Большая пайка, стр. 146

— Тогда гони его в три шеи! Он что-нибудь вообще делает? На наших оборотах бабки стрижет! Пусть оторвет задницу от стула и хоть чем-то поможет. А иначе — пусть катится в свой Урюпинск или откуда мы его там вытащили. Так ему и передай. И чтобы завтра деньги были Но на Завод их пока не переводи. В последнюю очередь. Понял? Благодетель был?

— Пока не было.

— Будет. Обязательно будет. Знаешь что… Можешь сейчас поехать на Завод?

— Зачем?

— Поваляйся в ногах. Попроси переписать векселя. Пообещай золотые горы.

Пусть думают, что мы в заднице. Съездишь?

— Ладно. На один день.

— А больше и не надо. Договорились?

— Договорились.

— Все, обнимаю тебя.

Карты на столе

Ларри как раз ехал на работу, когда охрана сообщила ему, что несколько минут назад в офисе появился Муса. Не заходя к себе, Ларри сразу же направился в бывший платоновский кабинет. Муса встретил его у порога. За проведенное в больнице время он сильно сдал. Салатового цвета пиджак болтался на нем, как на вешалке, из воротничка рубашки трогательно торчала цыплячья шея, но черные усы, как и прежде, победоносно топорщились.

У порога кабинета они обнялись.

— Как ты? — спросил Ларри, заметив прислоненную к столу палку. — Все еще с подпоркой ходишь?

— Да нет, — ответил Муса. — Это так… Врачи требуют, черт бы их побрал!

Говорят, еще месяц надо ее таскать.

— А чего приехал?

— Достали они меня там. Не поверишь — каждые полчаса пристают. То температуру меряют, то на массаж гоняют. Магниты какие-то на шею наклеивают.

Муса отвернул воротник рубашки и показал Ларри пластырь, сквозь который проступали контуры маленьких черных колец.

— После обеда самое время вздремнуть — так нет, они придумали физиотерапию. Токи какие-то через меня пропускают. В общем, ужас. Одно хорошо — сестрички там нормальные. Уколы на ночь приходят делать, а сами — в одних халатиках. Сперва мне не до сестричек было, потом присмотрелся — ну, думаю, жизнь продолжается. Правда, есть проблема — палаты изнутри не запираются. Но я приспособился — укол получу, полежу минут десять и тихонько шлепаю в ординаторскую. Там полный порядок.

— Что — девочки одни и те же?

— Да нет. Туда мединститут на практику ходит. Чтобы всех перепробовать, года не хватит. А вообще — осточертело валяться. Лежишь, как в могиле. Никто не звонит. Как будто умер.

Чуть припадая на правую ногу, Муса прошел к своему креслу и сел. Ларри опустился в такое же кресло напротив. Дожидаясь, пока принесут чай, они молча рассматривали друг друга.

— А ты похудел, — подвел итог наблюдениям Ларри.

— А ты постарел, — в тон ему ответил Муса. — Мне это кажется или на самом деле… Вроде у тебя цвет волос поменялся. Что, тяжело?

Ларри рассеянно провел рукой по волосам.

— Правда? Не обращал внимания. Досталось, конечно. Ты ведь про наши дела знаешь?

— Знаю.

— Ты когда улегся? Сразу же после взрыва в банке?

— Да. Можешь подробно рассказать? А то у меня там телевизор арестовали, чтобы не волновался, потом газеты запретили… По телефону много не узнаешь.

— Сразу после взрыва в банке принялись разбираться, — неохотно начал Ларри. — Стали смотреть документы. Обнаружили два банковских векселя — их Петя купил. Нашли договор с банком. Векселя и договор у Пети в сейфе лежали. Короче, это банк таганских. Про Фрэнка Эл Капоне слышал?

— Это в Чикаго, что ли?

— Если бы! В Москве… Знаешь, кто у него в банке верховодит? Ни за что не догадаешься. Помнишь Вику?

— Какую?

— Да из Института. Ну ту самую. Так вот — в этот банк ее первый муж перебрался, Корецкий, прямо из кремлевской службы. Он там музыку и заказывает.

— Не может быть!

— Как видишь, может. Корецкий хотел нас кинуть на три миллиона, Но не успел. Сейчас мы у него все заблокировали, в последний момент остановили перевод на Кипр. Деньги висят на корсчете.

— Так Петю — это они? Ларри кивнул.

— Очень спешили. Боялись, что кто-нибудь лишний этот договор увидит.

