Тристан и Женевьева (Среди роз), стр. 59
Джон следовал за Тристаном по пятам.
– Тристан, я…
Граф взял кубок с подноса и сделал большой глоток.
– Джон, скажи Мэтью, чтобы тот не плотно кормил коня и не расседлывал его. Я сам поеду за ней.
– Тристан, черт возьми, ведь я подвел тебя! Я должен…
– Нет, – Тристан даже улыбнулся. – Я дал ей некоторую свободу, а этого не следовало делать до моего возвращения. Ты же нужен мне здесь. И единственный твой долг – хорошо нести свою службу в замке.
– Грисвальд, принеси-ка мне поесть и поставь в кабинете. И приготовь мне что-нибудь из еды в дорогу, да не забудь про эль.
Джон уставился на своего друга, не веря услышанному.
– Я переоденусь, – пробормотал Тристан.
И пошел вверх по лестнице, направляясь к спальне, но задержался у открытой двери в комнату Женевьевы, вошел во внутрь и сразу увидел красное пятно, расплывшееся на выбеленной стене.
Тристан быстро вышел, зашел к себе и пожалел, что у него нет времени, чтобы вымыться. Он выбрал самый теплый из своих плащей, самые удобные сапоги с толстыми подошвами и спустился вниз. Он все еще ощущал жуткий холод. «Злюсь ли я? – спросил себя Тристан. – Ужасно, настолько ужасно, что просто не могу позволить себе показать свою ярость. А почему? Да потому, что она снова предала меня, и именно тогда, когда я так нуждался в ней».
Джон все еще оставался в Большом зале. Тристан быстро прошел в кабинет, где его ожидала тарелка превосходно поджаренной баранины и мятный пудинг. «Как легко управлять этим поместьем», – мелькнуло у него в голове.
Он разложил на столе карту, уверенный в том, что знает, куда должна направиться Женевьева, определил направление и скатал лист в трубку, чтобы захватить с собой.
Потом принялся за еду, не потому что был голоден, просто прекрасно понимая, что ему надо подкрепиться перед тем, как отправиться на поиски беглянки.
– Тристан!
До его ушей донесся дрожащий нежный голос. Входя, он оставил дверь открытой и теперь, подняв голову, увидел Эдвину, внимательно наблюдавшую за ним, стоя на пороге.
Тристан откинулся на спинку стула.
– Миледи?
Она прошла в комнату и опустилась перед ним на колени, умоляюще заглядывая ему в лицо.
– Клянусь, что я не причастна к этому! Я не знала! Я должна была догадаться, но я думала…
Тристан перебил взволнованную женщину и, нахмурившись, приподнял ее голову за подбородок. На нежно-очерченной щеке виднелся синяк. Эдвина вспыхнула и кивком освободила голову, пробормотав.
– Джон думает, что это я спланировала побег Женевьевы…
– Господи Боже, – выдохнул Тристан.
Он моментально поднялся и выскочил из двери, направляясь в зал.
– Джон, черт бы тебя побрал, ты ударил ее!
Плизэнс развернулся и застыл от удивления. Его лицо, сохранившее покорное и виноватое выражение, вдруг покрылось краской гнева.
– Неужели ты, Тристан, собираешься учить меня, как обращаться с моей женщиной?
– Ты ударил Эдвину?
– Она заслужила.
– Я не верю этому!
Эдвина уже стояла позади Тристана, слезы заливали ее глаза.
– Джон, клянусь, я не виновата!
– Что с тобой случилось, приятель? – резко спросил Тристан. Еще не до конца успокоившись, он понял, что они с Джоном чуть не подрались.
– Пожалуйста, Джон… – Эдвина встала между ними, умоляюще глядя на молодого человека. Разрыдавшись, она упала перед ним на колени и отчаянно прошептала. – Ну, прошу, тебя!
– Неужели в твоем сердце нет сострадания? – воскликнул Тристан.
– В моем сердце. Почему – в моем? Разве. Это ведь ты… не очень-то милосерден.
– Меня предали, а тебя нет!
Тристан стремительно развернулся, и пошел прочь, оставляя их. Он зашел в кабинет, собрал то немногое, что ему было нужно, и снова вышел. Эдвина уже стояла на ногах, она все еще плакала, но Джон приобнял ее и что-то нашептывал в ухо.
Они расступились, увидев, что Тристан вернулся.
– Я поеду с тобой, – сказал Джон. – Это моя вина.
