Я, бабушка, Илико и Илларион, стр. 29
Канонада длилась несколько минут. Когда все смолкло, я осторожно приподнял голову и огляделся. Илларион лежал, зарывшись головой в землю, и не двигался. Я вскочил, подбежал к нему и перевернул на спину. Он чуть приоткрыл глаза, провел рукой по измазанному землей и золой лицу и еле слышно простонал:
– Что произошло, Зурикела?
– Чтоб ты околел, Илларион Шеварднадзе! Какого черта ты воровал дрова у кривого? Не мог сказать мне?
– Что? Дрова? Какие дрова?
– Обыкновенные! Те, что лежали во дворе у Илико! Сказал бы мне, черт носатый!.. Ведь я всю ночь собственными руками начинял их капсюлями!
– Зурикела Вашаломидзе! Постарался, напоил моей кровью Илико Чигогидзе! А теперь, пока цел, убирайся отсюда, не то что-то страшное сделаю – камни взвоют!
– Эй, хозяин! – спас меня чей-то окрик.
– Кто там?! – взревел Илларион.
– Это я, Илико. Пришел к тебе за советом. Кто-то дрова у меня ворует, так не поможешь ли изловить вора?
– Убью! – заорал Илларион, бросаясь к воротам.
…Илико явился утром. Лисой прокрался он во двор Иллариона, осмотрел место вчерашней катастрофы, сочувственно покачал головой, потом уселся под деревом и с ангельской улыбкой принялся извлекать капсюли из уцелевших поленьев…
Клад
Для деревенского парня, который учится в Тбилиси, самым любимым месяцем, казалось бы, должен быть июнь. Сданы экзамены, получена трехмесячная стипендия, теперь можно с легким сердцем отправляться домой. Впереди – лето, ночные набеги на соседние сады и огороды, рыбалка, охота… Было время, когда я, ученик сельской школы, тоже радовался наступлению лета. Но с тех пор как судьба связала меня с городом, июнь потерял для меня всякую прелесть. Судите сами: чему тут радоваться? Все лето над моей головой висит страшный меч – осенняя переэкзаменовка. Все тройки в моей зачетной книжке нужно переправить на пятерки – без этой меры предосторожности лучше не показываться на глаза бабушке. Затем нужно выслушивать намеки Илико и Иллариона по поводу моей стипендии («Ты что, опять отказался от стипендии?..»). Кроме того, Илларион не упускает случая, чтобы в присутствии бабушки завести разговор о моей любви к наукам, моем прилежании, о том, каких ему стоило трудов в бытность свою в Тбилиси отрывать меня от учебников… Наконец, возвращаясь в город, я должен все пятерки переделать опять на тройки!
Но, поскольку у меня, кроме моей деревни, бабушки, Илико и Иллариона, на свете нет никого и ничего, приходится мириться с положением и ехать к ним…
И вот я уже шагаю по извилистой тропинке, ведущей к нашему селу. Земля, трава, все вокруг мокро от недавнего дождя. Я сам промок до ниточки, ноги скользят по грязи. Тропинка круто взбирается в гору. Я ускоряю шаги, почти бегом преодолеваю подъем – и вдруг передо мною как на ладони открывается мое село. У меня слабеют колени, к горлу подступает соленый комок, и я присаживаюсь на камень. Я сижу долго, глотаю слезы и жду… Наконец из дома выходит бабушка. Она еще больше сгорбилась, но походка у нее по-прежнему бодрая. Я вскакиваю с места, хватаю свой пустой чемоданчик и с криком «бабушка-а-а!» мчусь вниз, под гору. Еще минута, и мы обнимаемся. Первой заговаривает бабушка:
– Жив, сыночек?
– Мертвый, но не признается! – язвит появившийся словно из-под земли Илларион.
– Небось проголодался, сыночек? – спрашивает бабушка.
– Ничего, я его за лето откормлю… Вместе с моей Серапионой… – говорит Илико, весело потирая руки.
– Ну, расскажи, что нового в Тбилиси? Что молчишь, как на экзамене? – спрашивает меня Илларион и, не дожидаясь ответа, обращается к бабушке: – Какое вино принести, Ольга?
– Все, – отвечает бабушка.
– Чем у тебя полон чемодан, не свинцом ли? – скалит зубы Илико, легко подбрасывая мой чемодан.
– Книги, наверное, привез! – ухмыляется Илларион.
– Никаких книг! – восклицает бабушка. – Хватит с него занятий! Теперь он должен отдохнуть! Видите, на кого он стал похож? Кожа да кости!
