Матёрый, стр. 33

– Пора бросать все на хрен! – произнёс он вслух.

Что именно он собирался бросать, Громов и сам не знал, но такое решение неожиданно принесло облегчение. Сомкнув веки, он пронёсся сквозь дремотное забытьё прямиком в настоящий глубокий сон, который редко посещал его в последнее время. А когда Громов вновь открыл глаза, комната уже была окрашена предзакатным оранжевым светом.

Глава 11

А ЧТО? НИЧЕГО! СИНЯЯ РУБАХА

Эрик, прибывший в сопровождении двух бойцов в посёлок Западный, поначалу решил, что изуродованный «Мерседес» – злая шутка Губермана. Таким образом Папин любимчик мог выразить своё отношение к Эрику. С тебя, мол, и такого шарабана хватит, большего ты не стоишь, сторож ты наш. Дела новой бригаде передал? Молодец. Сиди теперь на дачке, пузо грей на солнышке, карауль ворота. Или объезжай вверенный тебе объект на служебном автомобиле без бамперов, с треснувшими стёклами, битыми фарами и мятыми боками.

– Тебе конец, ублюдок, – процедил Эрик, приближаясь к «Мерседесу», но обращаясь, конечно, не к нему.

Он уже был готов запрыгнуть в свою видавшую виды «бээмвэшку» и мчаться разбираться с Губерманом, когда ещё более обескураживающая мысль пришла в его набриолиненную голову. А что, если это – привет от самого Папы, пронюхавшего, что вокруг Эрика все чаще витает густой запах анаши? Тогда это чревато самыми непредсказуемыми последствиями.

Отстранением не только от дел, но и от жизни. Папа на дух не переносил дурь и тех, кто её употребляет.

Правда, сначала всегда следовало первое и последнее предупреждение. С Эриком на эту тему разговора пока не было.

Не делясь со спутниками своими подозрениями, он описал круг возле своей темно-зеленой мечты, задумчиво касаясь особенно заметных вмятин на боках «Мерседеса». Чем-то он напоминал при этом молчаливо скорбящего человека у выставленного напоказ гроба. Тем более что даже лютый зной не мог отбить у Эрика страсти к траурному облачению. Осмотр привёл его к слабоутешительному выводу. Автомобиль не был угроблен окончательно, но для его реанимации требовались время и деньги.

Бойцы не мешали своему командиру, зная, что под его горячую руку лучше не попадаться. Они держались поодаль и тоже изображали безмолвное горе.

Повернувшись к ним с почти кинематографической грацией, Эрик вкрадчиво осведомился:

– Отморозились? Садыкбековы где?

– В сторожке, наверное, отсиживаются.

– Наверное? Не знаю такого слова!

– Так дверь изнутри заперта. На щеколдочку.

– На щеколдочку, значит…

Эрик сплюнул и приблизился к сторожке. Дверь действительно не поддавалась. Окно было завешено газетными листами. Попытавшись заглянуть внутрь, он обнаружил, что упирается носом прямо в задницу какой-то фотомодели за стеклом. Фортуна повернулась к бригадиру Эрику задом, а сам он очутился в одном глубоком месте. На «ж» начинается, на «а» заканчивается. Разгадка известна даже младенцу.

Пушечный удар ноги чуть не снёс дверь с петель, лишив её хлипкого засова. Как ни странно, следы погрома внутри сторожки Эрика немного успокоили.

Он столкнулся не с чьей-то шуткой, не с розыгрышем. Все было всерьёз: реальная кровь, конкретные трупы. Этого добра сейчас вокруг навалом, только успевай разгребать.

Сколько Эрик ни пинал ногой валявшегося на полу Садыка, тот никаких эмоций не проявлял. Как нетрудно было определить – уже несколько часов кряду. Кровь собралась под ним в полузапекшийся черно-коричневый корж. Бросив на него взгляд, Эрик мрачно продекламировал:

– Мухи-цокотухи, кушайте варенье. Или вам не нравится наше угощенье?

Перейдя под смешки бойцов к Беку, раскинувшемуся на топчане, он достал из кармана золотую зажигалку, высек пламя и проверил на живучесть второго азиатского брата. Тот вскрикнул, схватился за, обожжённое ухо и вытаращился на Эрика так, словно посчитал его продолжением своего лихорадочного бреда.

– Живой? – приятно удивился Эрик. – Тогда здравствуй.

– Нога, – пожаловался Бек вместо того, чтобы ответить на приветствие. Гримаса на его лице совсем не походила на радостную улыбку.

– Продырявили?

