Сон ведьмы, стр. 46

Фредерико выдернул из ножен охотничий нож и воткнул его в сердце Медино. Он надеялся, что его тут же убьют, но солдат прострелил ему только ногу.

Ему связали руки, завязали глаза, засунули в рот кляп и перенесли в машину. Он услышал насмешливый лепет стайки попугаев, пролетевших мимо.

Часом позже машина остановилась. Его привезли в Каркас и поместили в тюремную камеру. Он признался во всём, на что намекали его мучители. Всё, что он сказал, не имело для него значения. Его жизнь уже кончилась.

Федерико не знал, как долго он пробыл в тюрьме. В отличие от других заключённых, он не считал ни недель, ни месяцев, ни лет. Все они были одинаковы для него.

Однажды он стал свободным. Это случилось утром во время сильных волнений. На улицах люди кричали, плакали и смеялись. Диктатура была свергнута. Федерико поселился в старой части города и вновь стал набивать птиц. Но больше он не посещал холмы.

— Человеческая природа очень странная, — сказала донья Мерседес, — я знала, что ты приехала, чтобы что-то сделать для меня. Я знала это с самого начала, как только увидела тебя. И всё же, когда ты наконец сделала это, я не поверила своим глазам. Ты повернула для меня колесо случая. Я даже скажу, ты заставила Фредерико Мюллера вернуться к действительности жизни. Ты привела его ко мне силой своей тени ведьмы.

Она оборвала меня, едва я раскрыла рот, — все эти месяцы, проведённые в моём доме, ты была под моей тенью, — сказала она, — было бы обычным, если бы я дала тебе звено, но никак не наоборот.

Мне захотелось выяснить этот вопрос. Я настаивала на том, что ничего не делала. Но она меня и слушать не хотела. Тогда я выдвинула такую гипотезу: она создала себе звено сама, убедив себя, что это вызвано мной.

— Нет, — сказала она, сморщив нос, — твои рассуждения ложны. Мне очень грустно, что ты ищешь объяснения, которые только истощают нас.

Донья Мерседес встала и обняла меня, — мне жаль тебя, — шепнула она мне в ухо. И вдруг засмеялась так радостно, что грусть её рассеялась, — нет способа объяснить, как ты это сделала, — сказала она, — я не говорю ни о человеческих соглашениях, ни о смутной природе магии. Я говорю о том, что так же неуловимо, как вечность сама по себе, — она запнулась, подбирая слова, — всё, что я знаю и чувствую, это то, что ты создала для меня звено. Это удивительно! Я пыталась показать тебе, как ведьмы вращают колесо случая, а в это время ты повернула его для меня.

— Я уже сказала тебе, что ты ошибаешься, — я настаивала на этом и верила в это. Её усердие и пыл смущали меня.

— Не будь такой тупой, Музия, — ответила она с такой досадой, что живо напомнила мне Августина, — нечто помогло тебе создать для меня переход. Ты можешь сказать, и будешь совершенно права, что, используя свою тень ведьмы, ты даже не знала о ней.

Часть восьмая

Сезон дождей почти прошёл, но каждый день после обеда начинался ливень, который обычно сопровождали гром и молнии.

Я проводила это дождливое время суток в комнате доньи Мерседес. Она лежала в гамаке и была совершенно безразлична к моему присутствию. Если я задавала вопрос, она отвечала, если я ничего не говорила, она молчала.

— Никто из пациентов не приходит после дождя, — сказала я, глядя из окна на проливной дождь.

Буря стихала, но улица по-прежнему была затоплена водой. На соседней крыше сидели три канюка (род птицы). Они прыгали с вытянутыми крыльями, взбираясь на высокий конёк. Солнце наконец прорвалось, и из домов выбежали полуголые дети. Вспугивая воробьёв, они носились друг за другом по грязным лужам.

— Никто не приходит после дождя, — повторила я и повернулась к донье Мерседес. Она молча сидела в гамаке, забросив ногу на ногу, и пристально рассматривала свои ботинки, — я думаю пройтись и навестить Леона Чирино, — сказала я, вставая.

— Я бы не делала этого, — прошептала она, не сводя глаз со своих ног.

Внезапно донья Мерседес взглянула на меня. В её глазах отражалось глубокое раздумье. Она колебалась, хмурясь и покусывая губы, словно хотела сказать что-то ещё. Вместо этого донья Мерседес подхватила меня под руку и повела в свою рабочую комнату.

