Первое дерево, стр. 77
И не только в мозгу: все мышцы словно резало ножами, суставы выворачивало, каждый нерв трепетал, как натянутая струна. Голова горела так, словно с черепа содрали кожу. Ковенант забился в своих путах. Он видел пронзающий взгляд Касрейна, слышал своё хриплое дыхание, ощущал боль, раздирающую тело. Но все его органы чувств функционировали нормально.
Однако боль не вызвала в нём ничего, кроме рефлекторных конвульсий тела. Попав в его пустоту, она растворилась без остатка, без отклика. Связь с его сознанием была разорвана. Он не отвернулся бы и не закрыл глаз, даже если бы смог.
Внезапно всё кончилось. Кемпер откинулся на спинку стула и, довольно немелодично насвистывая сквозь зубы, стал обдумывать новую попытку. Приняв решение, он добавил ещё две линзы и вновь вставил в глаз монокль.
И Ковенанта охватило пламя, словно каждая капля крови, каждая клеточка тела стали нефтью и углём, брошенными в топку. Пронизанный безмерным страданием, из его горла исторгся жуткий вопль, какой способен издать лишь баньши. Кровь, костный мозг — все кипело, и лёгкие не справлялись с раскалённым паром дыхания. Заполыхала даже пустота внутри него, и ничто на свете уже, казалось, не могло спасти от пламени запрятанные где-то на дне её остатки его души.
Все его органы чувств функционировали нормально. При других обстоятельствах он давно бы сошёл с ума от боли. Но ему не с чего было сходить.
Элохимы об этом позаботились.
Касрейн вновь отпрянул, не скрывая разочарования. Он сник и, похоже, сдался.
Но через минуту новая мысль разогнула ему спину и зажгла огонёк в тусклых глазах. Он вскочил, заменил несколько линз, а остальные поменял местами. Теперь Ковенант не видел ничего, кроме тумана, из которого выплыл искажённый золотой монокль, и кемпер вновь предпринял атаку.
Сердце стукнуло раз, два — но ничего не происходило. Затем туман стал рассеиваться, и лукубриум начал изменяться на глазах. Комната сначала медленно, а затем все быстрее закружилась, пока стены не слились в туманное пятно. Стул, на котором сидел Касрейн, вырос, но при этом взгляд кемпера остался по-прежнему пристальным. Ковенанта подхватил вихрь и по спирали понёс в ночь.
Но ночь эта была особая; никогда ещё он не видел ничего подобного. Здесь не было ни одной звезды, не было ничего вообще. Его внутренняя пустота закрутилась смерчем. В него он сейчас и падал.
Он падал как камень, все быстрее и быстрее. Он пролетел сквозь бушующее пламя, проскользнул сквозь терзающие ножи. Затем прошёл сквозь горловину смерча — свою болезнь головокружений. И его закрутило ещё сильней, словно желая с размаху швырнуть о крутой утёс его неумолимой судьбы.
Он видел все, он слышал все. Глаз Касрейна, искажённый линзами, нависал над ним. Где-то далеко раздался резкий голос волшебника: — Убей его.
Но Ковенант не отнёс это к себе.
И тут со дна смерча навстречу ему взвихрились образы, которые ему было бы страшно встретить, будь он прежним. Касрейн взбаламучивал его душу, и всё, что находилось в осадке, стало подниматься наверх. Ковенант падал, а они летели навстречу.
Разрушение Посоха Закона.
Мемла и Линден, гибнущие во Мраке на-Морэма, потому что он не смог их спасти.
Его друзья, запертые в Удерживающей Пески. Поиск потерпел поражение. Страна беззащитна перед Солнечным Ядом. Земля отдана во власть Лорда Фоула.
Потому что он не смог их спасти.
Элохимы лишили его выбора. Они отняли у него возможность защитить тех, кого он любит. Он абсолютно беспомощен, как Страна, как Земля.
Измученный проказой и ядом, он теперь не более чем жертва. Флюиды, исходившие из глаза Касрейна, открывали ему всю правду, заставляли его осознать, кто он есть на самом деле. Он летел вниз, словно увлекаемый лавиной, на самое дно своей пустоты.
Там он разобьётся. Стена, охранявшая его, окажется разрушена, она будет так же беззащитна, как Страна, перед пронизывающим взглядом Касрейна. И тут он услышал несколько глухих ударов. Затем шум битвы: тяжёлое дыхание, крики. Где-то рядом дрались двое.
