Варяги и ворюги, стр. 36

— Поняла, — тихо ответила Анка.

— А раз поняла, то придурков этих отправь, чтобы я их больше не видел, девок… — Он посмотрел на сидящих рядом в майках. — Девок тоже отправь, сегодня их не надо. Сама вот присядь там, поешь, и чтобы завтра все было, как я сказал.

Он отвернул голову, давая понять, что аудиенция закончилась. Анка повернулась и понуро двинулась по направлению к сцене. Когда она проходила мимо, Адриан окликнул ее.

— Простите, пожалуйста. Вас зовут Анна Трубникова? Анна Сергеевна?

— Ну.

— Вы не могли бы посидеть с нами? У нас к вам дело.

Анка с интересом посмотрела на Адриана, потом на мрачного Дениса, села на стул, закинула ногу на ногу и подперла голову рукой, бросив при этом взгляд на татуированного Егора. Знай, дескать, наших. Есть еще люди с понятием. Разбирающиеся в искусстве и женской красоте.

— Я сегодня виделся с вашим отцом, — начал Адриан, и лицо Анки мгновенно изменилось. На нем появилась брезгливая гримаса.

— Он, что ли, сюда прислал? Чего надо?

— Да. Он дал адрес, — заторопился Адриан. — Я приходил к нему по делу. Мне нужны были сведения. Но он сказал, что только вы можете знать. Поэтому…

Анка напряженно вслушивалась в голос Адриана, потом перебила:

— Иностранец, что ли?

— Да. Я из Соединенных Штатов. Меня зовут Адриан Тредиллиан Диц.

— Ты тоже иностранец? — Анка повернулась к Денису.

— Ага, — кивнул Денис. — С острова Буяна.

— Поняла, не маленькая. Ну так в чем дело?

— У вас, Анна, — начал Адриан, — была бабушка. Ее тоже звали Анна. Как и вас. Вскоре после войны за ней ухаживал один человек. Это был мой далекий родственник. Его звали Диц. Иван Диц. Потом он уехал из вашего города…

— Стоп, — перебила Анна. — Как звали?

— Иван Диц. Он потом работал на почте. Где-то в Сибири…

— Это кто ж тебе сказал такое? Какая на фиг почта? Его после войны арестовали, дали десятку. В Сибири, это правда. Это да. Там и сидел. А что?

— Мне нужно его найти. Вы не знаете, он не писал писем вашей бабушке?

— Писал, — неожиданно сказала Анна. — Его в пятьдесят шестом выпустили, он сразу писать начал. Редко, правда. Последнее письмо лет пять назад пришло.

— Там был адрес?

— Адрес? — Анка задумалась. — Нет, адреса не было. Он до востребования письма получал.

— Хотя бы какой город?

— Город?… Город… Город Мирный. Столица алмазного края. Еще откуда-то. Слышь, американец! Ты представление-то посмотрел? Скажи — понравилось?

— Оригинально, — осторожно ответил Адриан. — Свежо.

— Во! Видно понимающего человека. А этим чуркам разве угодишь… Ну ладно. Еще заходите. Увидимся.

— О чем думаешь? — спросил Денис, когда они оказались на улице.

— Я думаю, — признался Адриан. — Я думаю, что мне надо и туда и туда. В город Мирный. И в этот другой город. Как он называется, Денис? Про который я тебя спрашивал?

— Кандым.

— Это очень странное название. Это русский город?

— Еще какой. Самый русский. О нем тебе этот сказал, к которому ты в Москве ходил?

— Да. Он очень помог. Он дал мне одну бумагу. Про которую мне писал отец. Он сказал, что в Кандыме эту бумагу очень хорошо знают. Ты когда-нибудь был в Кандыме, Денис?

— Я везде был, — уклончиво ответил Денис.

— А Кандым находится далеко от Мирного?

— Там все рядом. Сибирь — она маленькая.

— Ты поедешь со мной в Кандым, Денис?

— Нет, Адриан, в Кандым я с тобой не поеду. У меня в Москве дела. Ты уж сам как-нибудь. И возвращайся побыстрее. А что за бумага-то?