Едва мы вошли, она начала метаться из одного угла комнаты в другой, осматривая по несколько раз одни и те же места, разгребая и переставляя вещи на столе, алтаре и внутри остеклённого буфета, — я не могу найти его, — наконец сказала она.

— Что ты потеряла? Может быть я знаю, где это лежит? — не выдержала я.

Она было открыла рот, но ничего не сказав, отвернулась к алтарю.

Сначала донья Мерседес зажгла свечу, прикурила сигару и раскуривала её без остановки до тех пор, пока не остался лишь окурок. Её глаза следили за пеплом, падавшим на металлическую тарелку перед ней. Затем она резко обернулась, взглянула на меня и опустилась на пол. Переставив несколько бутылок под столом, она вытащила оттуда золотое ожерелье, украшенное множеством медалей.

— Что ты… — я остановилась на полуслове, вспомнив ночь, когда она подбросила ожерелье высоко в небо, — когда ты увидишь медали вновь, ты вернёшься в Каркас, — сказала она тогда. Я никак не могла разобраться, была ли это шутка или я просто была очень усталой, когда оказалась свидетельницей их падения. С тех пор я их больше не видела и полностью забыла о медалях.

Мерседес Перальта усмехнулась и встала. Она повесила медали мне на шею и сказала: — чувствуешь, какие они тяжёлые? Чистое золото!

— Они и вправду тяжёлые! — воскликнула я, поддерживая связку руками.

Гладкие блестящие медали имели буйный оранжевый оттенок, характерный для венесуэльского золота. Они располагались по величине от десятипенсовой монеты до серебряного доллара. Не все медали были церковными. Некоторые изображали индейских вождей времён испанских завоевателей, — для чего они?

— Для постановки диагноза, — сказала донья Мерседес, — для целительства. Они полезны каждому, кто был выбран для них, — громко вздохнув, она села около стола.

С ожерельем на шее я стояла перед ней. Мне хотелось спросить её, куда положить медали, но чувство полного опустошения лишило меня дара речи. Я смотрела ей в глаза и видела в них беспредельную печаль и грустное раздумье.

— Сейчас ты испытанный медиум, — прошептала она, — но твоё время здесь подошло к концу.

На этой неделе она пыталась помочь мне вызвать дух её предка. Но оказалось, что мои заклинания не имеют больше силы. Мы не смогли заманить духа, хотя я делала это одна каждую ночь уже несколько месяцев.

Донья Мерседес засмеялась тихим, звонким смехом, который прозвучал почему-то зловеще, — дух сообщил нам, что твоё время прошло. Ты выполнила то, ради чего пришла сюда. Ты пришла передвинуть для меня колесо случая. Я же повернула его для тебя той ночью, когда увидела тебя на площади. В тот миг мне захотелось, чтобы ты пришла сюда. Не сделай я этого, ты бы никогда не нашла того, кто указал бы тебе на мою дверь. Видишь, я тоже, используя свою тень ведьмы, создала для тебя звено.

Она собрала со стола коробки, свечи, банки и образцы материи, сгребла всё это руками и медленно поднялась, — помоги мне, — сказала она, указав подбородком на застеклённый буфет.

Аккуратно расставив вещи на полках, я повернулась к алтарю и подровняла статуи святых.

— Часть меня всегда будет с тобой, — тихо произнесла донья Мерседес. — Где бы ты ни была, что бы ты ни делала, мой невидимый дух всегда будет рядом. Судьба соединила нас невидимой нитью и связала навеки.

Мысль о том, что она прощается со мной, вызвала слёзы на глазах. Это было откровение. Я считала само собой разумеющимся любить её беззаботно и легко, как любят стариков. Мне не удалось выразить свои чувства, так как в этот миг в комнату ворвалась старая женщина.

— Донья Мерседес! — закричала она, сцепив свои морщинистые руки на усохшей груди, — помоги Кларе. У неё припадок, и я не смогла привести её сюда. Она лежит, как мёртвая, — женщина говорила очень быстро. Когда она подошла к целительнице, её голос превратился в крик, — я не знаю, что делать. Доктора уже не вызовешь, а я знаю, что у неё припадок, — она замолчала и перекрестилась. Оглядев комнату, она увидела меня, — я не думала, что у тебя будут пациенты, — прошептала она виновато.