– Да, да, конечно, ты права, Ольга! – хихикает Илико. – Бедный ребенок! Ну разве можно так истязать себя!
– Вы бы взглянули на его библиотеку! – говорит Илларион. – Когда входишь в его комнату, то на голову падает сперва книга, затем – кирпич. Все деньги, которые ему посылает бедная Ольга, он тратит на книги!
– Сыночек! – сокрушается бабушка. – Губишь себя? Голодаешь? На кой черт сдались тебе эти книги? Лучше ешь на эти деньги, а то перестану посылать!
– Илларион Шеварднадзе, хватит тебе мутить воду! – пугаюсь я.
– Мы ведь о тебе заботимся! Учиться, конечно, нужно, но нельзя забывать и о здоровье! – говорит Илико.
– Бабушка, накрывай, ради бога, скорей на стол может, заткнутся эти вредные старики! – кричу я.
– Сейчас, сейчас, сыночек!
Спустя несколько минут мы сидим за столом и с аппетитом уплетаем вкусный обед.
– Можно к вам? – раздается с балкона.
– Пожалуйста. Кто это?
В комнату входит счастливая, смущенная, зардевшаяся Мери. На ней новое, красивое платье.
– Бабушка, одолжите, пожалуйста, сито… Здравствуй, Зурико!
– Здравствуй, Мери! – говорю я и встаю из-за стола.
– Вот оно висит за дверью, возьми, детка, – показывает бабушка.
– Садись, Мери!
– Нет, спешу!
– Проводи девушку! – говорит мне Илико.
– Что вы, не нужно! – отказывается Мери.
– Это смотря кому как! – улыбается Илларион.
Мери, забыв про сито, быстро прощается и уходит. Я иду за ней. Бабушка, Илико и Илларион выходят на балкон.
Я догоняю Мери. Мы молча шагаем по дороге и чувствуем на себе ласкающий взгляд четырех глаз…
…На третий или четвертый день после моего приезда к нам во двор зашел Илико.
– Прохвост! Где ты? – позвал он.
– Чего тебе? – откликнулась бабушка.
Я лежал на тахте и отдыхал.
– С просьбой я, дорогая Ольга! Затеял я перекопать землю в винограднике, да вижу, не справиться одному… Одолжи на пару дней твоего прохвоста, пока его паралич не разбил от безделья!
– Паралич тебе на язык! Нет, брат, мой Зурико уже не тот Зурикела, которого можно было гонять то туда, то сюда! Он теперь студент!
– Укутай ему ноги! Одень потеплее! Подумаешь, студент! Я за него беспокоюсь, чтоб не заржавел, а то – мне чихать!
– Что ты пристал ко мне, Илико?
– Болван! Вино пить любишь? Для тебя же стараюсь, неблагодарный.
– Мне работать запрещено! Правительство направило меня сюда отдыхать, понятно? Увидит кто-нибудь меня за работой, проговорится в городе – будет скандал!
– Не волнуйся, надену на тебя такой парик – сам черт не узнает!
Пришлось согласиться. Весь день я, Илико и Илларион работали, не разгибая спины.
– Завтра явиться чуть свет! – приказал Илико.
Мы кивнули головой и поплелись домой. Шли молча.
– Нет, брат, так дело не пойдет! – вдруг заявил Илларион, – надо придумать что-то, иначе этот проклятый виноградник доконает нас!
– Доконает! – согласился я. – Там работы хватит на сто лет!
– Ну вот и придумай что-нибудь, ты ведь теперь образованный человек!
– Что я могу придумать? Провести Илико не так-то просто…
– Да, это верно…
Я допоздна засиделся у Иллариона. Мы с наслаждением тянули охлажденное вино из маленького кувшинчика и ломали голову – как увильнуть от тяжелого труда в винограднике Илико.
– Этот кувшинчик я нашел в земле, – сказал Илларион, наполняя стаканы, – чуть не ошалел от радости: думал – клад!
– И что же?
– Ничего… Кувшинчик был полон обыкновенной земли…
– В старые времена люди с погибающего корабля бросали в море закупоренные бутылки или кувшины с письмами, – сказал я.
– Потом?
– Потом кто-нибудь находил бутылку, извлекал письмо и узнавал про судьбу тех людей…
– Что ты сказал?! – воскликнул вдруг просиявший Илларион. – Письмо?! В запечатанном кувшине, да?
– Что с тобой, Илларион?
Илларион вскочил, опрокинул стол, обнял меня, расцеловал, потом начал носиться по комнате, хохоча и потирая руки: