В оковах страсти, стр. 12

Она пыталась как-то успокоиться. Она не смела выказывать своего страха. В случае с Мортимером такое поведение грозило едва ли не фатальным исходом. Мортимер упивался слабостью и трепетом других людей. Стараясь скрыть дрожание рук, Николь взяла бокал вина и пригубила.

В ней боролись смешанные чувства — испуг и желание. Ее тело хранило память о сидящем рядом мужчине — ее любовнике. Она помнила прикосновение его рта, его шершавых пальцев, каменную твердость его плоти, заполнившего ее нутро. При таких мыслях ее женское начало отозвалось сладостным вожделением и судорожно сжалось. Но как бы она его ни желала, она не могла позволить восхитительным воспоминаниям взять верх над ее рассудком и руководить ее поступками. Слишком многое поставлено на карту. Безопасность Саймона всецело зависела от ее бдительности. Она не имела права поддаваться своей слабости, своему желанию. Ей нужно оставаться проницательной и осторожной.

Вспомнив услышанный на кухне рассказ, она с трудом сдержала дрожь. Ей не хотелось верить в его правдивость, хотя она и знала теперь, что Фокс принимал участие в кровавой расправе. По пути в зал она встретила одного из его рыцарей и поинтересовалась, на самом ли деле лорд де Кресси убил сотню пленных сарацин в Акре. Человек взглянул на нее, прищурив глаза, и ответил:

— Они были ничто, презренные язычники, миледи. Они заслужили смерть.

Тогда она себе сказала, что он не преступил закон и в его действиях не содержится ничего необычного. Рыцари убивали — так устроен мир. Но она никак не могла успокоиться, что от его меча пали беззащитные пленники… и их кровь… Ее мысли вернулись к Саймону. Он такой маленький и хрупкий. Фокс ненавидел Мортимера. А что, если он решит, что Саймон — сын его врага? Ее воображение рисовало страшные картины, от которых она пришла в неописуемый ужас. Ей потребовалось сделать глубокий вдох, чтобы успокоиться.

Слуги начали вносить яства — голову вепря, жареную утку и каплуна, большие блюда с форелью и угрем, залитыми соусом, подносы с сыром, корзины со свежеиспеченным, еще теплым хлебом, ягодными пирогами и пряными кулебяками. Подали еще вина, самого лучшего из подвалов Вэлмара. Зал наполнился ленивым гулом умиротворенных людей, жевавших вкусную пищу и пивших хмельное вино. Они довольно цокали языками и тихо переговаривались со своими соседями, делясь приятными впечатлениями.

Николь ела настороженно, не спуская глаз с мужчины, сидевшего подле нее. Теперь, когда их объявили мужем и женой, он имел над ней абсолютную власть. Он мог избить ее, мог заключить в темницу. Словом, он был волен делать с ней все, что делал Мортимер. Но оставалось еще кое-что — и эта мысль томила ее больше всего: он также имел право с ней спать.

Фокс-любовник подарил ей незабываемые воспоминания. Ей на память пришли минуты сокровенной близости, которые они делили. Глядя на его рот, она вспомнила, какие твердые и требовательные у него были губы, когда припадали к ее соскам. М-м.

На какое-то мгновение, только на мгновение, она отогнала страх и позволила себе предаться буйным фантазиям. Три года она считала его мертвым, но, несмотря ни на что, мечтала о нем, столько раз представляя, как он вернется из похода, как уложит ее рядом с собой в постель, как завладеет ею. Какие радости она с ним познает, когда ощутит, как его тело прижмется к ней. Его запах. Нетерпеливое и жадное проникновение. Его живая плоть в ней, возносящая ее к небесам… От своих грез она пьянела. У нее кружилась голова и от реальности, ведь предмет ее вожделения сидел рядом, живой и настоящий.

Он повернулся к ней, и у Николь замерло сердце. Прошедшие годы только усилили окружавшую его ауру мужественности и властной силы. Она видела в нем еще более совершенного, еще более восхитительного мужчину. Когда он что-то ей сказал, она, очарованная чувственностью его рта и белизной зубов, сразу не поняла смысла произнесенных им фраз. Ей потребовалось какое-то время, чтобы его слова отпечатались в ее сознании:

— Еда великолепна. Мои поздравления тебе и повару.

