Война Иллеарта, стр. 93

Секундой позже чьи-то руки подняли Троя. Шнур Печали вынули из его одеревеневших пальцев. Первый Хафт Аморин прокричала:

— Вомарк! Вомарк! Слава Богу, вы живы!

Она с облегчением заплакала. Вокруг него двигались люди. Он слышал как Лорд Морэм сказал:

— Ну, друг мой, веселенькая у нас была охота! Без помощи Мехрила мы бы вас не нашли вовремя.

Голос как бы исходил из пустоты. Сначала Трой не мог говорить.

Сердце его билось с трудом. Он так задыхался, что едва стоял на ногах.

Казалось, что он сейчас зарыдает.

— Вомарк, — спросила Аморин, — что с вами случилось!

— Солнце, — выдохнул он, — солнце… светит?

Усилие, необходимое чтобы говорить, пронзило его сердце острой иглой.

— Вомарк! Ох, вомарк! Что с вами сделали?

— Солнце? — выдавил он из себя. Он отчаянно настаивал на ответе, но смог только беспомощно топнуть ногой.

— Солнце прямо над головой, — ответил Морэм. — Мы пережили и вихрь, и атаку этих существ. Но сейчас армия Душераздирателя входит в Дориендор Коришев. Мы должны быстро уходить отсюда.

— Морэм, — Трой отчаянно закашлялся. — Морэм. — Сделав несколько спотыкающихся шагов, он упал на руки Лорда.

Морэм успокаивающе обнял его. Ничего не говоря, он продолжал держать его, пока боль немного не утихла и Трой задышал легче. Затем Морэм сказал тихо:

— Я видел, как ты убил одну из птиц Презирающего. Это было хорошо сделано, друг мой. Здесь остались Лорд Каллендрилл и я. И еще около семидесяти Стражей Крови. И Первый Хафт Аморин сохранила горсточку своих воинов. После того, как Вихрь прошел, все ранихины вернулись. Друг мой, мы должны идти.

Часть уверенности Морэма передалась Трою. Он начал приходить в себя. Ему не хотелось висеть на Лорде как камень. Он медленно отстранился, выпрямился. Прикрывая обожженный лоб руками, как будто пытаясь спрятать свои изуродованные глазницы, он сказал:

— Мне нужно рассказать вам мой план до конца.

— Может, подождем с этим? Нам следует сейчас же уходить.

— Морэм, — простонал Трой, — я ничего не вижу.

Глава 20

Дремучий Удушитель

Два дня спустя, вскоре после полудня, за день до новолуния, Лорд Морэм привел Боевую Стражу в Кравенхоу, южную оконечность Дремучего Удушителя. В полуденной жаре армия подобно умирающему огибала подножия холмов, покачиваясь и спотыкаясь шла к месту зыбкого привала у самого края Удушителя. Воины продвигались по широкой, поросшей травой долине — первой здоровой траве, которую они увидели с тех пор, как покинули Южные Равнины. Впереди был Дремучий Удушитель, примерно в полулиге к востоку, к западу были горы, крутые и недоступные пики, подобно пасти Удушителя, а сзади была армия Душераздирателя мокша.

Великан-Опустошитель гнал свою армию беспощадно. Несмотря на задержку возле Дориендор Коришева, он был теперь не более чем в двух лигах.

Узнав об этом, Лорд Морэм сжался от холодного, утомительного страха. У него было так мало времени, чтобы попытаться выполнить план вомарка Троя. В этом положении уже не было никакой возможности скрыться и никаких надежд, кроме той, в лицо которой смотрел Трой. Если Морэм не добьется успеха — и причем в кратчайшее время, — т . Боевая Стража погибнет между Опустошителем и Дремучим Удушителем.

А он вообще сомневался, что может добиться в этом успеха, независимо от имеющегося в распоряжении времени. Он мог бы потерпеть поражение и за год непрерывных попыток, и за десять лет. А настоятельность требования была столь велика, что даже Ужасающий Вихрь не заставлял его чувствовать себя таким беспомощным.

Он все еще вздрагивал, когда вспоминал вихрь. Хотя Трой фактически спас всю Боевую Стражу, те мужчины и женщины, что оставались в «месте покорения», дорого заплатили за их выживание. Что-то в Лорде Каллендрилле сломилось при атаке Душераздирателя. Напряженная борьба с горчайшим злом, охватившим его самого, как-то унизила его, научила глубокому неверию в себя. Он был уже не способен сопротивляться страху. Теперь его глубокие кроткие глаза были затуманены болью. Когда он открыл свои мысли Лорду Морэму, то разделил с ним свои знания и тревоги, но не свою силу; он не верил более в свою силу.