Вызвали Петю в «Балчуг», через мартышку, и там грохнули, Потом банк взорвали, чтобы платежки никому на глаза не попались.

— Кто это раскрутил?

— Платон. Мы потом с Фрэнком встречались. Тут-то и началось.

— А Сысоев здесь с какого боку?

— Ни с какого, — неохотно ответил Ларри. — Это до встречи с Фрэнком было.

В общем, стали смотреть договор, а там сысоевская виза. Мы же еще ничего не знали… Стали разговаривать. Как понимаешь, все на нервах… Ну и поговорили.

— Так он… сам? Ларри снова кивнул. Муса с усилием встал, подошел к окну и отвернулся, глядя на сгущающиеся сумерки. Потом вернулся на место. Глаза у него блестели.

— Нервы никуда стали, — пожаловался он. — Скоро как покойный Леонид Ильич буду. Ну, давай дальше.

— А дальше так Дали Фрэнку три дня. Чтобы вернул деньги. Объяснили кое-что.

Клуб закрыли. Офис закрыли. Стали готовиться. Через три дня Платон должен был ехать в прокуратуру.

— Так.

— А потом, — преодолевая какое-то внутреннее сопротивление, продолжил Ларри, — вообще непонятно что получилось. До сих пор не пойму, как это вышло.

Мы Платона спрятали. Знаешь, как? Так, что даже я не знал, где он. А они его вычислили. Вот до сих пор не пойму — хоть убей. И подослали снайпера. Подвинь бумажку. Смотри… Вот дом, вот подъезд. Это, напротив, детский сад. На ремонте. Вот в этом окне — точно напротив — поставили снайпера. Улавливаешь? Я Платона потом сто раз спрашивал — кто мог знать о его логове?

— А он?

— Клянется, что никому не говорил. Похоже на правду. Там одна из девочек Марии живет, он у нее и отлеживался. Адрес только Мария знала.

— Может, она?

— Не знаю. Молчит, плачет. Она после этого случая сама чуть в психушку не угодила. До сих пор вся зеленая ходит. Девочку эту мои ребята потом потрясли … Тоже вроде бы никому ничего… А тут еще вот что. Знаешь, почему Платон уцелел?

— Ну?

— Только он вышел из подъезда — ему навстречу Марик Цейтлин. Тетка у него там живет рядышком, он ее навещал. Прикатил на «мерседесе». А за Платоном я прислал хлебный фургон. Они поговорили минуты две. Марк пошел к «мерседесу», а Платон отстал буквально на пару шагов. Шнурок у него, видишь ли, развязался.

Короче, Марк его пулю и схлопотал. Мы Платона тут же в самолет — и за границу.

— Как он там?

— Нормально.

— А что за взрывы потом были?

— Обычное дело. Снайпер же отрапортовался. Они поняли, что дело сделано, и начали крушить направо и налево. Потом уже, из милицейских сводок, узнали, что завалили не того, и притихли. Сообразили, что Платон жив и теперь на них охота начнется.

— А сейчас как?

— Да так же. Фрэнк в Израиль смотался. Отсиживается там. Этот самый Корецкий — в Москве. С ним восемь человек ходят. Двое сзади, двое спереди, по бокам тоже.. Так что его только авиабомбой можно взять, точечным ударом. Ну, понятное дело, пока он здесь, Платону в Москве делать нечего.

— Да… — сказал Муса. — Сколько меня не было? Месяца три? Будто Мамай прошел… Еще расскажи что-нибудь.

— Остальное как обычно, — скучным голосом сообщил Ларри. — Бизнес идет понемногу. Обороты здорово упали. Атак все ничего. Муса помолчал, словно собираясь с мыслями.

— На Заводе что слышно? — спросил он.

— Там все нормально. Работают, план выполняют. Были слухи, что кое-кто хотел остановить главный конвейер. Но потом обошлось. В общем — нормально.

— У нас сейчас сколько заводских машин?

— Немного. Тысяч пять.

— А следующая поставка когда?

— Послушай, — взъерошив усы, сказал Ларри, — ну что ты все о делах, да о Заводе? Тебя лечат — и пусть лечат. Ни о чем не думай. У нас все нормально. И у Платона все хорошо. На Заводе полный порядок. Хочешь, я еще чаю закажу?

Но Муса, непонятно почему защитившийся на заводской теме, не отставал.

— Нет, ты мне скажи… Следующая поставка когда?

— Вот человек, ей-богу… Далась тебе эта поставка! Не помню. Через месяц, может, через два. Чаю хочешь?