– Нет, я поеду один, я найду ее сам.
– Обязательно разыщи ее! – воскликнула Эдвина. – В лесу медведи и волки… – И внезапно прервалась, осознав, что для Женевьевы будет гораздо лучше встретиться с дикими зверями, чем с Тристаном. Она сглотнула.
– И разбойники, страшные люди, не признают никакой власти.
– Тристан, – обратился к нему Джон. – Пятьдесят человек искало ее и не смогло найти, дай мне…
– Друг мой, я найду ее, потому что знаю, куда она направляется, я знаю, все, что творится у не на уме гораздо лучше чем ты… – он сделал пауз и криво усмехнулся. – Даже лучше, чем Эдвина. Я надеюсь, что Женевьева идет пешком? Ведь вы не догадались снабдить ее лошадью? – Тристан улыбнулся, в то время как Джон и Эдвина обеспокоенно переглянулись.
– Лошади у нее нет, – заверил его Плизэнс. Тристан направился к двери, но на полпути остановился и обернувшись, обратился к Эдвине.
– Мне кажется, что в башне есть небольшая комната?
– Да, – ответила она с недоумением. Теперь улыбка Тристана была мрачной.
– Распорядись, чтобы туда перенесли вещи Женевьевы, а мои – в ее спальню.
Он оставил их стаять, и вышел наружу. К вечеру стало холодать. Тристан спросил себя, «было ли Женевьеве холодно», и мрачно пожелал, чтобы у нее не попадал зуб на зуб.
Но когда он принял поводья из рук Мэтью и вскочил на коня, то вспомнил тот ужас, который ощутил, войдя в спальню, когда Женевьева спала у камина, а он решил, что она умерла.
Тристан выехал за ворота и поднял глаза к восходящей луне.
– Господи, леди, только бы с тобой ничего не случилось, – прошептал он и сжав бока своего коня, послал его в галоп. Теперь многое зависела от скорости его верного скакуна.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
К вечеру второго дня Женевьева чувствовала себя совсем скверно.
Ночевать под открытым небом в холодную осеннюю пору было бы еще терпимо, но Женевьева поняла, что ей совсем не так уж нравится темнота, как она думала раньше. Когда-то ей очень нравилось бродить где-нибудь подальше от дома, теперь же она готова была проклясть этот лес. В прошлую ночь она заночевала под тем самым деревом, на которое ей пришлось залезть, чтобы спрятаться от погони, поэтому она совершенно не выспалась. Погода была гораздо холоднее, чем Женевьева ожидала, и она проснулась задолго до рассвета. Нависший над ней сук показался ей змеей, и невыспавшаяся, измученная, она вздрагивала от каждого звука, от шуршания ветра, в кронах деревьев, от шороха опавшей листвы. К тому же Женевьева вспомнила о волках, обитавших в лесу и медведях, которые иногда забредали в долину, в поисках корма. Тем не менее, она продолжала свое нелегкое путешествие.
Ее томила жажда, но уже к полудню Женевьева несколько пришла в себя и отыскала ручей, чтобы умыться и напиться.
Правда, ей очень хотелось есть, да и за утро она прошла довольно большое расстояние, и теперь вокруг нее были совершенно незнакомые места. Наконец, удалось отыскать несколько ягод, что ее очень обрадовало, но они только еще больше усилили голод. Она поняла, что была слишком плохо подготовлена для того, чтобы выжить в лесу.
Прежде ей никогда не приходилось слишком задумываться о еде, теперь же ее мысли по большей части только и занимали различные способы приготовления и поглощения пищи. Женевьева напоминала себе, что всего лишь через день она уже будет у монахинь монастыря «Доброй Надежды», и они действительно станут для нее надеждой и защитой. Она сможет оставаться с ними, пока не почувствует себя в безопасности, а потом оставит тихую обитель и уедет из страны, страны Генриха Тюдора и Тристана де ла Тера в Бретань, туда, где родилась ее мать.
Женевьева старалась не думать о неудобствах, заставляя себя идти вперед. Сумерки наступили слишком рано, как показалось Женевьеве, ветви деревьев над головой приобрели какие-то фантастические очертания, они как будто стремились дотянуться до Женевьевы, прикоснуться к ней, опутать ее страшной паутиной. Все вокруг нее стало угрожающе враждебным, какие-то непонятные звуки, шорохи раздавались в чаще и, несмотря на все свои старания, Женевьева сильно перепугалась.