Убийство времен русского ренессанса, стр. 30

– Да вроде нет, – неуверенно произнес Скоков.

– Если тяжко будет, могу посодействовать, чтобы в другую перекинули. Состоятельные люди даже в отдельных сидят: с радиотелефонами, телевизорами и прочими благами. У тебя на это денег не хватит, но что-нибудь поприличнее подыскать можно, – заверил Мыльников.

– У меня и на адвоката денег нет, – перебил его рассуждения Скоков.

– Ну, это ты скромничаешь. Я твое дело еще не изучал, но в общих чертах представляю. По самым скромным подсчетам девять тысяч баксов ты хапнуть успел. Деньги, конечно, небольшие, но кое-что сделать для тебя попытаюсь, – пообещал Борис Аркадьевич.

– Я же вам объяснил, что денег у меня нет, – упрямо повторил Скоков и погасил окурок в консервной банке, стоявшей на столе.

– Валентин, ты, наверное, не понял, что я твой защитник, а не следователь или прокурор. Это ты перед ними можешь как угодно выдрючиваться, и правильно сделаешь, а с тобой мы в одной упряжке, – не без раздражения произнес Мыльников. – Кстати, похвально, что ты на допросах ничего лишнего не ляпнул, мне будет легче сражаться. Я ведь двадцать лет следствию отдал и на пенсию начальником отдела вышел, так что всей этой кухней владею. Вышку тебе, конечно, по первому разу не дадут, но лет двадцать впаять могут, все-таки три убийства. А за это время твои накопления в песок превратятся. Так что платить, хочешь не хочешь, придется, ты же не законченный идиот.

– Сколько заслужил – все мое, – огрызнулся Скоков, не отводя пристального взгляда от перстня Бориса Аркадьевича, искрящегося всеми гранями в свете электрической лампочки.

Тот поймал его взгляд и начал понемногу заводиться:

– Думаешь, я это в МВД заработал? Кукиш с маслом. Там я, кроме невроза, язвы, геморроя и множества разных болезней, ничего к старости не получил, а вот за последние годы хоть человеком себя почувствовал. Здесь мои знания и опыт определенную цену имеют, хотя многие бывшие коллеги меня осуждают: «Как ты мог на другую сторону баррикад переметнуться?» Да, переметнулся, потому что жизнь одна, и прожить ее нужно так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы. К этому, кажется, наш школьный герой призывал? – Борис Аркадьевич все больше распалялся. – А этим мальчишкам сопливым с пэтэушным образованием, которые сейчас на следствии работают, я только в силу их безграмотности носы утру. Думаешь, я собираюсь, как Плевако, зажигательные речи произносить и представлять тебя жертвой порочного общества? Не-ет, – протянул Мыльников и покачал указательным пальцем. – Будь у тебя денег побольше, я бы это дело совсем «развалил». Заплатили бы всем свидетелям и твоим «подельникам» по энной сумме, и они бы, как миленькие, от своих прежних слов отказались. А отдельных несговорчивых слегка бы припугнули, для этого у меня есть возможности. В результате показаний против тебя нет, трупов нет, а остальное все – голая лирика. Другое дело, что здесь случай особый. На такое количество участников у тебя средств не хватит, даже если ты все имущество и квартиру с молотка пустишь.

– Ничего я продавать не собираюсь и платить тоже, – не выдержал Скоков.

– Повторяю, даже если продашь, все равно не хватит, – твердо произнес Борис Аркадьевич.

В его рассуждениях чувствовалась железная хватка и профессиональная выучка. Что же касается этики, то если это понятие когда-либо и было знакомо следователю Борису Мыльникову, то, вступив на адвокатскую стезю, он окончательно распрощался с подобной условностью. Теперь все для него измерялось суммой предложенного вознаграждения, ради которого он не брезговал ничем, радуясь, что с годами квалификация следователей становится все ниже и ниже. Этот отрадный факт гарантировал Борису Аркадьевичу спрос на его услуги и обеспеченную жизнь. Он еще долго распинался перед Скоковым на тему общего падения нравов, а затем неожиданно выдохся и подвел итог.

