Иностранка, стр. 18
– Ну и пусть, – сказала Муся.
И придвинулась ко мне. Я говорю ей:
– Руки, между прочим, убери.
– Подумаешь!
– В такси любовью заниматься – это, извини, не для меня.
– Тем более, – вмешался наш шофер, – что я секу по-русски.
– Господи! Какие все сознательные! – закричала Муся, отодвинувшись.
И тут я замечаю на коленях у шофера русскую газету. Механически читаю заголовки: "Подожжен ливийский танкер"… "Встреча Шульца с лидерами антисандинистов"… "На чемпионате мира по футболу"… "Предстоящие гастроли Бронислава Разудалова"…
Не может быть! Еще раз перечитываю – "Гастроли Бронислава Разудалова. Нью-Йорк, Чикаго" Филадельфия, Детройт. В сопровождении ансамбля…"
Я сказал шоферу:
– Дайте-ка газету на минуточку. Маруся спрашивает:
– Что там? Покушение на Рейгана? Война с большевиками?
– На, – говорю, – читай…
– О, Господи! – я слышу. – Этого мне только не хватало!..
Операция "Песня"
Гастроли Разудалова должны были продлиться три недели. Начинались они в Бруклине, шестнадцатого. Далее шел Квинс. Затем, по расписанию – Чикаго, Филадельфия, Детройт и, кажется, Торонто.
На афишах было выведено:
"Песня остается с человеком".
Ниже красовалась фотография мужчины в бархатном зеленом пиджаке. Он был похож на страшно истаскавшегося юношу. Такие лица – наглые, беспечные, решительные – запомнились мне у послевоенных второгодников. Мужчина был запечатлен на фоне колосящейся пшеницы или ржи. А может быть, овса.
Афиш у нас в районе появилось множество. В одном лишь магазине Зямы Пивоварова их было целых три. У кассы, на дверях и под часами.
Весь район наш был заинтригован. Все прекрасно знали, что у Муси – сын от Разудалова. Что Муся – бывшая жена приезжей знаменитости. Что встреча Разудалова и Муси будет полной драматизма.
Он – певец, лауреат, звезда советского искусства, член ЦК. Она – безнравственная женщина на велфере.
Захочет ли партийный Разудалов встретиться с Марусей? Побывает ли у нас в районе? Как на все это посмотрит Рафаэль?
Короче, все мы ожидали драматических событий. И они, как говорится, не замедлили последовать.
Газета напечатала статью под заголовком – "Диверсант у микрофона", Разудалова в статье именовали, например, "кремлевским жаворонком". А его гастроли – "политическим десантом". Автор, между прочим, восклицал:
"О чем поет заезжий гастролер, товарищ Разудалов? О трагедии еврейского народа? О томящейся в узилище Ирине Ратушинской? О загубленной большевиками экономике? А может, о карательной психиатрии?
Нет!
Слагает он другие гимны. О труде на благо родины. О пресловутой дружбе. О так называемой любви…
И дирижирует всем этим – комитет госбезопасности!
Зачем нам гастролер с Лубянки? Кто за всем этим стоит? Каким послужит целям заработанная им валюта?!.."
И тому подобное.
Статейка вызвала довольно много шума. Каждый день печатались все новые материалы. Целая дискуссия возникла. В ней участвовали самые значительные люди эмиграции.
Одни сурово требовали бойкотировать концерты. У других сквозила мысль
– зачем? Кто хочет, пусть идет. Едим же мы советскую икру. Читаем ведь Распутина с Беловым. Самым грозным оказался публицист Натан Зарецкий. У него была идея Разудалова похитить. Чтоб в дальнейшем обменять его на Сахарова или Ратушинскую.
Зарецкого поддерживали ястребы, которых оказалось большинство. Ходили слухи, что в концертный зал подложат бомбу. Что у входа будут яко– бы дежурить патрули. Что наиболее активных зрителей лишат восьмой программы и фудстемпов. Что организатора гастролей депортируют. И прочее.
Я позвонил Марусе:
– Ты идешь?
– Куда?
– На вечер Разудалова.
– Пойду. Назло всем этим чокнутым борцам за демократию. А ты?
– Я и в Союзе был к эстраде равнодушен. Муся говорит:
– Подумаешь! Как будто ты из филармонии не вылезал…
Потом она рассказывала мне:
"Концерт прошел нормально. Хулиганов было трое или четверо. Зарецкий нес таинственный плакат – "Освободите Циммермана!". На вопрос: "Кто этот самый Циммерман?" – Зарецкий отвечал:
– Сидит за изнасилование.
– В Москве?
– Нет, в городской тюрьме под Хартфордом…
Из зала Разудалову кричали:
– Почему не эмигрируешь в Израиль?
Разудалов отвечал:
– Я, братцы, не еврей. За что, поверьте, дико извиняюсь…
Сам он постарел, рассказывала Муся. Однако голос у него пока довольно звонкий. Песенки все те же. Он любит ее. Она любит его. И оба любят русскую природу…
А потом ему вопросы задавали. И. не только о политике. Один, к примеру, спрашивает:
– Есть ли жизнь на Марсе?
Бронька отвечает:
– Да навалом.
– Значит, есть и люди вроде нас?
– Конечно.
– А тогда чего они нам голову морочат? Вдруг опустится тарелка, шороху наделает – и поминай как звали… Почему они контактов избегают?
Бронька говорит:
– Да потому что шибко умные…
В конце он декламировал стихи, рассказывала Муся. Говорит, что собственные:
Короче, говорила Муся, все прошло нормально. Хлопали, вопросы задавали… Скоро ли в России коммунизм построят?
Бронька отвечал:
– Не будем чересчур спешить. Давайте разберемся с тем, пардон, что есть…
Ну и так далее.
Маруся замолчала. Я спросил:
– Ты видела его? Встречалась с ним?
– Да, видела.
– И что?
– Да ничего. Так. Собственно, чего бы ты хо– тел?
Действительно, чего бы я хотел?..
Концерт закончился в двенадцать. Муся с Левой подошли к эстраде. Рафаэль повел себя на удивление корректно. Побежал за выпивкой Толпа не расходилась. Разудалов выходил на сцену, кланялся и, пятясь, удалялся.
Он устал. Лицо его тонуло в белой пене хризантем и гладиолусов.
А зрители все хлопали. И мало этого, кричали – бис!
Взволнованный певец утратил бдительность. Он спел – "Я пить желаю губ твоих нектар". Хоть эта песня и была запрещена цензурой как антисоветская. С формулировкой – "пошлость".
Муся не дослушала, протиснулась вперед. Над головой она держала сложенную вчетверо записку:
"Хочешь меня видеть – позвони. Мария".
Дальше телефон и адрес.
Муся видела, как Разудалов подхватил записку на лету. Движение напоминало жест официанта, прячущего чаевые. Жаль только, лица Марусиного он не разглядел.
На этом выступление закончилось. Но Муся уже вышла с Левушкой под дождь. Увидела, что Рафаэль сидит в машине. Села рядом. Рафа говорит:
– Я ждал тебя и чуть не плакал.
– Вот еще?
– Я думал, ты уедешь с этим русским.
– С кем же я оставлю попугая?!
– Он так замечательно поет.
– Лоло?
– Да не Лоло, а этот русский тип. Он мог бы заменить тут Леннона и даже Пресли.
– Да, конечно. Мог бы. Если бы он умер вместо них…
Тут появился Разудалов с оркестрантами. Их поджидало два автомобиля. Синий лимузин и голу– бой микроавтобус.
Разудалов выглядел смущенным, озабоченным. Марусе показалось – он кого-то ищет. Что-то отвечает невпопад своим поклонникам. А может быть, ребятам из посольства. Вдруг она даже подумала – не Жора ли сидит там за рулем микроавтобуса. Разумно ли бросаться ей при всех к советскому артисту? Да еще с ребенком. Незачем компрометировать его. Захочет – позвонит. Маруся обратилась к сыну:
– Посмотри на этого задумчивого дяденьку с цветами. Знаешь, кто это такой?
Ответа не последовало.
Мальчик спал, уткнувшись в поясницу Рафаэля Чикориллио Гонзалеса.