Меньшее зло, стр. 10

Ларри задумался.

— Не слишком ли ты мудришь? — спросил он после паузы. — Что-то слишком сложно. Ты же сам говорил, что если по телевизору двадцать четыре часа в день лошадиную задницу показывать, через месяц её президентом и выберут.

— Одно другому не противоречит, — заметил Платон. Краткосрочный прилив энергии подходил к концу, он зевал во весь рот и морщился. — Совершенно не противоречит. Просто нам с тобой (Ларри зафиксировал, что местоимение «я» уже заменено на «мы», хотя прямого согласия ещё не поступало) этого никто не даст сделать. Понятно? Я хочу, чтобы они показывали ту лошадиную задницу, на которой все согласятся. И я уж точно не буду никому говорить, как эту самую задницу должны звать по имени-отчеству. Я хочу — одним ударом — сделать так, чтобы они наконец сообразили, что под ними горит, и чтобы у этой задницы были наперёд заданные характеристики.

— Чтобы выбрали меньшее зло?

— Точно. Вот именно. Чтобы выбрали меньшее зло. Другого они всё равно ничего не умеют. Что смотришь?

— Я думаю.

— О чём?

— Хитришь. Ты ведь не просто так все это затеваешь. Когда про лошадиную задницу с наперёд заданными характеристиками говоришь, у тебя перед глазами не задница, а конкретный человек. С которого ты эти характеристики срисовываешь. Скажи честно — это не Папа Гриша?

— Нет, конечно. Честное слово.

— А кто тогда?

Наступило молчание. Ларри понял, что ответа не будет. Он уже бесшумно пробирался к двери, когда Платон снова заговорил угасающим голосом:

— Послушай… Тут я ещё про одну штуку думаю последнее время… Скажи… Мы с Ахметом совсем разошлись?

— По бизнесу — да. Он звонит иногда.

— Можешь его найти?

— Наверно. А зачем он тебе?

— Да тут есть одна идея… Хочу своим губерам небольшую подпорочку соорудить. Может пригодиться. Найди его — пусть заедет.

Ларри остановился.

— Ты с ума сошёл. Про то, что он с нами работал, каждая собака знает. Решил засветиться? Сообразят, что ты за верёвочки дёргаешь, могут и стрельнуть. С них станется.

— Волков бояться — в лес не ходить, — донеслось из темноты. — И потом — тут другое. Хочу к ним кого-нибудь солидного прислонить, настоящую страшилку. Мне бы с Ахметом посоветоваться…

Что-то булькнуло, хрюкнуло. Зазвучавший храп был жалобно-измученным. Ларри постоял ещё несколько секунд и аккуратно закрыл за собой дверь.

Глава 8

Запуск

«Оскорбивший незнакомцев зовётся разбойником, оскорбивший друзей приравнивается почти что к самоубийце».

Петроний Арбитр

Победа «Инфокара» была настолько очевидной, что её даже и не обсуждали. Неминуемый и всеми ожидаемый крах, блистательно трансформированный Ларри в установление полного контроля над Заводом, спутал все карты на игорном столе российского бизнеса. Империя уверенно заняла одно из первых мест в рейтинговой таблице.

Первыми это почувствовали девочки из секретариата. Разношёрстная толпа звонящих и приходящих была мгновенно и беспощадно просеяна вновь созданной службой протокола. Забредающим по привычке на огонёк, помнящим годы безденежья, первых больших денег и потерь, дорога в центральный офис и клуб была заказана раз и навсегда. В течение суток сменились все телефоны, и лишь по одному номеру, навечно связанному с автоответчиком, звучал жизнерадостный женский голос:

— Вы дозвонились в центральный офис фирмы «Инфокар». Оставьте сообщение после звукового сигнала. Спасибо.

Оставленные сообщения поступали в службу безопасности, анализировавшую их с целью выявления возможных угроз, а больше ими никто не интересовался.

