Медовый месяц у прабабушки, или Приключения генацвале из Сакраменто, стр. 7

— Боже ты мой! — воскликнул дипломат. — Впрочем, это здесь случается все чаще. Напишите мне ваши имена, адрес и телефон. Вечером я буду в Москве и утром позвоню американскому консулу.

— Но нету здесь у нас ни телефона, ни адреса. Адлер, аэродромное поле, вот и все. Спим на улице.

— Им лучше адресовать на начальника аэровокзала, — посоветовал генерал. Он снял фуражку и вытер мокрую лысину. — Я ему поясню.

— Вам, наверное, нужны деньги, — вдруг сообразив, предложил дипломат. — Сколько вам дать и каких? Фунтов, долларов, рублей?

— Если не трудно, дайте три-четыре сотни баксов и ваше имя, — сказал Патрик. — Я вам верну, как только смогу позвонить в Бэнк оф Америка. Благослови вас Господь!

За доллары через каких-нибудь полтора часа их пустили в аэропортовскую гостиницу. Наконец-то медовый месяц шел на лад. Но поселили их отдельно: Любу в женский номер на шесть коек, а Патрика в мужской на четверых. Женский и мужской душ и туалеты были в конце коридора, прогуливаясь по которому, молодые могли предаваться семейному счастью.

На следующий день они выяснили, что авиакомпания «Дельта» восстановила их билеты из Москвы домой. Однако ушло еще три дня, пока «Аэрофлот» продал им новые билеты до Москвы, ибо, сказали им, старые мог использовать тот, кто их украл, что, конечно же, полная чушь.

В связи с такой диспропорцией у читателя может сложиться мнение, что автор стал работать в жанре американского соцреализма, коль скоро у него то и дело получается, что у нас, в Америке, все славненько. Так вот, когда они прилетели в Москву и явились в Американское консульство, Патрику немедленно выдали новый паспорт. А Любе, у которой давно просрочена студенческая виза, объявили, что ей придется задержаться на несколько месяцев, пока американские компетентные органы разрешат ей въезд к мужу-американцу. Ведь у нее даже российского паспорта нету.

Патрик почувствовал, что за медовым месяцем последует многомесячный пост. Ненависть к американской бюрократии, которую он защищает не щадя здоровья, вспыхнула в сердце полицейского Уоррена. Тут автору хорошо бы повернуть сюжет так: в этот момент неизвестно откуда является умелый чекист-вербовщик, и, кто знает, может, Патрик Уоррен переметнулся бы к коммунистам или еще каким-нибудь «истам». Но сочинять, как уже убедился читатель, не в моих правилах. Просто из консульства Патрик в гневе позвонил в Сакраменто своему шерифу, тот — губернатору Калифорнии, губернатор — в Вашингтон, а из Вашингтона гнев вернулся в Москву в виде вежливой просьбы сделать исключение из правила. От посла к консулу с приказом выдать въездную визу жене инспектора Уоррена явился молодой симпатичный служащий баскетбольного роста и вдруг, увидев в приемной Патрика, бросился его обнимать.

— Генацвале! — прошептал он. — Зачем ты городил весь этот огород, если мы с тобой учились в Сакраменто в одном классе и играли в баскет за одну команду?! Сразу надо было прямо ко мне, и мы бы это дело обтяпали в пять минут!

Конечно, «генацвале» я для красного словца вставил, он прошептал «buddy». И Патрик не ведал, что его кореш служит в посольстве. Я только хочу подчеркнуть негативные стороны американской реальности. В отдельных нетипичных случаях американцы оказываются такими же блатными ребятами, как россияне.

4.

— Диета там была очень хорошая, — вспоминал теперь Патрик, сидя в кресле у меня в кабинете. — Мы почти ничего не ели. В итоге я пришел к выводу, что я никогда в жизни так увлекательно и насыщенно не отдыхал. Море впечатлений. Наш медовый месяц Луба и я запомним на всю жизнь.

— Еще бы! — согласился я.

— После поездки у меня забот прибавилось. Деньги на новую машину двоюродному дедушке Резо я уже послал с одним знакомым. В Лондон для дипломата чек отправил. По служебным каналам нашел тут, в Америке, внука уборщицы из Адлерского аэропорта, буду посылать ему ежемесячно небольшое пособие и пытаюсь помочь мальчику найти работу.

— О'кей, Патрик, — сказал я, проглотив желание поморализировать на эту тему. — Ведь не только для того, чтобы рассказать мне эту историю, вы приехали в университет. Как я могу вам помочь?

— Слюшай, генацвале, — бодро заявил он и, не дав мне секунды, чтобы улыбнуться, тут же перешел на нормальный английский. — Хочу взять курсы русского, грузинского и абхазского языков. Только вечером, после работы .

— Но у нас нет грузинского и абхазского…

Он замялся.

— Тогда только русский. Говорят, он все еще универсальный на всех их территориях.

— Пожалуй. Но вам надо поговорить с директором русской программы профессором Галлантом. У него как раз сейчас приемные часы. А зачем вам грузинский и абхазский?

— Как зачем? — гордо произнес он. — У меня там корни! Знаете, какой смысл в слове «Абхазия»? В переводе это «Страна Души»!

Разговор этот состоялся прошлым летом. Зимой нас с женой пригласили в Сан-Франциско на концерт московских артистов. Мы опаздывали, машин на хайвее было немного, я давил на газ, внимательно глядя по сторонам и особенно назад, чтобы не прозевать патруль. Стрелка спидометра зашкаливала за 90 миль. Уже оставалось недалеко, когда я услышал вежливый голос с неба:

— Водитель темно-красной «Тойоты», остановитесь на обочине. Прошу вас, сэр, пожалуйста! Только не под мостом, а чуть дальше, на открытом месте, сэр…

Вокруг нас темно-красных машин не имелось, и деваться было некуда. Пришлось съехать на обочину и тормозить. Черный с белым опереньем вертолет сел на высохшую травку поблизости. Прошло еще несколько минут, пока его лопасти перестали вращаться.

— Хорошо бы дежурил Патрик Уоррен, — сказал я жене. — Наш человек! Но это почти невероятно: патрульных на этой дороге уйма.

И тут Патрик Уоррен собственной огромной персоной предстал перед моим окошком, загородив весь белый свет.

— Сожалею, сэр: я не знал, что это вы, и уже ввел номер вашей «Тойоты» в компьютер. Здесь лимит скорости 65 миль. Вы шли девяносто, это, — он пошевелил губами, что-то подсчитывая, — по-русски будет 140 километров в час, но я вам напишу семьдесят пять миль. Все-таки немного дешевле. Казна у нас в Калифорнии пустая, и штрафы на дорогах превысили 250 баксов.

— Но это же грабеж средь бела дня!

— Я сам возмущаюсь, сэр. А что делать? Все мы кормим этих прожорливых бюрократов, чертовщина какая-то. У вас, конечно, есть шанс обжаловать в суде, но времени потратите уйму, а отспорить у полиции трудно. Прошу вас, не гоните. Сегодня на этом участке уже было три аварии, одна со смертельным исходом.

Он вручил мне «тикет».

— Из-за вас, Патрик, — зло сказал я, — мы опоздали на концерт.

Уоррен это понял по-своему.

— Извините, что не могу подкинуть вас в Сан-Франциско: на ту сторону залива мне летать нельзя, там не наша епархия.

Уоррен крепко пожал мне руку ковшом своего экскаватора. В заднее окно я увидел, как вертолет распушил сухую траву и взмыл над хайвеем.

Осенью, зимой и весной я, бывало, встречал Патрика на кампусе. Он выделялся в толпе студентов своим могучим сложением да еще полицейской формой. Видимо, не успевал до занятий заехать домой и переодеться.

— Здрасвюйте! — всегда выкрикивал он и добавлял менее уверенно. — Я уже хорошо говорит русского языка.

Однажды он вбежал ко мне в кабинет сияющий:

— Поздравляю! Луба родил малчик.

Само собой, он хотел сказать «поздравьте меня».

— Молодцы, не теряете времени зря.

— Знаете, где мы его заделали? Луба с доктором точно подсчитали: в Адлере, на аэродромном поле, когда мы не могли улететь. На поле так пахло полынью, что я не мог удержаться. Правда, там еще пахло керосином от самолетов и изрядно несло из соседнего туалета, но я решил не обращать внимания. Произошло это на половике из депутатской комнаты. Подумать только, какие люди ходили по этому коврику! Может быть, Сталин и Берия. И Каганович. И Горбачев. И этот тиран Микоян!

— Главный тиран был Сталин, — усмехнулся я. — А Микоян — мелкий: он был наркомом пищевой промышленности, делал «хат догс».