– Валентин, я ведь реалист и исхожу из твоих возможностей и обстоятельств дела. Максимум, что можно отсюда выжать, это чтобы статью обвинения на сто восьмую переквалифицировали. По ней наказание до двух лет лишения свободы. Улавливаешь?

Но, видимо, Скоков ничего не улавливал во всех этих юридических тонкостях, потому что хлопал слезящимися от дыма глазами и продолжал непрерывно курить дармовые сигареты. Творческая мысль Бориса Аркадьевича не находила отражения в его мозгу.

Несмотря на это, Мыльников продолжал терпеливо растолковывать клиенту смысл желаемой сто восьмой, определяющей ответственность за убийство при превышении пределов необходимой обороны, и какие для этого показания ему предстоит дать на следствии. Лишь последние слова адвоката относительно пяти тысяч долларов в случае благополучного судебного исхода дошли до сознания Скокова. Он побледнел, вскочил со стула и сжал кулаки, что побудило Бориса Аркадьевича протянуть руку к находящейся на стене кнопке тревоги.

– Пожалуйста, если желаешь, можешь двадцать лет бесплатно в тайге пилить, – стараясь казаться невозмутимым, предложил Мыльников, не отрывая палец от кнопки. – Кстати, в подтверждение твоей легенды придется все же указать, где трупы спрятаны, – добавил он.

Тут Скоков окончательно сорвался, наклонился через стол к защитнику и схватил его одной рукой за лацкан пиджака, а другой за модный шелковый галстук.

– Это тебя, сволочь, специально прислали, чтобы ты все разнюхал?! – крикнул он ему в лицо и хорошенько тряхнул.

Одной рукой Мыльников принялся отпихивать от себя взбунтовавшегося клиента, а другой судорожно давить на кнопку. По сигналу в кабинет ворвались охранники, один огрел Валентина дубинкой, и тот от резкой боли выпустил испуганного адвоката, а через несколько секунд очутился на полу, сбитый с ног посредством задней подсечки. Его ловко заковали в наручники, поставили на ноги и потащили к выходу.

– Скотина, сгниешь на лесоповале! – прокричал ему вслед Мыльников.

Скоков его не слышал. Подгоняемый пинками и ударами кулаков, он быстро проследовал обратно в пятнадцатиместную камеру со зловонной парашей и видом на величественную Неву.

ГЛАВА 16

Наступил конец августа, и все участники продолжавшегося расследования, помимо подготовки к судебному слушанию дела, были заняты многочисленными сезонными хлопотами.

По выходным большинство «подписчиков» с разрешения следователя покидали городскую черту и наводняли дачные участки, огороды и леса, заготавливая на зиму пищу, дабы чувствовать себя сравнительно спокойно и не зависеть от колебаний политического курса страны. И хотя правительство опять заикалось о надвигающемся подъеме экономики, его слова уже не находили отклика в сердцах граждан, уставших от подобных обещаний, и не способны были усыпить их обостренное чувство бдительности.

Надежда Скокова, утратившая связь с мужем, который за нетактичное поведение томился в штрафном изоляторе, жила в эти дни семейными заботами. Со дня на день должен был решиться вопрос о зачислении старшей дочери, а младшая догуливала последние летние деньки и вместе со школьными подругами с утра отправлялась на берег залива.

Воскресным вечером Надежда, расположившись на кухне, закатывала в банки купленные на рынке огурцы. Около девяти часов в дверь позвонили, и она удивилась столь позднему гостю.

Приоткрыв входную дверь на длину замочной цепочки, она разглядела мужичка в заплатанных джинсах и резиновых сапогах, который держал в руке огромную корзину, доверху наполненную грибами.

– Вечер добрый, хозяйка. Валентин дома? – спросил незнакомец.

– Нет его, – ответила Надежда и хотела было захлопнуть дверь, но гость ее опередил. – Подожди, не закрывай, – попросил он. – Ребята из Новгородской области грибков послали. Возьми, передашь ему, только корзину верни.

Надежда машинально открыла дверь, взяла корзину и понесла ее в ванную комнату. Высыпав грибы в таз, она вернулась и молча сунула ее в руки владельцу.

– Сам-то когда будет? – поинтересовался гость.

– Не докладывал, – устало ответила она.