У Черных рыцарей, стр. 31

Воронов налил одну за другой две рюмки и жадно выпил.

— Капитаном второго ранга были вы, генерал? спросил Фред.

С минуту Воронов осоловело глядел на собеседника

— Я этого не говорил… А вообще…

Были когда-то и мы рысаками И кучеров мы имели лихих..

неожиданно свежим для своих лет голосом пропел Воронов. — Понимаете, я того… перебрал. Когда шёл к вам, уже клюкнул. И у этого стола перехватил маленько… Стар становлюсь. Пьянею…

— Это в ваши годы опасно!

— Опасно? Да меня ещё кувалдой не добьёшь. И службе не вредит. Проверяли. Поили как быка. Дрессировка старого разведчика выручает. Ни одного секрета не выдал! Потому и держат… Выдумщик я… И эту историю с вашим полётом в Мадрид выдумал… О, кажется, меня порядком разбирает… Послушайте, Фред! Дайте я вас поцелую… Не хотите? А действительно, кому нужны мои поцелуи?.. Старый одинокий ворон без гнезда! Служу, кому угодно — кто больше даст…

Воронов схватил салфетку, заученно ловким движением перебросил её через левую руку.

— Чего изволите? — изогнувшись, с лакейской угодливостью спросил он.

И тотчас выпрямился.

— Фред! Не сердитесь!.. Хотя… Какой вы Фред! Такой же, как я Воронов… Но кто я на самом деле, никогда не догадаетесь. Не хочу позорить род… Может, перед смертью скажу. Вы в Сибири жили? Люблю Сибирь. Ох, как люблю! Простор! Ширь! Гуляй душа без кунтуша!

Воронов оборвал разговор, силясь что-то припомнить, потёр пальцами морщины на лбу, словно разглаживая их, и махнул рукой.

— Послушайте, дружище! Я не такой уж беспамятный. Я помню… Все хорошо помню. Шеф поручил мне рассказать вам о школе, о её задачах и прочей петрушке. Но я напился… В другой раз прокручу эту шарманку. Воткните этого шпиона, — Воронов ткнул пальцем в сторону домофона, — и скажите тридцать пятому, чтобы забирал отсюда тело старого ворона… А когда меня волочить будут, пойте: «Ныне отпущаюши раба твоего, владыко!»

Фред позвонил.

Воронов ещё что-то бормотал, порывался куда-то идти, но через минуту в бокс явился денщик, на редкость быстро его угомонил, уложив на коляску-кровать. Старик тотчас заснул.

А Фред, отодвинув недоеденный завтрак, подошёл к окну и долго глядел в сад. На голубом небе ни пятнышка. Но перед глазами Фреда маячили два тёмных крыла. Казалось, это кружит и кружит в поисках пристанища большая чёрная птица.

ОТКРОВЕННЫЙ РАЗГОВОР

— Скажите, герр Нунке, для чего вы привезли меня сюда? На кой чёрт я вам нужен? Именно я, Генрих фон Гольдринг? Отбросим на минутку опостылевшую мне фамилию, на которую я должен откликаться. Кстати говоря, выбирая мне имя, вы не проявили особой изобретательности и вкуса. Смешно, но эта мелочь, да, мелочь, по сравнению со всем остальным, тоже раздражает меня. Словно натянули на меня карнавальный наряд эдакого среднего дурачка… — Фред смял только что зажжённую сигарету и швырнул её в пепельницу. — Предупреждаю, я не привык в роли безмолвной пешки, которую хитроумные игроки двигают по шахматной доске.

Нунке укоризненно покачал головой.

— Пфе, барон, я вас не узнаю! Проявить столько выдержки после появления здесь, обмануть самого профессора… Хотелось бы мне рассказать ему кое-что, а потом взглянуть на его рожу! И вот, доплыть почти до самого берега и вдруг уже на мелком месте утратить спокойствие! Или это новая симуляция, а? Чтобы уклониться от принятия решения, от борьбы? Я знаю многих офицеров вермахта, которые после поражения из волков превратились в побитых псов, поджавших хвосты.

— Я не побитый пёс, но и не из тех, кто держит хвост трубой.

— Тогда я должен себя поздравить. Ибо нам вредны как первые, так и вторые. Может быть, вторые даже больше — они привлекают к себе внимание.

— Вам не кажется, что я уже давно постиг эти азбучные истины и что задерживаться на них не стоит? Может быть, вы объясните, к какому именно берегу я приплыл? Только конкретно, без обобщений. Прежде всего меня интересует то, что непосредственно касается моей особы.

— А я и зашёл к вам, чтобы поговорить о вашей дальнейшей судьбе. — Нунке поудобнее расположился в кресле, давая понять, что разговор будет длинный. Вы уже составили представление о нашем заведении?

— Ни малейшего. Конечно, я говорю не об общей направленности школы, а о структуре, конкретных заданиях. После милой прогулки за документами мне показалось, что я кое в чём разобрался, но с тех пор прошла неделя, а я всё ещё в каком-то неведении, даже более того — нахожусь на положении полуузника.

— То есть?

— Теперь дверь моего бокса не запирают, но, когда я хотел выйти в сад, часовой не выпустил меня, сославшись на какой-то список, в котором нет моей фамилии.

— То, что с вами все ещё обращаются, как с новичком, сознаюсь, для меня новость. Нераспорядительность Шлитсена, не более. Сегодня же, нет, сейчас же исправлю досадную ошибку.

Нунке пододвинул к себе домофон и набрал номер.

— Герр Шлитсен? Это Нунке. Немедленно переведите Фреда на преподавательский режим. Да, я здесь, у него… Если я понадоблюсь, звоните сюда… Да… да… Но я хотел бы, чтобы нам не мешали… Потом, об этом потом… — Нунке положил трубку и, уже обращаясь к Фреду, сказал: — Видите, как все просто!

— Вы сказали на «преподавательский режим»?

— Об этом немного погодя. К сожалению, Воронов не выполнил порученной ему миссии и не проинформировал вас подробно, поэтому в нашей беседе необходимы кое-какие отступления. Начну с вопроса. Вы помните наш первый разговор?

— Очень хорошо.

— И, верно, поняли, что задали мне немало, хлопот?

— Конечно. Только не понимаю, что послужило тому причиной. Почему именно моя скромная персона привлекла ваше внимание?

— Вы слишком осведомлённый в подобных делах человек, чтобы понять: между риском и целью всегда стоит знак равенства. Не станет же начальник школы тратить столько времени, денег и изобретательности только для того, чтобы заполучить для школы ещё одного кандидата в класс «Д», как мы называем класс диверсий. На вас я возлагал и возлагаю куда более серьёзные надежды.

— О!

Нунке замолчал и внимательно поглядел на Фреда. Но тот проявил свою заинтересованность лишь этим восклицанием и теперь вопросительно смотрел на начальника школы.

— Ещё там, в Австрии, узнав о вашем пребывании в лагере военнопленных, я решил: лучшей кандидатуры на воспитателя русского отдела мне не найти. Поняли?

— Пока ещё очень немногое. В общих чертах, как говорится.

— Как по-вашему, кого готовит наша школа?

— По опыту операции «Мадрид», назовём так вашу попытку проверить мою боеспособность, — диверсантов, возможно разведчиков…

— Ставлю точки над «и»: диверсантов, агентов-разведчиков и даже резидентов. Учтите, даже резидентов. В школе есть русский отдел. Кроме преподавателей специальных дисциплин, нам нужен ещё и воспитатель. И я хочу, чтобы им стали вы, Фред Шульц! Что вы на это скажете?

— Я не знаю, что входит в обязанности воспитателя.

— А догадаться, как мне кажется, ничего не стоит, особенно вам.

— Я не люблю браться за дело, руководствуясь лишь догадками.

— Мне нравится ваш деловой подход, честное слоио, нравится! Тогда не станем тратить время на излишние разговоры, а сразу же перейдём к сути дела. Воспитатель, с нашей точки зрения, это не надзиратель, следящий за поведением учеников, а своеобразный художник, завершающий обучение, шлифующий каждого из будущих агентов по заранее избранному для него образцу. Как гончар, изготовляющий посуду различного назначения. В зависимости от внешности, манеры держаться, учитывая, конечно, и умственные способности, мы готовим своих воспитанников к тем амплуа, в которых им придётся выступать в России. Одного, к примеру, на роль колхозника, второго — рабочего, третьего

— мелкого служащего, ещё кого-то — интеллигента-туриста… И, конечно, много значит национальный колорит. Необходимо, чтобы тот или иной агент не только выглядел, как русский, украинец или белорус, но и вёл себя соответственно этим национальным категориям. Малейшая ошибка, малейший просчёт могут привести к неожиданному провалу. Советская контрразведка нанесла нам немало ощутимых ударов. Многие из них можно объяснить лишь нашим пренебрежением к некоторым, казалось бы, незначительным деталям. Вы должны не только тренировать учеников, а сурово и повседневно их контролировать. Даже привычка русских завязывать шнурки на туфлях «бантиком» должна превратиться не в простое копирование, а в настоящую потребность, которая бы вошла в плоть и кровь. Это относится также к одежде, начиная от нижнего белья и носков и кончая кепкой. Кстати говоря, с ней будет всего труднее. Я и сам её ненавижу! С едой у вас тоже будет немало хлопот. Русские употребляют много хлеба. Приучайте к этому ваших учеников. Украинец любит борщ, а русский — щи. Добейтесь, чтобы национальные блюда вошли в обиход. Короче: ваша обязанность состоит в том, чтобы человек, которого мы засылаем в Россию, не там привыкал к местным условиям, а здесь, в школе.