Сон ведьмы, стр. 40

Августин заворожено следил за ней, встав позади сучковатого ствола.

Её ноги двигались с безошибочной лёгкостью по крутому скользкому склону.

Она достанет платье во что бы то ни стало, подумал он. Его затрясло от гнева и страха. Ей оставалось всего несколько дюймов. Она вытянула руку и коснулась одежды кончиками пальцев, но, потеряв равновесие, сорвалась в бездну.

Её ужасный вопль смешался с шумом ревущей воды и его унесло ветром.

Августин подошёл к обрыву. Его глаза блеснули бездонной глубиной, когда он увидел тело матери, беспомощно кружащееся в густой коричневой воде. Буря утихла. Дождь окончился, ветер стих. Бурные воды в ущелье возвращались к обычному журчанию.

Августин прошёл в дом, лёг на матрас и накрылся тонким грязным одеялом. Он почувствовал грубый мех кота, который искал тепла его тела. Он натянул одеяло до глаз и провалился в глубокий сон без сновидений.

Когда мальчик проснулся, была ночь. Через открытую дверь виднелась луна, застрявшая в бесплодный ветвях акации, — сейчас мы уйдём, — шепнул он, погладив кота. Августин чувствовал себя сильным и крепким. Это будет лёгкой прогулкой по холмам, убеждал он себя. Мальчик был уверен, что вместе с котом они найдут или миссию протестантов или дом женщины, которая не боялась взять его к себе.

Мерседес Перальта торопливо вошла в мою комнату, села на кровать и поёрзала немного, устраиваясь поудобнее.

Выкладывай вещи обратно, — сказала она, — к Августину ты больше не поедешь. Он отправился в свою ежегодную поездку по отдалённым местечкам страны.

В её словах была такая уверенность, словно она только что говорила с ним по телефону. Но я знала, что телефона поблизости не было. В комнату заглянула Канделярия, держа поднос с моим любимым лакомством: желе из гуавы и несколько ломтиков белого сыра.

— Я знаю, это совсем не то, что твоё духовное общение с Августином перед телевизором, — заметила она, — но я постараюсь сделать для тебя всё, что можно, — она поставила поднос на ночной столик и села на кровать напротив доньи Мерседес.

Донья Мерседес засмеялась и посоветовала мне приступить к трапезе.

Она сказала, что Августина знают во всех далёких и заброшенных посёлках, и он навещал их каждый год. Довольно долго она говорила о его даре лечить детей.

— Когда он вернётся назад? — спросила я. Мысль, что я никогда не увижу его вновь, наполняла меня неописуемой грустью.

— Это невозможно знать, — ответила донья Мерседес, — месяцев через шесть, а возможно и больше. Он поступает так, потому что чувствует, что должен оплатить огромный долг.

— Кому он должен?

Она взглянула на Канделярию, затем они посмотрели на меня, словно я должна была всё знать.

— Ведьмы понимают долги такого рода в более своеобразной манере, — наконец сказала донья Мерседес, — целители обращают свои молитвы к святым, к святой деве и к господу нашему Иисусу Христу. Ведьмы обращают молитвы к силе; они завлекают её своими заклинаниями, — она встала с кровати и прошлась по комнате. Тихо, словно говоря это самой себе, она продолжала рассказывать о том, что хотя Августин молился святым, он был обязан более высшему порядку, который не был человеческим.

Донья Мерседес помолчала несколько секунд, затем быстро взглянула на меня.

— Августин знал об этом высшем порядке всю свою жизнь, даже когда был ребёнком, — продолжала она, — он говорил тебе когда-нибудь, что тот мужчина, который хотел забрать его мать, нашёл его тёмной ночью, в дождь, уже полумёртвым и принёс его ко мне?

Не ожидая от меня ответа, она быстро добавила: — быть в гармонии с высшим порядком всегда было секретом удач Августина. Он воплощал это через целительство и колдовство.

Она вновь сделала паузу, разглядывая потолок, — это высший порядок вручил дар Августину и Канделярии, — продолжала она, опуская взгляд на меня, — он помог им в момент рождения. Канделярия оплатила часть своего долга, став моей служанкой. Она наилучшая служанка.

Донья Мерседес подошла к двери, но прежде чем выйти, повернулась ко мне и Канделярии. Ослепительная улыбка сияла на её лице, — я думаю, что в какой-то мере ты задолжала ещё большую долю, — сказала она, — так что всеми средствами старайся оплатить долг, который ты имеешь.

Долгое время никто из нас не сказал ни слова. Две женщины вопросительно смотрели на меня. Мне пришло в голову, что они ждали той минуты, когда я создам очевидную связь — очевидную им. Просто Канделярия родилась ведьмой, а Августин — магом.

Донья Мерседес и Канделярия слушали меня с сияющими улыбками.

— Августин сумел создать свои собственные звенья, — объяснила донья Мерседес, — у него есть прямая связь с высшим порядком, который является и колесом случая и тенью ведьмы. Чем бы он ни был, он заставляет вращаться это колесо.

Часть седьмая

Я и Канделярия сидели за кухонным столом. Над нами светила тусклая лампочка. Канделярия изучала глянцевые картинки журнала, который я принесла для неё. Я прослушивала свои записи.

— Тебе не кажется, что кто-то стучит в переднюю дверь? — спросила я, снимая наушники.

Совершенно не замечая моих слов, она показала мне картинку с белокурой манекенщицей, — я не могу решить, какая девушка нравится мне больше, — размышляла она, — если я вырежу это, я испорчу вторую на другой странице. Там брюнетка гуляет по улице с тигром на поводке.

— Я выбрала бы ту, что с тигром, — продолжала я, — в журнале полным-полно блондинок, — я коснулась её руки, — слушай, кто-то стоит у дверей.

Это на секунду оторвало Канделярию от журнала, и в следующий момент она поняла, что действительно кто-то стучит в дверь, — кто бы это мог быть так поздно? — безразлично шепнула она, вновь переводя свой взгляд на глянцевые страницы.

— Может быть, это пациент, — я взглянула на свои часы. Уже было около полуночи.

— Ну нет, моя радость, — спокойно сказала Канделярия, смерив меня взглядом исподлобья, — никто не приходит в такой час. Люди знают, что донья Мерседес никого не лечит так поздно без крайней необходимости.

Я хотела сказать, что, возможно, это и был тот крайний случай, но стук раздался снова, на этот раз более настойчивый.

Я заспешила в переднюю. Проходя мимо комнаты целительницы, я секунду колебалась, размышляя над тем, надо ли дать знать Мерседес Перальте, что кто-то ждёт у двери.

Уже третий день она не выходила из этой комнаты. День и ночь она жгла свечи на алтаре, выкуривая сигару за сигарой, и с восторженным выражением на лице читала непонятные заклинания до тех пор, пока стены не начинали вибрировать от звуков. Она полностью игнорировала мои вопросы, но, кажется, приветствовала те небольшие перерывы, когда я приносила ей еду и настаивала на том, чтобы она отдохнула.

Новый стук заставил меня поспешить к парадной двери, которую Канделярия всегда запирала с наступлением темноты. Это было совершенно излишне, так как тот, кто захотел бы войти в дом, мог пройти через открытую кухню.

— Кто там? — спросила я, открывая железную задвижку.

— Генте де паз (мирные люди), — ответил мужской голос.

Удивлённая тем, что кто-то в ответ произнёс искажённую слабым акцентом устаревшую формулу приветствия времён испанских завоевателей, я автоматически ответила в требуемой манере: — храни нас Дева Мария, — и открыла дверь.

Высокий седой мужчина, прислонясь к стене, смотрел на меня так озадаченно, что я даже рассмеялась.

— Это дом Мерседес Перальты? — спросил он неуверенным голосом. Я кивнула, изучая его лицо. Оно было не таким морщинистым, скорее его опустошило какое-то горе или боль. Его водянистые голубые глаза окружали чёрные пятна возраста и усталости.

— Мерседес Перальта дома? — спросил он, заглядывая мимо меня в затемнённую переднюю.

— Она здесь, — ответила я, — но она не принимает людей так поздно.

— Я долго кружил по городу, размышляя идти сюда или нет, — сказал он. — Мне нужно видеть её. Я её старый друг и старый недруг.