Как и раньше, Платон львиную часть времени проводил в клубе, но эпизодически возникал и в центральном офисе на Метростроевской. Создавая вокруг себя искривление пространства, влетал в кабинет, требовал чаю с мёдом и лимоном, а ещё — соединить его немедленно с десятком человек, всё равно в какой последовательности, что-то кричал по телефону за двойной дверью. Но чаще просто сидел в кабинете, рисуя круги и загогулины, в зелёном свете настольной лампы, под портретами Сергея Терьяна, Виктора Сысоева, Марка Цейтлина и Мусы Тариева.

Портреты погибших друзей, по указанию Ларри, были первоначально развешаны в старой переговорной. Когда Ларри обнаружил их исчезновение, то никак не прореагировал, только застыл на долю секунды, разглядывая голую стену, заглянул в пустой кабинет Платона, кивнул и вышел, ни с кем не попрощавшись.

Ларри и Платон никогда не обсуждали трагическую цепь событий, логично и неизбежно приведших к потере товарищей — одного за другим. Эта тема была — табу. Безжалостный механизм, сколь случайным ни выглядел бы процесс его запуска, сам отсеивал ненужное или вредное. И единственное, что было в силах управляющих этим механизмом людей, — минимизировать потери. Что же делать, если даже в самом что ни на есть минимальном варианте потери выглядят таким печальным образом. С этим ничего нельзя поделать. И Ларри не просто был уверен, он точно знал, что и Платон думает именно так.

Перемещение портретов в платоновский кабинет, как решил Ларри, свидетельствовало о том, что у него на глазах происходит запуск чего-то нового, о чём Ларри не то чтобы не догадывается — догадывается, конечно, и всё понимает, — но о чём с ним, до ночной беседы в клубе, не было сказано ни одного слова. Каким бы ни было это новое, оно требовало, по-видимому, чтобы между Платоном и недавним прошлым была выстроена прочная стена. И по эту сторону стены Ларри места нет, слишком много очень непростых, хотя и бесспорных решений принято именно им, очень уж яркий след тянется из вчерашнего дня, когда победа была такой невозможной, а разгром мог наступить каждую минуту. Конечно же, надо обрубить этот след, в большую — самую большую! — политику не идут с подобным багажом.

Само по себе это ничего не означает. Это просто та же самая беспощадная логика, которая привела к гибели ребят. Для Ларри эта логика была совершенно естественной, он жил по её законам и именно поэтому особо не тревожился. Тем более, что эта логика никак не может разрушить их союз, она сама является его порождением и не способна существовать вне этого союза.

Ну надо было повесить на Ларри всех собак. Надо — значит надо. Тем более, что в принципиальном плане это ничего не меняет. В одиночку на баррикады, тем более политические, не ходят, там в одиночку делать нечего, как опять же показал тот самый ночной разговор трёхмесячной давности. Нужны прочные тылы. Деньги нужны, большие деньги. А деньги — вот они. Опять же, между политикой и бизнесом, если серьёзно рассуждать, нет большой разницы. Немножко другое покупаешь, немножко другое продаёшь. Покупаешь дёшево, продаёшь чуточку дороже. Надо просто иметь хорошую позицию для торговли. Всё это уже было и хорошо знакомо. Тем более, что намеченный Платоном план действий выглядел вполне разумно и даже привлекательно.

Конечно, то, что не счёл нужным предварительно переговорить, — нехорошо.

Глава 9

Четыре — три — два — один — ноль

«Они нуждаются, обладая богатством, а это самый тяжкий вид нищеты».

Сенека

Мало того, что опять водка на столе, так ещё и телевизор на полную громкость транслирует яростный рёв трибун.

— Нет, ты посмотри, посмотри! Что он делает! Из такого положения и не забить… Идиот! Они все — идиоты! Кретины! Ещё орут, что надо футбол развивать. Ничего не надо развивать. Бессмысленно. Этих всех надо к стенке ставить и расстреливать мячом по очереди. Начиная с тренера. Согласен?

Ларри посмотрел на часы и зевнул. Футболом он не интересовался.

— Ты меня вызвал, чтобы рассказать, — напомнил он. — Оторвись от чёртова ящика, я тебя прошу… У меня самолёт через два часа.

— А ты куда летишь? Ах да… Это важно. Слушай, а ты не можешь на день перенести? Тут такие дела…