Я, бабушка, Илико и Илларион, стр. 31
Мы выбрались из своей засады, взялись за заступы и до самого утра копали землю в винограднике нашего милого ворчуна Илико.
Пакизо
У меня, бабушки, Илико и Иллариона есть одна общая корова. Зовут ее Пакизо. Пакизо – ровесница бабушки. Ну, если не бабушки, то Илико, во всяком случае. Вот уже пять лет, как Пакизо упорно отказывается от выполнения своих материнских функций. Как только мы ее ни кормили, чем только ни поили, какими только лекарствами ни пичкали – ничего не помогло: Пакизо не желала стать продолжательницей своего рода. Однако, несмотря на это, она доилась, и мы простили ей отсутствие материнских чувств. Согласно правилам компаньонства, Пакизо по очереди жила то у нас, то у Илико, то у Иллариона. Она одинаково любила и уважала всех своих хозяев и одинаково голодала у каждого из них. Это была на редкость рассеянная корова. Она охотно заходила в любой двор, где только видела раскрытые ворота; безропотно позволяла подоить себя каждому, кто только подходил к ней с подойником.
Этим летом Пакизо совсем отбилась от рук. Она перестала доиться, потеряла аппетит, похудела и, что самое главное, стала ужасно забывчивой: с трудом различала она бабушку, Илико и Иллариона, а меня и вовсе не узнавала. Одним словом, отжила свой век корова, поседела даже. Сначала мы пытались подарить ее друг другу, но, убедившись, что ничего не получается, собрались у нас за круглым столом на совещание.
– Всему есть предел, – начала бабушка, – в том числе и коровьей жизни! Что теперь делать, как с ней поступить?
– Продадим, – сказал Илларион.
– Что, кости? Это тебе не слоновая кость, – сказал Илико.
– Почему кости? Мясо.
– А где его взять?
– Ну, тогда сдадим на заготовки! – сказал Илларион.
– Кто ее возьмет?
– Да-а… Это тоже вопрос…
– Может, за шкуру дадут?
– Уж сдохла бы лучше, – сказал я.
– Только похорон мне не хватает. Сдадим, а там пусть хоть памятник ей ставят, – сказал Илларион.
…С утра начались приготовления. Я скребницей чистил и причесывал Пакизо, Илларион поил ее рассолом, Илико пичкал свежей травой, а бабушка теплой водой растирала ей колени. К двум часам дня приукрашенную, раздувшуюся, словно бурдюк, Пакизо торжественно вывели со двора. До заготовительного пункта предстояло пройти добрых три километра. Не успели мы пройти метров сто, как вдруг бабушка вскрикнула:
– Стойте, вернуть ее нужно!
– В чем дело, Ольга? – спросил Илико. – Слава богу, зашагала корова, разве можно теперь останавливать ее?!
– Подоить забыла! Замучится, бедняжка!
– Бочку сюда! Скорей! – закричал Илларион.
Я побежал домой и принес чайный стакан. Бабушка, Илико и Илларион целый час по очереди доили Пакизо, я придерживал ее за рога, чтобы не упала. Наконец стакан, наполненный пенообразной жидкостью, вручили мне.
– Поделим позже! – прыснул Илико, дергая за веревку. Пакизо нехотя тронулась с места. Миновав село, мы вышли на широкое шоссе. Вдруг Пакизо опустилась на одно колено, затем на другое и жалобно замычала.
– Ну вот, нашла время молиться! – упрекнул ее Илико.
– Погоди, пусть отдохнет! – сказала бабушка.
– Этак мы и за неделю не доберемся! – проворчал Илларион.
– Дай-ка ей понюхать нашатырь! – обратился ко мне Илико.
Я ткнул флакон в нос Пакизо. Она фыркнула, тряхнула ушами, но не двигалась с места.
– Пустить ей кровь! – распорядился Илико.
Илларион достал нож и полоснул им корову по уху. Пакизо вскочила на ноги и побежала.
– А ну, кто помоложе, бегом за ней! – скомандовала бабушка.
– Держите, а то улетит! – ухмыльнулся Илико.
– Не говори так, Илико, – обиделась бабушка, – а вдруг украдут?
Пробежав метров двадцать, Пакизо остановилась, оросила придорожную траву и снова легла.
– Плохо дело! Еще две-три такие лужи – и сдавать нечего будет, – сказал Илико.
Пакизо закрыла глаза. Пришлось полоснуть ей и по второму уху. Она сразу вскочила, помчалась по дороге и вскоре скрылась за поворотом.
