Сон ведьмы, стр. 52

Я потянулась к зажиганию. Вокруг ключа была намотана цепочка.

Дрожащими пальцами я распутала её. Это была длинная золотая цепочка с огромной медалью на ней.

— Ты лучше надень её, — сказала донья Мерседес, взглянув на меня, — это святой Христофор, замечательный покровитель путешественников, — вздох облегчения сорвался с моих губ, когда она села в машину, — так ты будешь лучше защищена. Ведь прежде всего ты путешественница, которая остановилась лишь на миг.

Мы не поехали в Курмину. Донья Мерседес направляла меня, указывая на какие-то улицы. Когда у меня появилось чувство, что мы движемся по кругу, она наконец приказала остановиться перед старым зелёным колониальным домом.

— Кто здесь живёт? — спросила я.

— Здесь жили мои предки, — ответила она, — это был их дом. А я только лист этого громадного дерева, — она смотрела на меня так внимательно, словно отпечатывала моё лицо в глубине своих глаз. Склонясь поближе, она шепнула в моё ухо: — ведьма, имея удачу и силу, вращает колесо случая.

Силу можно растить и холить, но удачу нельзя заманить. Её ничем не завлечь. Удача независима от магии и окружения людей. Она делает свой собственный выбор.

Донья Мерседес пробежала пальцами по моим волосам и добавила: — вот почему она так привлекает ведьм.

Меня наполнило странное предчувствие. Я взглянула на неё вопросительно; но она потянулась к своей корзине и вытащила оттуда красновато-коричневый лист, по форме похожий на бабочку.

— Посмотри на него внимательно, — сказала она, передав мне лист, — души моих предков приказали мне всегда носить с собой сухой лист. Я — этот лист, и мне хочется, чтобы ты забросила его в окно, — она показала на дом перед нами, — когда ты бросишь его, прочти заклинание. Я хочу узнать, как сильны твои заклинания.

Желая ублажить её, я осмотрела лист под разными углами, поворачивая его так и этак. Я обшарила взглядом все его внутренности, всю его поверхность, — он действительно красив, — признала я.

— Брось его в окно, — повторила она.

Я перелезла через чугунную решётку, оттолкнула в сторону тяжёлую портьеру и, когда заклинания полились из меня, бросила лист внутрь. Вместо того, чтобы упасть на пол, лист взлетел в верхний угол, к потолку. Это был уже не лист, а огромный мотылёк. Я спрыгнула в тревоге на землю.

Мерседес Перальты в джипе не было. Уверенная, что она вошла в дом, я тихо постучала в дверь. Она открылась, — донья Мерседес, — прошептала я и шагнула внутрь.

Дом, постройки вокруг патио и тёмные коридоры напоминали молчаливый тёмный монастырь. С чёрной крыши свисали длинные кровельные желоба и металлические кольца болтались в старых, торчащих гнёздах.

Я вышла в центр патио, к плакучей иве, окутанной туманом. Крошечные серебряные капли росы на её листьях, словно призрачные бусы, беззвучно скользили в фонтан. Порыв ветра встряхнул иву, забросав меня сухими листьями. Охваченная необъяснимым ужасом, я выбежала на улицу.

Усевшись в джип, я решила обождать Мерседес Перальту. Под сиденьем что-то было. Я нашла там пачку с записями, нащупала фотоаппарат и кассеты.

Я озадаченно осмотрелась. Ничего, кроме одежды, в машине должно быть не было. К моему великому удивлению, на заднем сидении я обнаружила пакет.

В нём были мои дневники и ленты. К пакету была приклеена недописанная записка. Я узнала чёткий почерк Канделярии. «Прощание ведьмы — как пыль на дороге: оно прилипает, если пытаешься отбросить его прочь».

Эпилог

Я вернулась в Лос-Анджелес, а потом уехала в Мексику к Флоринде.

Выслушав подробное изложение моих приключений, она подчеркнула необычность и необъяснимость того, что моя жизнь в мире доньи Мерседес началась с её собственной записки, а окончилась запиской Канделярии.

