Окольный путь, стр. 34
И, наконец, имелся третий вариант, если они намерены уж слишком возмущаться и выносить их возмущение и их самих станет невозможно. Третий вариант означал…
Валентина.
В конце концов братья распрощались с глупостью. Да, с трудом и не без горьких слез и теплых объятий с уходящим другом. Но в итоге им удалось отправить глупость в путь, а самим пойти другой дорогой.
Фактически к ночи они оказались в благостном расположении духа. Большое количество вина вместе с полученными трофеями помогло появлению добродушия и мягкости. Но имелось еще одно маленькое утешение.
По крайней мере — на этот раз — честных фракийских ребят обманул другой фракиец. Не какой-то там проклятый грек или армянин.
После того как они ушли, Велисарий задул светильник и лег.
Он устал, но сон не шел. Ему требовалось кое-что узнать. Он дал мыслям побродить по лабиринту разума, пока они не добрались до места, которое он считал трещиной в барьере.
Велисарий почувствовал присутствие камня.
«Значит это был ты, да? Помогал мне в битве?»
И тогда Велисарий обнаружил третье — существо? — которое не разделяло самодовольства полководца. Вначале мысли камня оставались неясными. Странно, но под ними была какая-то враждебность. Не упрек, не обвинение, как раньше. Скорее…
Да. Раздражение.
«Странно. Почему…»
Внезапно мысль оформилась.
Помог. Трудно.
Затем с очевидным раздражением.
Очень трудно.
Затем, как значительно младший брат мог бы сказать тупому старшему.
Глупо.
«Глупо? Что глупо?»
Глупый.
Велисарий сел, пораженный.
«Я? Почему это я глупый?»
Очень сильное раздражение.
Не ты глупый. Вы все. Все глупые.
Теперь с большой силой.
Кретины.
Велисарий сидел и хмурился. Он не мог придумать, что так расстроило камень.
Он почувствовал новую концепцию, новую мысль, пытающуюся прорваться сквозь преграду. Но мысль отступила, пораженная явившимися образами.
Внезапно сквозь разум быстро пронеслось видение.
Сцена из дневной битвы. Масса кавалеристов, сражающихся друг с другом, падающих с коней. Колени плотно сжимают лошадиные бока. Руки сжимают луки седел. Но люди все равно падают на землю каждый раз, когда по ним наносится удар или они сами неправильно рассчитывают удары.
Кретины.
Еще одно видение. На мгновение появившийся образ.
По степи галопом несется всадник. Какой-то варвар. Велисарий не узнал, к какому племени тот относится. Но сидит на лошади очень грациозно и уверенно. Крупным планом показываются его ноги. Даже ступни .
Мысль наконец прорывается.
Стремена.
Челюсть Велисария отвисла.
— Да будь я проклят! — прошептал он. — Почему об этом никто никогда не подумал?
Глупые.
Глава 9
Константинополь.
Осень 528 года н. э.
— Человек года! — воскликнул Ситтас. — О, слава триумфальному завоевателю! — он выпил кубок одним глотком. — Я бы поднялся поприветствовать тебя, Велисарий, но боюсь лишиться чувств в присутствии такой знаменитости. — Он икнул. — Ты знаешь, я склонен преклоняться перед героями. Ужасная привычка, просто ужасная. — Он схватил кувшин, стоявший на небольшом столике рядом с кушеткой, и помахал им. — Я бы тебе тоже налил выпить, но боюсь разлить вино. Понимаешь, дрожу в компании такой легендарной личности, как девочка, у которой кружится голова, когда рядом мужчина, который ей нравится.
Ситтас снова наполнил кубок. Его мясистая рука была тверда, как скала.
— Кстати говоря о девочках, у которых кружатся головы, позволь мне… представить тебя моей подруге. — Ситтас махнул рукой в направлении женщины, сидевшей рядом с ним на кушетке. — Это Ирина. А это знаменитый полководец Велисарий. И его очаровательная жена Антонина.
Велисарий пересек комнату и вежливо поклонился женщине, но не Ситтасу.
Нельзя сказать, что Ирина была красива в традиционном смысле, но привлекательна — определенно. Светлая кожа, каштановые волосы, карие глаза и крупный нос с горбинкой. Казалось, ей около тридцати, но Велисарий решил, что на самом деле она старше, чем выглядит.