Адриан покопался в кармане и протянул Денису денежную купюру. Слева на ней были изображены две женские фигуры, напряженно вглядывающиеся в окруженную разводами из водяных знаков цифру «50». Сверху над цифрой значилось «ГОСУДАРСТВЕННЫЙ КРЕДИТНЫЙ БИЛЕТЪ», а на оборотной стороне, под свирепым двуглавым орлом и надписью «ПЯТЬДЕСЯТ РУБЛЕЙ», содержалось грозное предупреждение:

Денис покрутил купюру в руках и вдруг расхохотался. Он смеялся долго, срываясь в кашель и вытирая рукавом слезы на покрасневшем лице. Отсмеявшись, посерьезнел и сказал:

— Ой. Умрешь с тобой. Ладно. Может, и подъеду.

Глава 33

Нас тьмы и тьмы и тьмы

На рубеже веков в России выбрали нового президента. Старый был сильно нездоров, любил выпить и всем надоел до чертиков. Надо сказать, что главным положительным результатом его правления было повсеместное внедрение свободы слова. Он не мешал журналистам писать про него все, что им взбредет в голову, потому что ему было на них наплевать. А журналисты его любили, так как могли писать про него всякие гадости и получать за это много денег. Причем им даже не надо было ничего придумывать, поскольку материалом он их снабжал исправно.

Но потом он состарился, бросил пить, перестал дирижировать военными оркестрами, пересчитывать засевших в засаде снайперов и устраивать правительству загогулины. Все сразу заскучали, а журналисты больше всех, потому что теперь им пришлось самим выдумывать, про что писать, а они от этого уже отвыкли. Тогда и выбрали новенького, решив, что надо сменить тему.

Новый президент оказался не лыком шит. Развлекать журналистов ему почему-то не хотелось, и некоторые из них даже обиделись. Вместо того, чтобы развлекать журналистов, новый президент решил навести в стране порядок. Потому что при старом президенте порядка вовсе не было, а была полная анархия, отсутствовали законы, и не было никакой вертикали власти.

Новый президент был человеком молодым и еще не успел разочароваться в жизни. Ему бы в какую-нибудь европейскую страну — цены бы ему не было. Там население сидит и ждет, пока его облагодетельствуют властной вертикалью, чтобы немедленно начать подчиняться. Однако же нового президента, с его умом и талантом, угораздило родиться в России, и порядок ему пришлось наводить здесь, у нас. А у нас население законами не просто не интересуется, а откровенно пренебрегает. Увидев же только что отстроенную и свежевыкрашенную вертикаль власти, первым делом поднимает на нее ножку, после чего перестает замечать.

Видать, через некоторое время президент что-то такое начал чувствовать, потому что с горечью как-то сказал своим верным соратникам: мол, придумывают у нас законы десятки, а нарушают — миллионы, причем с особым цинизмом и редкой изворотливостью.

Это значит что? Это значит, что президент у нас не безнадежен, и со временем вполне может научиться руководить страной в наших сверхтяжелых, я бы даже сказал, экстремальных условиях.

Мы помним, конечно, горькие и бьющие прямо в точку слова поэта:

А все равно хочется надеяться на лучшее.

Да. Теперь, дружок, я расскажу тебе сказку. Крибле, крабле, бумс.

В мрачные времена, о которых никто уже и не упомнит, были в нашей прекрасной стране лагеря. В них сидели заключенные. Они прокладывали дороги, добывали руду, валили лес и занимались прочим общественно полезным трудом. За это их кормили и давали кое-какую одежду. Кормили не так чтобы очень, да и одежда была не из дома моделей, но процесс шел.

Этих заключенных охраняли специально обученные люди. Они следили за тем, чтобы никто не сбежал, от работы не отлынивал и каждый воспитывал в себе правильное отношение к жизни.

А через некоторое время кому-то пришло в голову посчитать, сколько заготовили, к примеру, леса, сколько за это время заключенные сожрали баланды, сколько сносили бушлатов и чуней, в какую сумму обошлась охрана, во что влетели хозяйственные постройки, включая жилье для лагерного начальства, и так далее. Посчитали — и схватились за голову. Потому что получилось, что очень дорого. Сплошное вредительство получилось.