Высмеяв то, что она называла моей отчаянной доскональностью, Флоринда тем не менее посоветовала мне посмотреть, могу ли я использовать свои многочисленные записи для диссертации.

Работая с материалом, я обнаружила, что, несмотря на факт отсутствия разработанного плана исследований, события в доме доньи Мерседес казались заранее предназначенными для моего знакомства со спиритами, ведьмами, целителями, людьми, с которыми они общались, и с тем, что они делали в контексте своей повседневной деятельности.

Работая с доньей Мерседес, изучая её собственную систему толкования, я искренне верила, что овладела, по крайней мере интеллектуально, способом целителей рассматривать самих себя, других людей, своё знание. Мне казалось, что моего опыта и записей будет вполне достаточно для диссертации.

Но после расшифровки, перевода и анализа лент и дневников я начала сомневаться в своём интеллектуальном мастерстве целителя. Моя попытка подогнать данные под какую-то структуру оказалась тщетной, мои записи пестрели несоответствиями и противоречиями, и моего знания явно не хватало, чтобы заделать эти мощные пробелы.

По этому поводу Флоринда цинично заявила: надо либо изменить данные, подогнав их под свои теории, либо забыть о диссертации вообще.

Флоринда всегда советовала мне глядеть за поверхность вещей. В случае моих приключений с доньей Мерседес она предложила мне выйти за их возможную академическую ценность. Она считала, что моё академическое пристрастие ослепляло меня большим числом важных аспектов. Я долго читала и перечитывала собранные мной истории доньи Мерседес и наконец поняла то, чего хотела Флоринда. Я поняла, что если лишу свой труд качеств академической ценности и значимости, я должна буду остаться с документом о человеческой ценности — человеческой ценности, совершенно инородной нам, но принимаемой как идеал, стоит нам только вывести себя за обычные рамки отношений.

Своими историями донья Мерседес стремилась показать мне, что ведьмы и даже обычные люди, используя удивительные силы, существующие во вселенной, меняют ход событий или ход своей жизни или жизни других людей. Ход событий она называла «колесом случая», и процесс влияния на него — «тенью ведьмы».

Она претендовала на то, что мы можем менять всё путём прямого вмешательства в процесс и в то же время даже не зная, что мы, собственно, это делаем.

Для жителей запада — это немыслимое заявление. Когда мы находим, что влияем на ход событий без прямого вмешательства, то есть без прямого вторжения в них, мы думаем о совпадении, как о единственно серьёзном объяснении происходящего, мы верим, что прямое вмешательство представляет собой единственный способ изменения всего. Например, человек истории, как науки, влияет на события комплексом социальных решений. Или в более мелких масштабах с помощью своих поступков люди прямо вмешиваются в жизнь других людей.

По контрасту, истории, подобранные доньей Мерседес, позволяли осознать то, с чем мы не были знакомы. Они указывали на непонятную возможность стать более влиятельным в формировании хода событий, отказавшись от прямого посредничества.

В целом Флоринда была удовлетворена результатами моей поездки в Венесуэлу. Она хотела, чтобы я получила из первых рук знание о моих скрытых резервах. Её идея заключалась в том, что, эффективно работая в неизвестном мне окружении, я должна была научиться приспосабливаться к тем ситуациям, которые стояли за границами того, что я знала, принимала и могла предсказать. Флоринда утверждала, что нет ничего более уместного для пробуждения скрытых резервов, чем конфронтация с социально неизвестным.

Моя жизнь в доме доньи Мерседес, взаимодействие с её пациентами и друзьями была тем самым социально неизвестным.

Я призналась Флоринде, что её указания из философии женщины-воина — совершенно непонятные мне тогда — фактически стали основой всех моих действий в то время, пока я оставалась у доньи Мерседес.

— Есть много образцов поведения, когда находишься в нормальном окружении, — отозвалась Флоринда, — но когда ты в одиночестве, опасности и темноте, есть лишь один путь — путь воина.