Мы присели, покурили, отдохнули и не спеша продолжали путь. За поворотом дорога шла прямо, но Пакизо не было видно.
– Где корова? – встревоженно воскликнула бабушка.
Мы ускорили шаги. За следующим поворотом, наконец, увидели Пакизо: она лежала на обочине дороги, в тени кустарника, и отдыхала.
– Встань, Пакизо! – предложил Илларион.
Корова покосилась на него, словно спрашивая: «Ты в своем уме, дружок?»
– Вставай, вставай! – повторил Илико.
Пакизо не удостоила его ответа.
– Не хочешь вставать, Пакизо? – ласково спросила бабушка.
Корова отрицательно помахала хвостом, потом опустила голову на землю и закрыла глаза. Мы удрученно молчали.
Подошел прохожий. Он долго глядел на Пакизо, потом сочувственно спросил:
– Умерла?
– Спит после бессонной ночи! – ответил Илико.
Прохожий оглядел нас подозрительным взглядом и поспешил уйти.
– Ну, теперь вставай! – нагнулся к корове Илларион.
– Вставай, черт бы тебя побрал! – рассердился Илико.
Пакизо не обращала на нас никакого внимания. Тогда мы перешли к делу.
– А ну, Илларион, становись спереди!
– Плечо подставь, плечо!
– Держи ногу! Да не ту, другую!
– Теперь тяни ее за хвост!
– Эх, валерьянку забыли!
– Ну-ка, подбирай!
– Держи за хвост, Ольга!
– Возьми в руки ее ногу! Переставь вперед! Вот так!
– Пошла! Пошла!
– Ну, еще немного, держись, Пакизо!
– В конце концов, не так уж ты стара, как притворяешься!
…Смеркалось, когда мы кое-как добрались до заготовительного пункта… У ворот Пакизо опять собралась лечь.
– Нашатырь! – зашипел Илларион. – Зурикела, подлец, куда ты смотришь!
– Ну вас к черту, надоело! – огрызнулся я и выплеснул в нос корове полбутылки нашатыря. Пакизо сорвалась с места и бегом влетела во двор.
– Ставь ее на весы! Быстро! – шепнул мне Илларион, а сам направился к уполномоченному по заготовкам.
– Здравствуйте!.. Корову привели…
– Фамилия!
– Коровы?
– Хозяина!
– Вашаломидзе, Чигогидзе, Шеварднадзе!
– Имя!
– Хозяина?
– Коровы!
– Пакизо.
Уполномоченный взглянул на корову и нахмурился:
– На что это похоже?
– А что, разве не похожа на корову? – удивился Илларион.
– В том-то и дело, что только похожа! Какая же это корова?
– Худовата, конечно, – согласился Илико.
– А почему она лежит?
– А тебе что, жалко? В весе она от этого не прибавит!
– Не умерла ли?
– Что ты, сынок! Не видел, что ли, как она резво вбежала во двор? – вмешалась бабушка.
– Всю дорогу играючи прошла, – подтвердил Илико.
Уполномоченный подошел к весам, нагнулся, потрогал Пакизо и тихо сказал:
– Корова мертва…
– Не может быть! Она, должно быть, спит! – запротестовал Илларион.
– Говорю, мертвая, не дышит!
– Может, ей храпеть прикажешь еще?!
Я подошел к корове и пощупал пульс. Спорить было бесполезно.
– Унесите ее со двора! – приказал уполномоченный.
Мы перетащили Пакизо на дорогу и молча уселись вокруг.
– Не вздумайте оставлять корову на дороге! – крикнул со двора уполномоченный. – Заройте в землю или несите обратно домой!
…В небе зажигались первые звезды, когда Илларион нарушил наконец молчание:
– Нужно похоронить Пакизо…
– Может, оставим ее здесь и убежим? – предложил Илико.
– Ни в коем случае! – возмутился Илларион. – За покойником нужен уход.
– Надо сообщить родственникам покойницы. Составь, Зурикела, текст телеграмм! – поручил мне Илико.
– Смейся, смейся, кривой черт! – напустился на него Илларион. – Эта корова, если хочешь знать, мне была дороже матери – я вскормлен ее молоком!
– Ольга, скажи, что делать? – обратился Илико к бабушке, которая до сих пор сидела молча и утирала рукавом слезы.
– Похороним несчастную, но где и на какие деньги?..
– Мда-а-а… – протянул Илларион.