Рефлекторно он повернул голову.
И этим разорвал связь с Касрейном.
Ковенант вновь увидел лукубриум, не искажённый линзами. Он сидел на кресле, все ещё привязанный. Ни на столах, ни полках ничего не изменилось.
Но страж бился в агонии на полу, а не стоял у дверей. А над ним возвышался Хигром. Ровным голосом харучай произнёс.
— Кемпер, если ты причинил ему хоть малейший вред, за это заплатишь кровью.
Ковенант видел все и слышал все.
И он сказал (не в ответ, а просто, чтобы снять напряжение)
— Не прикасайтесь ко мне.
Глава 16
Монаршье наказание
Линден Эвери не спалось. Стены Удерживающей Пески отражали все её попытки проникнуть сквозь них, словно были заколдованы. Ей удалось дотянуться лишь до нескольких хастинов, и то она воспринимала их как расплывчатые сгустки злой энергии. Эти противоестественные создания были стражами, тюремщиками не только для «дорогих гостей», но и для всего двора и дворни. Во время банкета Линден достаточно насмотрелась на придворных, чтобы понять, что их наигранная весёлость служит им маской и броней одновременно. Но разве можно чувствовать себя защищённым в этом донжоне, построенном кемпером для своих нужд?
Она мечтала хоть ненадолго забыться, отвлечься от терзающих её мыслей, но была настолько взвинчена, что никак не могла заснуть. А при одном воспоминании о монокле кемпера ей хотелось завыть: Касрейн всего-навсего посмотрел сквозь него, и, пожалуйста — она уже стала послушным орудием в его руках, бездумным выразителем его воли. И она сдалась без борьбы. Да ей даже в голову не пришло, что нужно бороться. Он одержал её настолько легко, словно она всю жизнь ждала именно этого.
Вот харучай нашёл в себе силы противостоять ему. Там, где Линден оказалась бессильна. Она была абсолютно открыта в этот момент. И даже не выставила никакой защиты. Да она просто не умеет наглухо закрывать двери, которые распахнула в ней Страна.
А в результате всего этого она предала Томаса Ковенанта. Он был соединён с ней такими интимными нитями, какими она не позволяла до сих пор себе привязываться ни к одному мужчине; и она продала его, словно он для неё не имел никакой цены. Нет, не продала: взамен она не получила ничего. Да ей и не предлагали ничего взамен. Она просто-напросто отдала Ковенанта, и лишь железная воля Бринна спасла его.
Это мучило Линден гораздо больше, чем все мерзкие тайны, которыми кишела Удерживающая Пески, вместе взятые. Это был пик её неумения и недомыслия. Она чувствовала себя горой, истерзанной лавинами, землетрясениями и селями. Она ещё держится, но от каждого удара, которые сыплются на неё со всех сторон, что-то внутри неё рвётся. Она больше не может доверять самой себе.
Линден лежала без сна, но перед Кайлом притворялась, что спит. Даже повернувшись лицом к стене, она не переставала ощущать его молчаливое присутствие, которое служило для неё живым упрёком и также не способствовало сну. Он тоже не доверял ей больше.
Но всё же день был таким длинным и трудным, что усталость взяла верх и Линден задремала. И её со всех сторон обступили холодные, непроницаемые стены темницы Ревелстоуна. Она пыталась проникнуть, просочиться сквозь гранит, чтобы убежать от Верных и их предводителя Гиббона. Но камень не пропускал её. По рассказам Ковенанта, бывшие обитатели Страны умели договариваться с камнями, но эти стены были слепы и глухи к её мольбам. А в ушах звучали слова Опустошителя: «Основное проклятие Страны ляжет на твои плечи! Ты избрана для особого осквернения». И она зашлась криком, изнемогая от омерзения к себе и своему мучителю: «Нет! Никогда!»
Снова раздался голос:
— Избранная, просыпайся. Юр-Лорда увели!
Линден подскочила и села, не в силах разобраться, явь это или продолжение ночного кошмара. Кайл положил ей руку на плечо, и в свете, льющемся из распахнутой настежь двери, она увидела, что его лицо как всегда непроницаемо-спокойно. Она проглотила застрявший в горле крик, вызванный явлением Гиббона, и хрипло переспросила: