Когда король губит Францию, стр. 29
Нет, по-моему, я перечислил вам всех сколько-нибудь примечательных гостей, всех этих Фрике де Фриканов, Гравилей, Мэнмаров, да, да, я их уже упоминал... И кроме вышеназванных, разумеется, самый важный из всех – король Наваррский.
Дофин уделял ему все свое внимание. Впрочем, это было не столь уж трудно, имея по левую руку от себя толстяка д’Аркура. Этот если и беседовал с кем, то лишь с любимым своим блюдом, а когда он поглощал горы снеди, к нему бесполезно было обращаться с разговорами.
Но оба Карла, Нормандский и Наваррский, два кузена, говорили и говорили. Или, вернее, говорил один Наваррский. После неудавшейся поездки в Германию они ни разу еще не виделись; и это было вполне в духе Наваррского – стараться вновь подчинить себе младшего родича, для чего в ход было пущено все: и лесть, и уверения в пылкой дружбе, и воспоминания о веселых приключениях, и забавные рассказы.
Пока стольник Наваррского Колен Дублель расставлял перед своим господином блюда с едой, он, смеющийся, обаятельный, задорный, непринужденный – «сегодня мы празднуем нашу встречу; большое спасибо тебе, Карл, за то, что ты дал мне случай показать, как я к тебе привязан; я так скучал с тех пор, как ты от меня отдалился...» – напоминал ему их бесшабашные развлечения минувшей зимой и любезных горожанок, которых они разыгрывали в зернь, кому достанется блондинка, кому брюнетка... «Ла Кассинель нынче в тягости, и никто не сомневается, что от тебя...» – потом переходил к ласковым упрекам: «Ну зачем ты рассказал отцу о наших планах? Конечно, ты получил за это герцогство Нормандское, ловко сделано, должен признаться. Но останься ты со мной, твоим сейчас было бы все французское королевство...» – и уж под самый конец ввернул излюбленную фразу: «Ну признайся же, ты был бы лучшим королем, чем он!»
Потом как бы мимоходом осведомился о ближайшей встрече дофина с королем Иоанном: назначена ли уже точная дата и состоится ли их свидание в Нормандии?.. «Я краем уха слышал, что сейчас он охотится неподалеку от Жизора».
Но дофин вел себя гораздо сдержаннее, чем раньше, казался более скрытным. Разумеется, все такой же приветливый, но как-то настороже и отвечает на все пылкие изъявления чувств только улыбками да кивками.
Внезапно раздался грохот посуды, заглушивший голоса пирующих. Миттон Дурачок, вздумав подражать стольникам, притащил на самом большом, какое только нашлось в замке, серебряном блюде жареного дрозда, но вдруг внезапно выронил блюдо из рук. А сам, разинув рот, тыкал пальцем по направлению к двери.
Добрые нормандские рыцари так и покатились со смеху, сочтя эту шутку здорово забавной, тем паче что были они уже сильно под хмельком. Но смех тут же застрял у них в глотке.
Ибо в проеме двери появился маршал д’Одрегем в полном воинском облачении; воздев меч острием вверх, он крикнул пирующим громовым голосом, как кричал на поле брани:
– Пусть каждый остается на том месте, где сидит, ежели не желает кончить дни свои от этого меча!
Ах, носилки уже остановились... Стало быть, прибыли на место, а я даже не заметил. Ну да ладно, доскажу вам после ужина.
Глава V
Взяты под стражу
Большое спасибо, мессир аббат, премного вам обязан... Нет-нет, уверяю вас, ничего больше не надо... Разве что попрошу подкинуть в очаг несколько поленьев... Со мной посидит мой племянник, мы тут с ним побеседуем. Да, спокойной ночи, мессир аббат. Благодарю вас, вы возносили столь горячие молитвы о Святейшем отце, а также обо мне, смиренном служителе церкви... Передайте мою признательность всей вашей благочестивой общине... Это для меня великая честь. Охотно дам вам свое благословение; да пошлет вам Господь Бог доброго здравия...
О-хо-хох! Да только позволь я ему, он бы нас до полуночи продержал, этот аббат! Наверняка родился в день пресвятого Болтуна...
Итак, на чем же мы остановились? Не буду тянуть... Ах да, маршал с воздетым мечом в руках.