Первый Хафт Аморин страдала подобным же образом, но по-своему. Во время атаки Опустошителя она сохранила деморализованные остатки своей команды вместе просто силой своего мужества, приняв на себя тяжесть ужаса своих воинов. Каждый раз, когда один из них падал от вихря или умирал в когтях птиц, она все более крепкой хваткой держала уцелевших. А после бури, когда сирокко стих, она начала отчаянный поиск вомарка Троя. В руины хлынули уродливые человекоподобные существа — одни с когтями вместо пальцев, другие с волчьей пастью на месте лица и конечностями, напоминающими отростки, и еще другие, с добавочными глазами или руками, — все исковерканы каким-либо образом силой Камня — и постепенно забирали под свой контроль все большую часть города. Но она прокладывала путь прямо сквозь них, как будто они были всего лишь тенями, преследовавшими ее, пока она вела свой поиск. Мысль следовать за Мехрилом принадлежала ей.

Но слепота вомарка — это было слишком много для нее. Хотя причина этого была ясна. Едкая кровь убитой птицы сожгла его лицо, и этот огонь убил дар зрения, полученный им в Стране. Ни у одного из Лордов не было лечебной грязи для ран, риллинлура или чего-либо другого для исцеления, что могло бы преодолеть это зло. Когда она поняла, в каком состоянии находится Трой, она совсем растерялась; твердость духа покинула ее. Пока они не присоединилась к Боевой Страже, она слепо следовала просьбам и указаниям Лорда Морэма, подобно марионетке, у которой исчез кукловод. А когда она увидела хилтмарка Кеана, то передала себя в его руки. Когда она излагала ему план Троя, то была настолько оцепенелой, что даже не запиналась.

Сам вомарк не произнес больше ни слова с тех пор, как изложил свою заключительную стратегию. Он как бы завернулся в свою слепоту и позволил Морэму усадить себя на спину Мехрила. Он даже не спросил об армии Душераздирателя, хотя от того, что он и его спутники не остались в ловушке этого города, их спасла только быстрота ранихинов. Не обращая внимания на возгласы разочарования, несущиеся вслед всадникам, он вел себя словно больной, отвернувшийся лицом к стене.

И Лорд Морэм тоже страдал. После сражения с самим собой в «месте покорения» усталость и страх запустили свои цепкие пальцы в щели и трещинки его души, так что стряхнуть их не удавалось. Он знал, что только время и победа могут исцелить такие же душевные раны воинов; но взял на себя ту часть их моральной нагрузки, с которой мог справиться, и отдал им всю силу утешения, которой обладал.

Однако он никак не мог смягчить потрясение Кеана от изложения Аморин заключительного плана вомарка. Пока она говорила, участие хилтмарка уступало место мертвенному ужасу за воинов. Лицо его вспыхнуло, и он взорвался:

— Это безумие! Каждый мужчина и каждая женщина будут убиты! Трой, что с тобой стало? Во имя Семи! Трой! Вомарк! — он неловко засомневался, прежде чем выразил свою мысль. — Ты бредишь? Мой друг, — выдохнул он, сжав плечи Троя, — как ты мог замыслить такую глупость?

Трой заговорил впервые с тех пор, как покинул Дориендор Коришев. — Я слеп, — сказал он глухим голосом, как будто это все объясняло. — С этим я уже ничего не поделаю.

Он освободился от объятий Кеана, сел у огня. Определив по исходящему теплу местонахождение пламени, он склонился к нему как человек, который изучает по уголькам какие-то тайны.

Кеан повернулся к Морэму.

— Лорд, вы принимаете это безумие? Это означает смерть для каждого из нас — и опустошение Страны.

Протест Кеана причинил боль сердцу Лорда. Но прежде чем он смог найти слова для ответа, вдруг заговорил Трой.

— Нет, это не так, — сказал Трой. — На самом деле он не думает, что я — слуга Опустошителя. — Его голос был хриплым от внутренней боли. — Он думает, что в вызове меня в Страну и в самом деле участвовал Фаул как-то так воздействуя на Этиаран, что я ясно вырисовался для нее вместо кого-то другого, кто выглядел менее дружелюбно. — Он выглядел, как если бы само зрение не стоило доверия. — Фаул хотел, чтобы Лорды мне доверяли, потому что знает, что я за человек. Милостивый Боже! И не имеет никакого значения, насколько я его ненавижу. Он знает, что я — тот человек, который может отступить в таком положении, в котором даже простая ошибка равносильна предательству.