Силуэт танцующей звезды, стр. 26

Женька сбежала по лестнице, не дожидаясь лифта. Где-то далеко за ее спиной громко хлопнула дверь, и щелкнул замок, отсекая от нее маленький мир с детскими фотографиями Трофима на стенах, с его любимым печеньем и конфетами в вазе на столе, с его поломанными игрушками в ящике в кладовке… Она только что отдала последнее, что у нее было от прошлой жизни — ноутбук. Теперь она свободна и никогда не оглянется назад! Она ни за что больше не придет сюда и не услышит этого ужасного «а может, вы помиритесь», она не нуждается в глупых советах! Как вообще можно было такое ей сказать? Это что, она, что ли, решила расстаться с Трофимом? Нет, это он ее бросил, и оставьте ее все в покое!..

Добравшись до остановки, Женька сжалась в комок на холодной лавке и замерла. Вокруг ни души, только ей одной в девять часов вечера нужен троллейбус. Все остальные люди уже давно сидят дома, в кругу семьи, пьют чай и рассуждают о чем-то светлом и прекрасном. У них же все распланировано, им не надо думать, чем заполнить выходные… Черт, бы побрал все эти разговоры за плюшками и конфетками! Родная дочка, как же… Столько лет мать Трофима относилась к ней прохладно, а теперь вдруг полюбила! Когда ничего уже не вернешь и не изменишь. Потому что у Трофима — новая любовь. Рыжая, рыжая, рыжая…

Подъехал пустой троллейбус, и Женька, отдав кондуктору денежку за проезд, примостилась на промерзшее сиденье у окна. С каждым днем теперь будет холодать, уже чувствуется, что зима скоро. Но с волосами огненного цвета Женька не будет так мерзнуть, она специально выбирала такой вот очень теплый тон… И эта рыжая, которая живет сейчас у Трофима, тоже, наверное, крашеная… Хотя Трофиму никогда не нравились крашеные женщины, он всегда так морщился, когда речь заходила о мелировании и окраске волос, говорил, что это все «искусственно и неестественно». А теперь сам живет с рыжей…

Ну и что! В конце концов, какое ей-то до этого дело?

А вот такое. Оказалось, это совершенно разные вещи — просто предполагать, что тебя бросили ради кого-то, и знать это наверняка. Знание принесло такую боль, что Женька едва выдержала троллейбусную тряску… Пулей выскочив из пятерки на своей остановке, она прижала горячий лоб к шершавому стволу тополя и заплакала. Ничего, ничего, это последний раз, когда она плачет из-за Трофима. Больше она не будет этого делать никогда!.. Все закончилось, просто сегодня она нечаянно приоткрыла окошко в то счастливое время, когда ее волосы были русыми и длинными, глаза наивными, а жизнь — безмятежной. Все, сегодня она окончательно рассталась со своим прошлым. Значит, с этого момента — никаких слез о том, кто ушел и забыл про нее!..

Женька оказалась права. Она больше никогда в жизни не плакала о Трофиме.

Глава 2

Резко проснувшись от какого-то настойчиво повторяющегося звука, Женька села в кровати и прислушалась. Вокруг хоть глаз выколи, последний фонарь у них во дворе то ли лопнул от мороза, то ли пострадал от местной ребятни, и сквозь занавески в комнату не пробивается ни лучика. И если бы не какое-то механическое скрябанье где-то рядом, Женька бы сейчас спала без задних ног… Она очень поздно легла в постель, никак не могла отделаться от маминых расспросов и неприятных воспоминаний… А теперь вот еще и проснулась непонятно от чего.

Пошарив рукой по столу, Женька обнаружила шнур с переключателем и зажгла настольную лампу. Круглая мохнатая тень стремглав слетела с письменного стола и опрометью вынеслась из ее комнаты в коридор. Женя усмехнулась.

Опять Блинчик занимался любимым делом — пытался открыть лежащий на столе ноутбук, почти такой же, как тот, что она накануне отнесла Валентине Ивановне, только более старый и без модема… С первых же дней появления компьютера в доме — спасибо папе, отдал ей для работы свой, — Женька то и дело оттаскивает от него кота. Чего хочет избалованное животное от ноутбука, никто понять не может, но лучше поостеречься, Женька очень дорожит отцовским подарком, без него она — просто как без рук. Разумеется, на работе у нее Пентиум-тройка, выход в Интернет, принтер и сканер, но работает она только пять дней в неделю, а представить себе выходные без компьютера она не в состоянии.

Взглянув на часы, Женька удивилась — надо же, половина седьмого, уже утро, а так темно! На следующей неделе страна переходит на зимнее время, и вечерами небо цветом станет похоже на чернила, щедро добавленные в молоко.

