-ка лучше спать, завтра тебе в школу! – сказала тетя.
пропел я в ответ и закрыл глаза.
– Мария, моя Мария… – донесся до меня сквозь дрему голос Анатолия. Я приподнял голову.
Анатолий нежно гладил тетю по волосам и приговаривал:
– Ты прости меня, Мария… Добрая моя, милая Мария… Отыскал-таки тебя… Мария моя… А где девочка? У мамы?.. Слава богу, конец всему… Конец скитаниям… Теперь мы всю жизнь будем вместе… А нашего села больше нет, Мария. Сожгли его немцы. Дотла. Никого там не осталось. Ни живой души… Где ты была, Мария? Измучилась, бедная моя. Как девочка и мама? Теперь все! Конец нашим мукам…
Тетя осторожно отвела руку Анатолия.
– Меня зовут Кетеван, – сказала она тихо.
– Нет, ты – Мария. Такая добрая, такая красивая. Скажи, ты ведь Мария?
– Я – Кетеван…
Анатолий долго и пристально всматривался в тетю, потом снова начал:
– Я уйду. Я уже могу ходить и воевать могу. Я дойду до края света, а тебя найду, Мария…
Он закрыл лицо руками и заплакал.
Я и тетя кое-как уложили Анатолия. Он скоро успокоился и заснул.
Я лежу с открытыми глазами и думаю. Хмель выветрился из головы. Сон не идет.
– Тетя! – зову я. Тетя молчит.
– Тетя, не спится мне…
– Засни, Сосойя…
– Тетя, кто такая Мария?
– Не знаю. Наверно, жена…
– Она что, пропала?
– Наверно…
– А он найдет ее?
– Не знаю…
– Он сказал: дойду до края света, а найду…
– Дай бог!..
– Тетя, уйдет Анатолий?
– Уйдет, обязательно уйдет…
Я понял, что расспрашивать дальше тетю не следовало, поэтому перевернулся на бок и уставился в затухающий камин. Он напоминал ночное небо, на котором сквозь тучи кое-где проглядывали звезды. Пепел постепенно обволакивал тлеющие угольки, и они гасли один за другим. Глаза начали смыкаться, и я уснул, не видя, как в камине угасла последняя звезда…
БЕГЛАРОВА МЕЛЬНИЦА
Если вам не доводилось ночевать в Бегларовой мельнице, болтать и сплетничать с Бегларом до утра, есть выпеченную им в золе соленую кукурузную лепешку, потом мучиться во сне от жажды, вскакивать чуть свет, припадать к мельничному желобу и с наслаждением пить супсинскую воду – не говорите, что вы бывали в деревне!
Я не знаю, могло бы существовать наше село без Беглара и его мельницы! Здесь не найдется человека, который поговорил бы с вами пять минут и не упомянул бы хоть раз Бегларову мельницу.
Повстречался вам сосед, поздоровался с вами, угостили вы его табачком, а табак домашний, нарезан крупно. Сосед тотчас же:
– Ты что, у Беглара табак молол, что ли? Рассказали вы соседу какую-то новость, да получился ваш рассказ бессвязным, путаным. Сосед – без обиняков:
– Что ты мелешь, словно Бегларова мельница! Говори толком!
Кашель и тот у нас связывают с Бегларом:
– Раскашлялся, как Бегларов пес!
А пес у Беглара действительно мастер кашлять. И не удивительно, ничем иным, как заплесневелыми отрубями, Беглар несчастную собаку не кормит.
Вся жизнь Беглара связана с мельницей. Она ему заменяет дом, жену, детей, родственников. Мельница, разумеется, колхозная, и избран Беглар мельником общим собранием колхозников, но вряд ли осмелится кто-либо из председателей даже заикнуться об освобождении Беглара от этой должности. Почему? Да потому, что никто во всем 'селе не захочет занять место Беглара. Знает об этом Беглар, знают об этом нынешний и будущие председатели нашего колхоза, и потому мельница, хоть она, конечно, колхозная, называлась и называется Бегларовой.
Беглар живет в своей мельнице, спит на огромном мучном ларе, изголовьем ему служит мешок, набитый сухими листьями кукурузы. Над ларем висит кремневая одностволка, которую Беглар почему-то называет Зауэром. На стене красуется вырезанный из какого-то журнала портрет Мичурина. Если спросить Беглара, кто этот старик, он ответит с неподдельным удивлением:
– Как, ты не знаешь Мичурина? Это ведь тот человек, который в Сибири вырастил мандарины и виноград!
С началом войны тематика художественной галереи Беглара изменилась. Лучшие места в ней заняли военные деятели: на первом месте Чапаев, на втором – Буденный, затем – Тимошенко, Суворов, Петр Багратион и, наконец, Киквидзе.
Беглар имеет также собственную библиотеку. На специальной деревянной полочке в заведенном раз и навсегда порядке лежат «Витязь в тигровой шкуре», Евангелие, горшок для лобио, кувшинчик с водкой и «Женщина и социализм» Бебеля.
Беглар всегда искренне рад моему приходу. Всеми правдами и неправдами он отводит мне последнее место в очереди. Я не возражаю, потому что беседа с Бегларом доставляет мне не меньшее удовольствие. И вот сидим мы до утра у горящего очага и решаем дела мирового масштаба: формируем и распускаем правительства, строим дворцы, разрушаем замки, арестовываем генералов, выигрываем битвы, отступаем, вновь наступаем, критикуем новые направления в современном искусстве. Попутно мы печем в золе кукурузные лепешки, едим, курим и обмениваемся любезностями.
– Погоди, Сосойя! Вот ты доказываешь, что война продлится еще несколько лет. Какие у тебя к тому основания? – спрашивает Беглар, засыпая в сусек очередную партию кукурузы.
– Захватил Гитлер нашу территорию? Захватил! Должны мы отнять у него эти земли? Должны! Потребуется для этого время?
– Потребуется!
– Ну вот! Чтобы изгнать немцев с нашей территории, нужно не меньше двух лет!
– Значит, по-твоему, войну мы выиграем?
– Конечно!
– Решено, значит?
– Безусловно!
– Хорошо… Вот перешли мы в наступление, а Гитлер не отступает! Что ты прикажешь делать?
– Отступит!
– Не хочет отступать!
– Заставим!
– Хорошо… Отступил он… А летом собрался с, силами и вновь пошел на нас! Что тогда?
– Не пойдет!
– Допустим, пошел!
– Не посмеет!
– Ну а если посмеет?
– Слушай, ты за кого? За меня или за Гитлера?
– За тебя, болван, за тебя! Но ты как думаешь: Гитлер – доходяга вроде меня, что ли?
– Хуже тебя!
– Сосойя, ты не очень-то того… Не заговаривайся! Вот ткну тебя головой в кадку, будешь знать, как честного человека с Гитлером сравнивать!