По выражению лица Велисария ничего нельзя было прочесть, оно не изменяло своего спокойного выражения. Но он сильно удивился. Ирина очень не походила на предыдущих женщин Ситтаса. Старше их всех примерно лет на пятнадцать и, судя по первому впечатлению, вдвое умнее всех предшественниц вместе взятых.
— Не надо смотреть на него так внимательно, Ирина, — предупредил Ситтас. — Никогда не знаешь, что может произойти с этими мифическими полубожественными личностями. Вдруг забеременеешь от его ауры.
Ирина улыбнулась.
— Пожалуйста, не обращай на него внимания. Он притворяется пьяным.
— У него это неплохо получается, — вставила Антонина. — Не удивительно, с такой-то практикой.
На мясистом лице Ситтаса появилась выражение оскорбленной невинности. Оно ему очень не подходило.
— Я обиделся, — заскулил он. — Я в ярости. Оскорблен вне всякой меры. — Он снова осушил кубок и протянул руку к кувшину. — Ты видишь, к чему привели твои оскорбления, подлая женщина? Привели меня к пьянству, черт побери! К пьянству!
Ирина встала и прошла к длинному столу, стоявшему у дальней стены, вернулась с кубком в каждой руке и вручила их Велисарию и Антонине.
— Пожалуйста, садитесь, — предложила она, кивая на еще одну кушетку. Большая комната была заставлена различными кушетками, все с дорогой обивкой. Правда, цвета обивки резко не сочетались с мозаикой и гобеленами, украшавшими стены. Настенные украшения казались еще более дорогими, чем кушетки. Правда, все свидетельствовало об исключительно плохом вкусе.
После того как полководец с женой сели, Ирина наполнила их кубки из другого кувшина, поставила кувшин на стол и вернулась на свое место.
— Ситтас мне много о вас рассказывал, — сообщила Ирина.
— А я говорил тебе, что у него гораздо лучший вкус в плане мебели? — пробормотал Ситтас. Его глаза-бусинки восхищенно рассматривали комнату.
— У ондатры лучше вкус, чем у тебя, Ситтас, — мило заметила Ирина. Затем улыбнулась Велисарию и Антонине. — Вам эта комната не кажется ужасной?
Антонина рассмеялась.
— Напоминает медвежью берлогу.
— Очень богатого медведя, — благодушно прокомментировал Ситтас. — Который может себе позволить игнорировать мелочные нападки низкородных людишек с псевдохудожественным вкусом. Плебейская зависть, вот это что такое, — он склонился вперед. — Но хватит о мебели! Давайте-ка послушаем тебя, Велисарий. Я хочу знать все в подробностях. Все детали, слышишь? Не потерплю твоей обычной лаконишности.
— Такого слова нет, Ситтас. Надо говорить: лаконичности, — поправила Ирина.
— Конечно, есть! Я же его только что употребил, так? Как бы я мог употребить несуществующее слово? — он улыбнулся Велисарию и снова отхлебнул вина. — А теперь давай! Как тебе удалось обмануть этих жутких братцев и завладеть их армией?
— Я не отбирал у братцев их армию. Сама мысль нелепа, и я удивлен, что ты повторяешь ее, как попугай. Кутзесу и Бузесу просто не повезло: их взяли в плен, когда они возглавляли разведывательный отряд, и я был вынужден…
Ситтас поперхнулся и выплюнул часть вина.
— Даже Юстиниан не верит в эту чушь! — запротестовал он.
Велисарий улыбнулся.
— Как раз наоборот, Ситтас. Я только что вернулся с аудиенции у императора, во время которой он не выказал ни малейшего сомнения в официальном отчете о битве.
— Конечно, не продемонстрировал! Кутзес и Бузес — фракийцы. Юстиниан — фракиец. — Ситтас подозрительно посмотрел на Велисария. — И ты тоже фракиец. — Он перевел взгляд на Ирину. — Чертова деревенщина! У истинной греческой знати нет против вас ни одного шанса. — Он злобно посмотрел на Велисария. — Ты так и не собираешься мне ничего рассказывать?