— Благодарю вас, милорд, — прозвучал ее вежливый ответ, чуть слышный, вымученный. Ей очень хотелось попросить его не нарушать очарования момента речами, а только позволить ей вдосталь на него насмотреться.

Он сделал глоток вина. Интересно, какие еще банальные вещи вздумается ему сказать, думала она рассеянно, в то время когда ее тело звенит, как туго натянутая тетива лука, и с томлением ждет его прикосновений. По его лицу пробежала легкая рябь озабоченности.

— Вэлмар представляется мне процветающей и хорошо защищенной крепостью. Все, что я здесь увидел, произвело на меня хорошее впечатление. — Фокс поставил кубок на стол, отозвавшийся, несмотря на льняную скатерть, глухим стуком. — Что касается Марбо, то я вынужден признать, что второй замок кажется менее надежным. По правде говоря, я считаю необходимым снарядить туда через день или два часть моих людей.

Глава 5

Николь обомлела. Марбо. Он упомянул Марбо. Но почему? С какой целью собирался он держать там солдат? Неужели воины гарнизона оказали ему какое-то сопротивление? Странно и непонятно. Жильбер де Весси, управляющий Марбо, не настолько глуп, чтобы драться с человеком, подобным Фоксу, у которого за спиной армия закаленных в Крестовых походах ратников.

Но после секундного замешательства у Николь немного отлегло от сердца. Фокс говорил о том замке таким обыденным тоном, словно делился с ней своими мыслями. До тех пор пока никто не знает, кто такой Саймон, мальчик в безопасности. Но кто посмеет предать ее сына? Только не Хилари, жена Жильбера, воспитывавшая его как собственного ребенка. И не Гленнит, повитуха, подстроившая все таким образом, чтобы обман удался. И, конечно же, не Старушка Эмма. Николь помнила ее столько, сколько жила на белом свете. Та хотя и отличалась назойливостью и прямолинейностью, но служила все годы верой и правдой. На старую каргу, бесспорно, можно положиться.

— Завтра я собираюсь объехать замок с инспекцией и посмотреть, что нужно сделать, — сообщил Фокс. — Хотя фортификационные сооружения не вызывают опасений, тем не менее лишний раз проверить не помешает. Еще мне хотелось бы узнать толщину главной стены, выдержит ли она в случае осады.

Вот, оказывается, что служило источником его беспокойства. Он боялся недруга внешнего, а не внутреннего. Наверняка у него имелись враги, которые могли идти за ним по пятам, чтобы силой отнять только что приобретенное достояние. Новая волна тревоги овладела Николь. Если неприятельская армия пойдет на приступ Марбо, жизнь Саймона подвергнется опасности.

— Ты ждешь нападения на Марбо? — осведомилась она.

— Марбо? — переспросил он, и в его взгляде промелькнуло удивление. — Хороший командир всегда ждет нападения, всегда готов к вероломству.

Вероломству? Уж не намекает ли он на ее поступок, когда она предупредила Мортимера о его приходе? Может, ему известна правда и теперь он ведет с ней какую-то хитроумную игру? Обращается с ней ласково в надежде, что она каким-то образом выдаст себя? Ее бывшему мужу доставляло особое удовольствие развлекаться таким способом.

Она осмелилась бросить еще один взгляд на сидевшего рядом с ней мужчину. Хотя его голос звучал ровно и спокойно, Николь угадывала в его теле скованность и напряженность.

Глядя на Николь, Фокс с упавшим сердцем подумал, что своими разговорами о фортификационных сооружениях и военной тактике он только все испортил. Теперь, вероятно, она считает его грубым, жестоким солдафоном, ничем не отличающимся от ее первого мужа. И когда он успел позабыть искусство обольщения женщин? В былые времена он по десятку раз за день мог подольститься к кухаркам, чтобы получить ломоть свежего хлеба или глоток пахты. Ему ничего не стоило сорвать поцелуй с губ той или иной доярки или увлечь одну из крестьянских девушек в стог сена, чтобы с неистовством юности предаться утехам любви.

Но ни одна из них и близко не напоминала Николь, благородную даму по рождению и воспитанию, с манерами и неприступностью королевы. Только в спальне знал он, что с ней делать и как заставить себе повиноваться. Но ждать до тех пор он не мог. Он должен найти какой-то способ растопить между ними лед.