А за маршалом ворвалась дюжина лучников, грубо отшвырнув со своей дороги виночерпиев и слуг; за ними следовали Лалеман и Перрине ле Бюффль, а позади них шествовал король Иоанн II собственной персоной, в полном рыцарском облачении, со шлемом на голове, и сквозь прорези в забрале глаза его метали молнии. По обе стороны его держались Шайуэль и Креспи, оба тоже из его личной охраны.
– Попался в ловушку! – воскликнул Карл Наваррский.
А в открытую дверь, теснясь, прорывалась королевская свита, в числе коей Карл сразу узнал своих заклятых врагов – братьев Артуа, Танкарвилля...
Король прошествовал прямо к парадному столу. Нормандские сеньоры приподнялись было со скамей, чтобы отвесить ему почтительный поклон, но король взмахнул обеими руками: оставайтесь, мол, сидеть на местах.
Тут он схватил своего зятя за меховой воротник, приподнял с кресла и крикнул, словно в бочку, через опущенное забрало:
– Подлый предатель! Ты недостоин сидеть рядом с моим сыном. Клянусь памятью своего отца, я не буду ни есть ни пить, пока ты жив!
Стольник Карла Наваррского, Колен Дублель, видя, что его хозяина грубо схватили за воротник, в безумном порыве выхватил свой нож, желая сразить короля. Но Перрине ле Бюффль опередил его и заломил ему руку за спину.
Тут и король отпустил воротник Наваррского и, на миг забыв свои царственные повадки, ошалело уставился на простого стольника, осмелившегося поднять на него руку.
– Возьмите-ка и этого мальчишку вместе с хозяином! – приказал он.
Королевская свита дружно устремилась вперед, но братья Артуа очутились в первом ряду, и между ними, этакими двумя здоровенными дубами, Карл Наваррский казался тоненькой орешиной. Теперь уже всю залу заполнили вооруженные с ног до головы люди, казалось, сама роскошная обивка стен щетинится копьями. Стольники испуганно жались к стенам, будто хотели влипнуть в каменную кладку. Тут поднялся дофин и произнес:
– Сир, отец мой, сир, отец мой...
Карл Наваррский попытался защитить себя, оправдаться:
– Ваше величество, я ровно ничего не понимаю! Кто вам наговорил на меня? Клянусь Господом, что никогда, никогда, поверьте мне, ради Бога, я не замышлял измены ни против вас, ни против его высочества, вашего сына. Если найдется во всем мире человек, который осмелится меня обвинить, пусть обвинит перед вашими пэрами, и, клянусь, я опровергну все эти гнусные наветы и, ручаюсь, посрамлю его.
Даже на краю гибели звонкий голос его не дрогнул и слова легко текли с его уст. А ведь и впрямь, какой он был маленький, щупленький по сравнению с этими здоровенными вояками, но, надо признать, язык у него был хорошо подвешен.
– Я тоже король, ваше величество, мое королевство, не спорю, много меньше вашего, но, так или иначе, со мной следует обращаться как с королем.
– Ты граф д’Эвре, ты мой вассал, и ты к тому же изменник!
– Я ваш добрый кузен, супруг вашей дочери, и никогда никаких злодеяний не совершал. Правда, по моему приказу убили Карла Испанского, но он был моим врагом, и он меня оскорбил. Я раскаялся в своем деянии. Мы с вами примирились, и вы сами соизволили дать нам всем грамоты о помиловании.
– В тюрьму предателя! Довольно с меня твоей лжи! А ну-ка, заточите его в узилище, обоих заточите! – крикнул король, указывая на Карла Наваррского и его стольника.– И этого прихватите тоже,– добавил он, ткнув своей латной рукавицей во Фрике де Фрикана, которого приметил только сейчас, но помнил, что именно он был зачинщиком убийства в «Свинье Тонкопряхе».
Когда стража и лучники увели всех троих в соседнюю залу, дофин бросился к ногам короля. Как ни был он напуган невиданной еще вспышкой гнева отца, он сохранил достаточно благоразумия, дабы оценить все последствия таких действий, по крайней мере, для него самого.
– О сир, отец мой, ради Господа Бога, не покрывайте меня позором! Что обо мне скажут? Я пригласил короля Наваррского и его баронов к себе на пир, а вы так обошлись с ними. Ведь про меня скажут, что я их предал. Молю вас, ради Бога, успокойтесь и отмените ваше приказание!