Денискины рассказы, стр. 52

А я лежал и все время думал о своем приключении. Получалось очень смешно, и я все время улыбался в темноте.

Вдруг раздался громкий, совершенно незаспанный голос:

– Вниманию пассажиров, летящих рейсом Ленинград – Москва! Самолет «Ту-104» номер 52-48, летящий вне расписания, вылетает через пятнадцать минут, в четыре часа пятьдесят пять минут. Посадка пассажиров по предъявлению билетов с выхода номер два!

Я мгновенно вскочил, как встрепанный, и принялся будить моих соседей. Я говорил им тихо, но отчетливо:

– Тревога! Тревога! Подъем, вам говорят!

Они сейчас же вскочили, и усатый нащупал и ввернул лампочку.

Я объяснил им, в чем дело. Усатый военный тут же сказал:

– Молодцом, парень!

Я с тобой теперь в любую разведку пойду.

– Не бросил, значит, своих подкидышей?

Я сказал:

– Что вы, как можно!

Мы побежали к выходу номер два и погрузились в самолет.

Красивых девушек-стюардесс уже не было, но нам было все равно. И когда мы поднялись в воздух, военный, который был помоложе, вдруг расхохотался.

– Ты что? – спросил его усатый.

– «Автомат не работает», – ответил тот. – Ха-ха-ха! «Автомат не работает»!..

– Надпись забыли снять, – ответил усатый.

Минут через сорок примерно мы благополучно сели в Москве, и когда вышли, то оказалось, нас совершенно никто не встречает.

Я поискал своего папу. Его не было… Не было нигде.

Я не знал, как мне добраться до дому. Мне было просто тоскливо. Хоть плачь. И я, наверное, поплакал бы, но ко мне вдруг подошли мои ночные друзья, усатый и который помоложе.

Усатый сказал:

– Что, не встретил папа?

Я сказал:

– Не встретил. Молодой спросил:

– А ты на когда с ним договорился?

Я сказал:

– Я велел ему приехать к самолету, который вылетает в семь утра.

Молодой сказал:

– Все ясно! Тут недоразумение. Ведь вылетели-то мы в пять!

Усатый вмешался в нашу беседу:

– Встретятся, никуда не денутся! А ты на «козлике» ездил когда-нибудь?

Я сказал:

– Первый раз слышу! Что это еще за «козлик»?

Он ответил:

– Сейчас увидишь.

И они с молодым замахали руками.

К подъезду аэропорта подъехал маленький кургузый автомобиль, заляпанный и грязный. У солдата-шофера было веселое лицо.

Мои знакомые военные сели в машину.

Когда они там уселись, у меня началась тоска. Я стоял и не знал, что делать. Была тоска. Я стоял, и все. Усатый высунулся в окошко и сказал:

– А где ты живешь?

Я ответил.

Он сказал:

– Алиев! Долг платежом красен?

Тот откликнулся из машины:

– Точно!

Усатый улыбнулся мне:

– Садись, Дениска, рядом с шофером. Будешь знать, что такое солдатская выручка.

Шофер дружелюбно улыбался. По-моему, он был похож на дядю Мишу.

– Садись, садись. Прокачу с ветерком! – сказал он с хрипотцой.

Я сейчас же уселся с ним рядом. Весело было у меня на душе. Вот что значит военные! С ними не пропадешь.

Я громко сказал:

– Каретный ряд!

Шофер включил газ. Мы понеслись.

Я крикнул:

– Ура!

«Тиха украинская ночь…»

Наша преподавательница литературы Раиса Ивановна заболела. И вместо нее к нам пришла Елизавета Николаевна. Вообще-то Елизавета Николаевна занимается с нами географией и естествознанием, но сегодня был исключительный случай, и наш директор упросил ее заменить захворавшую Раису Ивановну.

Вот Елизавета Николаевна пришла. Мы поздоровались с нею, и она уселась за учительский столик. Она, значит, уселась, а мы с Мишкой стали продолжать наше сражение – у нас теперь в моде военно-морская игра. К самому приходу Елизаветы Николаевны перевес в этом матче определился в мою пользу: я уже протаранил Мишкиного эсминца и вывел из строя три его подводные лодки. Теперь мне осталось только разведать, куда задевался его линкор. Я пошевелил мозгами и уже открыл было рот, чтобы сообщить Мишке свой ход, но Елизавета Николаевна в это время заглянула в журнал и произнесла:

– Кораблев!

Мишка тотчас прошептал:

– Прямое попадание!

Я встал.

Елизавета Николаевна сказала:

– Иди к доске!

Мишка снова прошептал:

– Прощай, дорогой товарищ!

И сделал «надгробное» лицо.

А я пошел к доске. Елизавета Николаевна сказала:

– Дениска, стой ровнее! И расскажи-ка мне, что вы сейчас проходите по литературе.

– Мы «Полтаву» проходим, Елизавета Николаевна, – сказал я.

– Назови автора, – сказала она; видно было, что она тревожится, знаю ли я.

– Пушкин, Пушкин, – сказал я успокоительно.

– Так, – сказала она, – великий Пушкин, Александр Сергеевич, автор замечательной поэмы «Полтава». Верно. Ну, скажи-ка, а ты какой-нибудь отрывок из этой поэмы выучил?

– Конечно, – сказал я,

– Какой же ты выучил? – спросила Елизавета Николаевна.

– «Тиха украинская ночь…»

– Прекрасно, – сказала Елизавета Николаевна и прямо расцвела от удовольствия. – «Тиха украинская ночь…» – это как раз одно из моих любимых мест! Читай, Кораблев.

Одно из ее любимых мест! Вот это здорово! Да ведь это и мое любимое место! Я его, еще когда маленький был, выучил. И с тех пор, когда я читаю эти стихи, все равно вслух или про себя, мне всякий раз почему-то кажется, что хотя я сейчас и читаю их, но это кто-то другой читает, не я, а настоящий-то я стою на теплом, нагретом за день деревянном крылечке, в одной рубашке и босиком, и почти сплю, и клюю носом, и шатаюсь, но все-таки вижу всю эту удивительную красоту: и спящий маленький городок с его серебряными тополями; и вижу белую церковку, как она тоже спит и плывет на кудрявом облачке передо мною, а наверху звезды, они стрекочут и насвистывают, как кузнечики; а где-то у моих ног спит и перебирает лапками во сне толстый, налитой молоком щенок, которого нет в этих стихах. Но я хочу, чтобы он был, а рядом на крылечке сидит и вздыхает мой дедушка с легкими волосами, его тоже нет в этих стихах, я его никогда не видел, он погиб на войне, его нет на свете, но я его так люблю, что у меня теснит сердце…

– Читай, Денис, что же ты! – повысила голос Елизавета Николаевна.

И я встал поудобней и начал читать. И опять сквозь меня прошли эти странные чувства. Я старался только, чтобы голос у меня не дрожал.

– Стоп, стоп, довольно! – перебила меня Елизавета Николаевна. – Да, велик Пушкин, огромен! Ну-ка, Кораблев, теперь скажи-ка мне, что ты понял из этих стихов?

Эх, зачем она меня перебила! Ведь стихи были еще здесь, во мне, а она остановила меня на полном ходу. Я еще не опомнился! Поэтому я притворился, что не понял вопроса, и сказал:

– Что? Кто? Я?

– Да, ты. Ну-ка, что ты понял?

– Все, – сказал я. – Я понял все. Луна. Церковь. Тополя. Все спят.

– Ну… – недовольно протянула Елизавета Николаевна, – это ты немножко поверхностно понял… Надо глубже понимать. Не маленький. Ведь это Пушкин…

– А как, – спросил я, – как надо Пушкина понимать? – И я сделал недотепанное лицо.

– Ну давай по фразам, – с досадой сказала она. – Раз уж ты такой. «Тиха украинская ночь…» Как ты это понял?

– Я понял, что тихая ночь.

– Нет, – сказала Елизавета Николаевна. – Пойми же ты, что в словах «Тиха украинская ночь» удивительно тонко подмечено, что Украина находится в стороне от центра перемещения континентальных масс воздуха. Вот что тебе нужно понимать и знать, Кораблев! Договорились? Читай дальше!

– «Прозрачно небо», – сказал я, – небо, значит, прозрачное. Ясное. Прозрачное небо. Так и написано: «Небо прозрачно».