– Ага. Залётные какие-то. Вошли и с ходу шмалять начали. Садыка положили, меня… – Рассказывая о приключившейся беде, Бек так разволновался, что сделал попытку сесть. Этого не позволила ему твёрдая рука бригадира, придавившая его к топчану.

Другая рука требовательно щёлкнула в воздухе пальцами:

– Нож сюда! Быстро!

– Зачем нож? – насторожился Бек.

– Поступил приказ: раненых добивать, разве не знаешь? – Эрик засмеялся, прежде чем добавить:

– Шутка. Расслабься, Бек. – Он вспорол заскорузлую от крови штанину и сочувственно цокнул языком:

– Хреновые твои дела, братан, совсем хреновые. В упор стреляли?

– Ну, – подтвердил Бек. – С трех шагов… С двух…

– В том-то и дело. Кранты теперь твоему костылю. Заражение пошло. Медицина бессильна.

Бек не поверил:

– Ты что, Эрик? Это же только нога – не череп, не брюхо… Заштопать только…

– А на кой хер? – удивился бригадир. – Все равно тебе помирать.

Бойцы, наблюдавшие за этой сценой, ничего не понимали. Избытком сострадания никто из них не отличался, но браток пострадал за общее дело и заслужил, чтобы его поддержали, подогрели деньгами, отправили в больничку. И потом, почему не задаётся никаких вопросов о нападении на пост?

Видимо, Беку это тоже показалось странным, потому что он, захлёбываясь от избытка чувств, заговорил было о том, какой беспредел творился здесь минувшей ночью, но Эрик его оборвал на полуслове:

– Не звезди. Захотели бы тебя замочить, ты бы сейчас соловьём не заливался. В ляжку никого не мочат. В упор не промахиваются. Туфта все это. Дерьмо собачье.

– Эрик, бля буду, я…

– А ты и есть бля. Бастард. Чурка долбаная. Зачем на засов запирался, перед тем как ногу себе дырявить? Я бы тебе все равно не поверил, но тут ты здорово прокололся.

– Это уже потом я закрылся, – заспешил Бек с объяснениями. – Когда они ушли.

Эрик презрительно усмехнулся:

– Между топчаном и дверью ни капли крови.

Глаза Бека заблестели в полумраке, забегали по сторонам. Проглотив тошнотворный на вкус ком в горле, он выдавил из себя:

– Это Садык, падла, все затеял. Я только…

– Короче.

– Он с ножом на меня полез. Я и пальнул.

– Себе в ногу?

– Эрик, – взвизгнул Бек, – мамой клянусь! Я ни в чем… Я ничего… Садык начал…

Остановив его повелительным жестом, Эрик огладил ладонями свои старательно зачёсанные назад волосы и сказал, глядя в стену:

– Насрать мне на Садыка и на тебя. Скажи лучше, кто аппарат мой раскурочил?

– Мы сидели себе, отдыхали. – Бек заговорил так быстро, что даже постанывать в паузах не успевал. – Садык драндулет в кустах увидел, пошёл туда. Возвращается и смеётся. Я, говорит, с одной русской ссыкушкой познакомился, она…

Внезапно Эрик, весь перекосившись от ярости, дважды ткнул кулаком в распластанное перед ним лицо, приговаривая при этом свистящим шёпотом:

– Про «мере» мой… про «мере» говори, падла!

Из носа раненого хлынула кровь, и он, то размазывая её по лицу здоровой рукой, то просто слизывая языком, приступил к главному. Вот тут-то и всплыла загадочная мужская фигура в джинсах и синей рубахе.

– Он – бешеный пёс, Эрик, – воскликнул Бек в конце своего рассказа. – Пер как танк… Такого, пока не убьёшь, не остановишь.

– Так убили бы! – Эрик ударил раненого ещё раз – прямо по губам, лепечущим жалкие оправдания. Эти твари позволили угробить его «Мерседес», безропотно отдали незнакомцу оружие и отпустили с миром, даже не попытавшись отквитаться! – Кто он?

Откуда взялся? Где его искать?

Когда Бек принялся отвечать на эти вопросы, его речь пару раз сбивалась на невнятное мычание, но Эрик быстро подрегулировал монолог собственными пальцами, обхватившими сломанное запястье предателя.

Ему вообще хотелось оторвать эту руку к чёртовой матери. Оторвать и перемешать ею мозги в бестолковой киргизской башке, предварительно раскроив её самым тупым предметом. Было ужасно жаль шикарную тачку. Как теперь на такой перед людьми появиться? Это значило расписаться перед всеми в том, что его, Эрика, в хрен не ставят. Не самая лучшая реклама для бригадира. Поэтому нельзя было оставлять вызов безнаказанным. Значит, ещё одна мокруха на счёту появится.