Стоик, стр. 73

Чтобы выяснить, что же с ним на самом деле и чего ему ждать, Каупервуд решил попросить Беренис дать знать в Нью-Йорк его старому приятелю и личному врачу — доктору Джефферсону Джемсу: пусть немедленно приедет в Лондон. Это преданный друг, каждому его слову можно верить, и он-то сумеет установить, что у него за болезнь.

Пока Каупервуд не торопясь, спокойно обдумывал свое положение, в дверь постучали, и вошел лорд Стэйн, — он был весел, любезен и всячески старался ободрить больного.

— Вот вы какой! — воскликнул он. — Смотрите, до чего вас довели красивые девушки и шампанское! Подумать только! И не стыдно вам?

Каупервуд широко улыбнулся.

— Кстати, — продолжал Стэйн, — мне приказано подвергнуть вас суровому наказанию по крайней мере на двадцать четыре часа. Никакого шампанского — только вода! Никакой икры, ни единого зернышка, — только тоненький ломтик говядины, опять же с водой! Ну, уж если совсем соберетесь падать в обморок, пожалуй, дадим вам чашку жидкой кашицы и, конечно, еще водички!

Каупервуд сел в постели.

— Да это верх жестокости! — воскликнул он. — Но, быть может, вы согласитесь разделить со мной воду и кашицу? А пока мы будем кутить, вы могли бы под большим секретом поведать мне, что вам сказал доктор Мидлтон.

— Видите ли, — ответил Стэйн, — он сказал, что вы забываете о своем возрасте и что шампанское и икра вам абсолютно противопоказаны. И танцы до утра — тоже. Вот вы и поскользнулись на моем чересчур натертом бальном паркете. Теперь вам предстоит принять доктора Мидлтона, который намерен посмотреть, как вы себя чувствуете. Впрочем, ничего серьезного он не находит — просто переутомление, которого впредь вы, конечно, без труда можете избежать. Еще позвольте сообщить вам, что ваша очаровательная сиделка любезно приняла мое предложение остаться здесь на ночь и скоро сойдет вниз. Нечего и говорить, что, независимо от заключения доктора Мидлтона, и она и я очень обеспокоены…

— Ничего страшного со мной не произошло, — решительно заявил Каупервуд.

— Я уже не мальчик, конечно, но еще далеко не дряхлая развалина. Что касается дел, то в случае затруднений я в любое время к вашим услугам. А в силах ли я вести дела — об этом вы можете судить хотя бы по результатам, которых нам удалось достичь.

В его тоне был едва уловимый упрек, и Стэйн заметил это.

— Результаты потрясающие, — сказал он. — Можно только восхищаться человеком, который пришел к нам с таким предложением, как вы, и еще сумел раздобыть двадцать пять миллионов долларов у американских вкладчиков. Я рад выразить вам свою признательность и признательность наших акционеров за ваши труды. Беда только в том, мистер Каупервуд, что вся затея лежит на ваших широких американских плечах и зависит от вашего здоровья и сил. Вот в чем суть.

Тут раздался стук в дверь, и в комнату вошла Беренис. Завязалась легкая непринужденная беседа, и Стэйн предложил обоим погостить у него подольше — неделю, месяц, сколько душе угодно. Но Каупервуд, ощущая потребность в уединении и покое, настаивал на скорейшем отъезде. Когда Стэйн ушел, он сказал Беренис:

— Я вовсе не так уж плохо себя чувствую, дорогая. Не в этом дело. Просто я хочу избежать лишней шумихи, поэтому хорошо бы уехать отсюда поскорее и, если можно, в Прайорс-Ков, а не в гостиницу. Ты не поговоришь с лордом Стэйном, чтобы мы еще утром могли уехать?

— Конечно, милый, раз ты этого хочешь, — ответила Беренис. — И мне будет спокойнее, если ты будешь подле меня.

— И еще одна просьба, Беви, — продолжал Каупервуд. — Скажи Джемисону, пусть телеграфирует в Нью-Йорк доктору Джефферсону Джемсу. Это мой давнишний врач и старый друг. Попроси его приехать в Лондон, если он может. Передай Джемисону, что это конфиденциально и должно быть зашифровано. Он может послать телеграмму на адрес Нью-йоркского медицинского общества.

— Значит, ты и сам чувствуешь, что с тобой что-то неладно?

В ее голосе слышалась тревога.

— Нет! Не так уж плохо, вообще говоря, но ты же видишь: я до сих пор не знаю, что со мной. Ведь я свалился так внезапно, что всякое можно подумать. Как бы не переполошились мои акционеры и вкладчики! А может быть, просто я вчера съел и выпил лишнее. Но мне никогда еще не было так худо. Потому-то я и хочу повидать Джефферсона. Он уж выяснит, в чем дело, и скажет мне правду.

— Фрэнк, — перебила Беренис, — а ведь ты так и не рассказал мне, что сказал тебе в последний раз доктор Уэйн. Какой диагноз поставили специалисты?

— Видишь ли, Уэйн сказал, что боли могли быть вызваны Брайтовой болезнью, только он не уверен, потому что Брайтова болезнь бывает либо хроническая, либо острая. А у меня ни то, ни другое. Он оказал, что надо подождать и посмотреть, не появятся ли какие-то более определенные симптомы, а уж тогда специалисты сумеют поставить правильный диагноз.

— Ну, если так, доктор Джемс непременно должен приехать! Я скажу Джемисону, чтобы он завтра же послал телеграмму. И скорее поедем в Прайорс-Ков — это для тебя самое подходящее место. Ты будешь жить там, пока доктор Джемс не признает, что ты поправился.

Она подошла к окну, спустила штору и вышла, наказав Каупервуду лежать тихо и постараться уснуть, пока она будет готовиться к отъезду. И все время ее мучила мысль: чем это кончится для Фрэнка? Она старалась казаться спокойной, но не могла подавить внутренней дрожи.

— Совершенно правильно, — заметил Стэйн, когда Беренис сообщила ему, что они решили ехать в Прайорс-Ков. — Я уверен, мистеру Каупервуду там будет лучше. На меня Прайорс-Ков всегда действовал целительно. К тому же там ваша матушка, и она поможет вам. С вашего разрешения, утром я сам отвезу вас. Я высоко ценю мистера Каупервуда, и мой долг сделать все от меня зависящее, чтобы ему было удобно и чтоб он мог скорее поправиться.

Дней через десять в Прайорс-Ков прибыл доктор Джемс; увидев Каупервуда, удобно расположившегося в спальне, выходящей окнами на Темзу, он остановился в дверях и воскликнул:

— Я вижу, Фрэнк, вы не так уж больны, раз способны любоваться пейзажем. Может, вы прокатитесь в Нью-Йорк, а я тут понежусь и отдохну от тягот путешествия? Я уже столько лет мечтаю как следует отдохнуть.

— У вас был тяжелый переезд через океан? — спросил Каупервуд.

— Ничуть. Я никогда еще так не радовался перемене обстановки. Поездка была восхитительная, океан как зеркало. С нами вместе ехала труппа певцов, почти все — негры, и было очень весело. Между прочим, они направлялись в Вену.

— Все тот же Джефф! — заметил Каупервуд. — Господи, до чего же приятно вас видеть! Знали бы вы, сколько раз я вас вспоминал! Вот бы, думаю, вам поглядеть, какие чудаки эти англичане.

— Никуда они не годятся, а? — подтрунивал Джемс. — Но расскажите-ка мне прежде о себе. Только по порядку, с самого начала: где вы были, что с вами случилось и почему вас посадили под арест?

И Каупервуд не торопясь, обстоятельно изложил Джемсу, что с ним произошло со времени возвращения из Норвегии и что сказал доктор Уэйн и специалисты.

— Вот почему я и хотел, чтоб вы приехали, Джефф, — сказал он под конец.

— Я знаю вы скажете мне правду. Специалисты думают, что это Брайтова болезнь. Уверяют даже, что я проживу года полтора, не больше; впрочем доктор Уэйн оговорился, что заключения специалистов не всегда бывают правильны.

— Вот это верно! — с жаром подтвердил доктор Джемс.

— Я поверил доктору Уэйну и, как видно, успокоился раньше времени, — продолжал Каупервуд. — А очень скоро, в гостях у лорда Стэйна, как раз и произошел неприятный случай, о котором я вам говорил. У меня вдруг перехватило дыхание, и я даже не мог без посторонней помощи выбраться из комнаты. Тут уж я усомнился в словах Уэйна. Но теперь, надеюсь, вы скажете мне правду и поставите на верный путь.

Доктор Джемс подошел к Каупервуду и положил обе руки ему на грудь.

— А ну-ка вздохните поглубже, — сказал он, и Каупервуд, набрав воздуха в легкие, глубоко вздохнул.