Гаугразский пленник, стр. 86
Тысячи волшебниц под открытым небом. И ветер, кажется, стихает, уже не пытаясь сорвать с их голов покрывала и косы…
— Я чужая здесь. Я тоже глобалка, как и он, Гаугразский Пленник. К тому же я женщина, и у вас тем более нет причин слушать меня и поступать именно так, как я вам укажу. Этого и не нужно. Наоборот, Гауграз можете спасти только вы сами. Вашей силой, направленной туда, куда вы сами сочтете правильным и необходимым. На защиту. На сохранность вашего мира, отдельного, родного, живущего по своим внутренним естественным законам. Заслонить, сохранить, спасти — это главное, ведь так?!. Скажите мне, если выдумаете по-другому. Скажите!.. Прямо сейчас.
Если хоть одна из них не согласится, я уже ничего не смогу поделать. Это будет означать: все изменилось, сместилось, потеряло равновесие настолько, что твердой точки опоры уже не найти. Гаугразские женщины… Все кончено, если окажется, что я их не понимаю. Если хоть одна…
Молчание. Тихий шорох умирающего ветра.
— Тогда слушайте. Все очень просто. Те из вас, что побывали в городах Глобального социума, поймут меня сразу. Больше того, я надеюсь, что выскажу сейчас вашу собственную мысль. Просто помогу ей прозвучать — сразу для всех, поскольку то единственное, что может спасти Гауграз теперь, потребует концентрации всего волшебства, какое только живет на этой земле. Как тогда, столетия назад. Только будет сложнее. Созидать всегда труднее, чем разрушать. Гораздо труднее, чем сдвигать с мест горы, потрясать землю или… деструктировать купол над городом.
Тишина, полная постепенного понимания.
— …ты все поняла, Газюль?
Чернокосая девчонка сложила губки бантиком и молча кивнула. Кукольное личико из детской виртуалки. Ни черта она не поняла. Собственно, именно поэтому я и поручаю это ей. А не, скажем, Юстаб…
Юстаб подтвердила, что связалась с братом. Презрительно, сквозь зубы: и согласившись помочь, она так и не простила мне Роба. Но это уже не имеет значения. Валар предупрежден. Интересно будет взглянуть на юношу с таким именем… Однако я все время отвлекаюсь. Одну за другой нанизываю подсознательные проволочки, боясь наконец приступить к делу. Страшному, как сводка о Любецком дестракте… и тем более необходимому.
Хватит. Пора.
— Ты точно справишься одна?
Передатчица Газюль изумленно вскинула глаза:
— Но это же простая веерка, да? Только по границе?
— По всей границе.
— Ну да. — Она улыбнулась смущенно и гордо. — Я могу. Это же я объявила дембель.
Я коротко усмехнулась:
— Вот и хорошо. А теперь объявишь атаку. Одновременную на всех участках и направлениях. В тот самый момент, когда…
— Я помню. Я поняла.
— Молодец.
Мильям
Солнце продвинулось еще на один неуловимый для глаз, а на самом деле неизмеримо огромный шаг— и встало в ту единственную точку небосвода, сквозь которую, проколов голубую кожу, выходит наружу ось небесного жилища. Отвесные лучи пали на непокрытые головы, чернокосые и седые; тени потеряли форму, превратившись в крошечные лужицы темноты, путающиеся под ногами. Миг, почти равный полуночи подревней волшебной силе. Но ждать полуночи, по словам Юсты, было уже нельзя.
Мильям воздела руки — как и сотни женщин, стоящих рядом, как десятки тысяч, рассыпанных по всему великому Гау-Гразу. Первые дочери в семьях. Каждая из них от рождения сильнее ее, Мильям. Как знать, может быть, беззвучный крик ее простертых рук, и тщательно воспроизведенные Знаки воздуха и тверди, и певучие слова заклинания на древнем языке — даже не капля в море, а мельчайшая пылинка брызг разбившейся о скалы волны. Но она вложит в общее сотворение, в то единственное, что способно, наверное, их спасти, всю эту пылинку без остатка. Всю себя.
Если б еще не это «наверное». Если б не смутное сомнение, прогрызающее, словно моль, сияющее покрывало веры, от безукоризненности которого зависит успех и спасение. Чувствуют ли они, другие, нечто подобное? Или только она, прожившая целую жизнь с чужим, непостижимым человеком, истово пытавшаяся поверить ему и понять — и в конце концов преданная им? Вряд ли она, Мильям, сумеет когда-нибудь по-настоящему поверить кому-то, не говоря уже о его родной сестре…
Нет. Тут что-то другое. Неправильное, как выбившаяся из рисунка поперечная нить.
Будучи в глобальем городе, ей ни разу не пришлось взглянуть на небо… изнутри. Юста утверждала, что оно останется точно таким же. А великий Гау-Граз достаточно велик, чтобы жить «замкнутой экосистемой», отгородившись от всего остального мира, давным-давно захваченного Глобальным социумом. За морем нет никакой дороги в Сад Могучего: там всего лишь раскинулись «экоресурсы» глобалов, девственно нетронутые, защищенные от шума, испарений и отходов городов их прозрачными куполами. Или купола, наоборот, призваны защищать сами города?.. Не важно. Они давно так живут. Значит, так тоже можно жить.
Что-то еще…
По сути, ничего не изменится в жизни великого Гау-Граза. Солнце по-прежнему будет светить, не замечая прозрачной преграды. Леса и виноградники — очищать и наполнять жизнью воздух, и его, пускай отныне неподвижного, хватит еще на много столетий вперед. Источники и озера, реки и море будут, как раньше, обмениваться водой через пар и поры земли. А земля уже привыкла кормить своих детей… когда ей становится тяжело, первые дочери в семьях приходят ей на помощь, высвобождая тайные для нее самой всемогущие силы. Плодов и хлеба, вина и пряностей, мяса и сыра, шерсти и полотна издавна хватало на всех, ибо все в мире устроено справедливо, и теперь, когда восстановится утраченное равновесие…
Как оно восстановится?!
Мильям вздрогнула, уронила руки. Вот оно! Жуткое противоречие, издевательски виляющее длинным змеиным хвостом.
В этом новом, замкнутом изнутри мире — где в нем найдется место для мужчин? Для воинов, которые совсем недавно, помнится, уже были неразумно возвращены с границы? Что делать с ними великому Гау-Гразу, установившему вокруг себя куда более надежную защиту, чем их оружие, отвага и кровь?! Что им самим теперь делать здесь?!!..
И Валар.
Она сбилась на полуслове, уронила руки, заметалась взглядом по сторонам, натыкаясь повсюду на сосредоточенные лица, шевелящиеся губы, глаза, наполненные тайным светом… Что вы творите?! Неужели вы не понимаете, что купол, возводимый сейчас вашими руками и заклинаниями, отрежет вас в первую очередь от ваших же сыновей и отцов, мужей и любимых?!. Как болит голова, уже почти пробитая насквозь острием солнечного луча, направленным точно в перекрестье пробора между четырьмя черными косами… Она обманула вас, женщина с холодным разумом под светлыми волосами. Глобалы всегда обманывают; она, Мильям, должна была лучше кого бы то ни было знать об этом… догадаться… предупредить…
Остановитесь!!!
Юста Калан стояла немного поодаль, выше по склону, и тень от ее узкой фигурки, облитой мужским комбом, уже сместилась чуть-чуть в сторону из-под ног. Глобалья женщина зачем-то взглянула на запястье. А затем запрокинула голову к небу, щуря зеленые глаза навстречу солнцу.
И солнце взорвалось.
Невероятной силы вспышка ослепила на время; затем какие-то мгновения Мильям видела все в обратном отображении света и тьмы: цветок черного огня в полнеба, очерченного белыми силуэтами пологих северных гор. Края чудовищных лепестков заклубились завитками и спиралями, постепенно окрашиваясь в багряно-огненный жуткий цвет. А потом языки небесного пламени свернулись в жгуты, завяли и потекли вниз, тяжелыми каплями раскаленной лавы сползая по внешней поверхности купола.
— Вала— а-а-а-ар!!!…
— Юстаб должна была его предупредить. Вернее, просто позвать домой, ничего не объясняя. Он вернется, вот увидишь.
Юста смотрела вниз, на жухлую траву у себя под ногами, неподвижную, уже успевшую позабыть, что в мире бывает ветер. И не видела, как Мильям медленно покачала головой. Повторила бесцветно, не поднимая зеленых глаз: