Иная жизнь, стр. 18
Мы учтиво расстались, обменявшись сувенирами. Я ему — свою книгу о плаваниях «Северянки», он мне — чешский бритвенный прибор.
Взвалив на себя добровольно в свои пятьдесят лет крест уфологапопуляризатора (по вечерам) и выполняя не менее серьезные служебные обязанности в светлое время суток, я начал ощущать усталость. Возвращаясь домой ближе к полуночи, долго не засыпал, продолжая в мыслях бороться с ветряными мельницами и досадовать на себя: здесь надо было ответить так, а здесь — сказать по-другому. Телефон почти не умолкал. Домашние на меня махнули рукой. Начали напоминать о себе болячки, злоприобретенные во время флотской службы. И я летом 1978-го с обострением язвенной болезни «двенадцативерстной», как я ее называл, кишки попал в больницу водников на набережной Максима Горького. Мне, язвеннику со стажем, было ведомо, что болезнь эта не столько пищевая, сколько нервическая. Но в том-то и загадка, что мне всю прожитую жизнь казалось, да и сейчас представляется так же, что я вроде бы не подвержен тому, что в быту обозначают словом «нервничать». Мне кажется, что пока для этого у меня просто не было повода. А болезнь проявилась вновь по какому-то недоразумению.
Поэтому статья директора Пулковской обсерватории членкора АН СССР В. Крата в «Литературной газете» под названием «Тайны космоса мнимые и явные» застала меня в клинике. Газету привезла мне взволнованная Алла. Крат размахнулся широко, на полстраницы, не оставляя от меня камня на камне. Но, явно не отдавая себе отчета, критиковал, по сути, он не меня, а те услужливо подобранные ему конспекты моих лекций, под которыми я и сам бы не подписался. Выступаю я без шпаргалок, говорю быстро, пером за мной угнаться трудно. Люди, в основном, успевают записывать тот или другой приключенческий эпизод и, как водится, неточно. А уж по поводу их объяснения или, пуще того, смысла какой-либо теории или гипотезы, здесь на достоверное воспроизводство надеяться почти не приходится. А не записать нельзя, потому что для родственников и друзей всего не запомнишь и не перескажешь. Вот и работает самиздат, этот, порожденный неумными запретами на знание, неуправляемый процесс, распространяющий со скоростью цепной реакции правду с кривдой пополам.
Возражал Крат по мелочам: я-де, не являясь специалистом в области физики, не стесняюсь надстраивать старое и выдвигать новое физическое понимание. Критикующий, видимо, не очень представлял, что гидроакустика, по которой я когда-то защитил диссертацию, составляет важный раздел физики. И что здесь дело не в том, кто в чем специалист, а в том, новаторски ли индивидуум мыслит или ретроградски. Ну и т. д., и т. п.
Я бы на месте Крата расшатывал основы моего мировоззрения по-крупному: где у меня основания отвергать концепцию И. С. Шкловского об уникальности разумной жизни во Вселенной? Или как можно доверять случайным наблюдателям, когда многочисленные службы, отвечающие за охрану нашего воздушного пространства, ничего аномального не встречают?
Эта статья была первой опубликованной массовым тиражом критикой в мой адрес. Она разом превращала меня в нерекомендуемого лектора и являлась официальным аргументом для действий идеологических органов.
Я успокаивал жену, а она меня, сообщив, что по телефону и друзья, и незнакомые люди возмущались Кратом, выполнившим социальный заказ, и выражали мне сочувствие. Среди них оказались академик Ю. Б. Кобзарев, поэты Андрей Вознесенский, Юнна Мориц, Петр Вегин и многие другие. Говоря языком физика, действия автора статьи вызвали естественные противодействия. Почему-то заволновались люди искусства. Может быть, потому, что «Литературка» тех времен была ими более читаема? Меня стали приглашать выступить перед театральными коллективами.
Вот типичный ответ «Литгазеты» моим защитникам, в данном случае — Никите Шнее.
«Уважаемый Никита Александрович!
Получили Ваше письмо и внимательно ознакомились с Вашими замечаниями по поводу выступления тов. Крата в нашей газете. Должны заметить, что Вы во многом правы: тов. Крат действительно иногда позволяет себе не совсем корректные замечания, комментируя лекции В. Ажажи. При дальнейшей подготовке материалов к печати мы будем обращать больше внимания на эту сторону вопроса.
Должны сказать, что Вы не совсем верно поступаете, отождествляя взгляды тов. Крата с мнением сотрудников и руководства газеты или с определенной частью ученых. Это не более как персональный взгляд тов. Крата на вопросы, связанные с наблюдением НЛО, и гипотезы относительно их происхождения. Мы полагали, что мнение одного из крупнейших наших ученых-астрономов будет небезынтересно нашим читателям, поэтому и поместили интервью с ним.
Мы рассмотрим вопрос о возможности дальнейших публикаций на волнующую Вас тему. Очевидно, целесообразно будет привлечь к работе над ней, как Вы и предлагаете, ученых, занимающихся изучением проблемы. Однако мы бы предпочли, так сказать, профессиональное мнение, а тов. Ажажа (которого Вы, судя по всему, знаете лично) является специалистом в другой области знания и этой проблемой занимается с позиций любительских.
Благодарим Вас за внимание к нашей газете.
Весть о критической публикации в «Литгазете» по поводу моих лекций о НЛО застала меня в больнице.
РЕАКЦИЯ
После больницы я выступил в «Современнике», «Сатире», в Малом, Большом, МХАТе, в Доме художников, Доме медиков. В Ленкоме случился казус. Марк Захаров любезно принял нас с Аллой в кабинете, провел на спектакль, по окончании которого должна была состояться лекция. Но после пьесы климат вдруг изменился. Работница театра ожидала нас у кабинета главного режиссера с нашими пальто и сумками. А потом быстро извинилась и проводила, сославшись на возникшую у Захарова необходимость провести срочную репетицию. Она торопилась, создавая впечатление, что кто-то, кого все боялись, не должен нас увидеть. Но все было ясно, как божий день. Между нами и уважаемым Марком Анатольевичем в тот вечер опустили красный партийный шлагбаум. Теперь обе стороны вспоминают этот эпизод с улыбкой.
А в Малом театре висела стенгазета с фотографией НЛО, сделанной заслуженным артистом Г. Куликовым во время гастролей в Средней Азии. Шикарное фото: на фоне песчаных барханов четко виден крупный НЛО с двумя куполами, летящий, как буревестник, наискосок, а над ним такой же, но малюсенький. И рядом заметка, прославляющая автора снимка, внесшего неоценимый вклад в изобразительную галерею неопознанных летающих объектов. Куликов любезно передал мне несколько копий этого фото и пленку для анализа.