И лично для нее начнутся непростые деньки — опять придется ссориться с мамой, которая будет по надцать раз на дню названивать ей и уговаривать «придти домой пораньше, пока не стемнело», а она непременно станет огрызаться и специально приходить как можно позже, из какой-то дурацкой противоречивости… Но ведь маму понять легко — она беспокоится за нее, ей все время кажется, что на Женьку нападут, изнасилуют, ограбят… Всякий раз, когда дочь куда-нибудь уходит, она впадает в истерику и требует от нее подробного отчета — куда идешь, зачем, с кем, что будешь делать, когда вернешься и так далее… Если бы Женька хоть раз ей сказала — не беспокойся, мам, меня проводят — наверное, Марина Сергеевна успокоилась бы. А может, и нет, кто знает… Женька не проверяла.

Потушив лампу, она с головой завернулась в теплое одеяло, выставив наружу только нос, свернулась калачиком и сладко зевнула. Нет, все-таки выходные — штука хорошая, можно не вставать рано утром, а спать столько, сколько хочется, хоть до полудня! Правда, мама с Иваном Семеновичем все равно часов в десять ее разбудят, но у нее есть еще три с половиной часа, она успеет увидеть какой-нибудь хороший сон! Например, про то, как она станет известным на всю страну… а может, и за рубежом, почему бы нет? — детским психологом, и к ней будут обращаться за советом, консультироваться но всяким сложным вопросам, и только она одна будет знать на них ответы, потому что она чувствует детей и понимает их, и потому что она всю свою жизнь посвящает любимой работе…

Вот только почему-то ей совсем не хочется стать такой, как Светлана Александровна. Без семьи, без детей, и вся ее жизнь — сплошной детский сад. Сперва самый обыкновенный, при каком-то заводе, теперь вот этот, элитный, с тренажерами для детей и персонала, с гимнастическим и актовым залами, с бассейном и художественными студиями… Но смысл от этого не меняется: ей некуда вернуться с работы, ее никто не ждет, она никому не должна готовить ужин и никто не накроет стол к ее приходу. Кажется, у нее есть попугай…

На Женькину кровать вспрыгнул Блинчик, и девушка, высунув из-под одеяла руку, погладила его по пушистому загривку. Нет, у нее все не так, у нее есть мама, и папа, и Иван Семенович ей тоже очень правится, он так необыкновенно хорошо относится к ее маме, что ради одного этого она бы простила ему все на свете!.. И папина Наташа с Ванечкой тоже милые. И Блинчик ее обожает. А больше ей никого и не надо.

— Жень, давай я тебе намажу бутерброд вареньем… могу оладушков напечь, будешь? — Марина Сергеевна пододвинула к ней банку с абрикосовым вареньем и масленку. Иван Семенович рассмеялся и перевернул газету, едва заметно подмигнув Женьке.

Девушка покачала головой и улыбнулась. Она не устает поражаться терпению матери! Вот уже больше трех месяцев каждое утро происходит один и тот же разговор, без изменений: мама изо всех сил пытается ее накормить, а Женька так же настойчиво отказывается от еды. Ну, что поделаешь, если ей не хочется, есть по утрам! Зато по вечерам просто жор какой-то нападает… И Марина Сергеевна прекрасно знает все эти особенности Женькиного организма, но видимо, ее так сильно потрясла Женькина болезнь, за время которой Женька похудела на семь килограммов, что ею завладела одна навязчивая мысль — накормить ребенка, вернуть пропавшие щечки, мамины любимые слова — «превратить худышку в человека!»

А вот самой Женьке, пожалуй, нравится ее новый вес, и возвращаться к прежнему ей не хочется. Как-то так получилось, что ее болезнь пропастью легла между той ее жизнью, в которой был университет, Трофим, подружки и розовые мечты, и теперешней, взрослой и самостоятельной. Впрочем, наверное, она и заболела потому, что прошлое внезапно оборвалось, не дав ей шанса хоть что-нибудь понять, а может, это произошло из-за бесчисленных дождей, которые обрушило на нее небо в конце июня… Лето вообще выдалось на редкость промозглым, и не мудрено, что она подхватила сильнейшую простуду, которая плавно перетекла в бронхит и на три недели уложила ее в постель… Лежать и ничего не делать было даже в какой-то степени приятно, потому что встать и заняться хоть чем-нибудь оказалось выше ее сил, но окружающие все время теребили ее, чего-то от нее добивались, и только болезнь спасла ее от пристального внимания мира… Пока ее мысли где-то бесцельно блуждали (почти весь июль!), болезнь подтачивала ее тело, и к концу месяца, когда она, получив справку о выздоровлении, пошатываясь от слабости, встала перед зеркалом, она не узнала в тоненькой бледной девушке прежнюю себя, румяную и крепенькую. Но так уж получилось!