Возвращение на родину, стр. 38

Юстасия".

К тому времени, когда Уайлдив добрался до подписи, недоумение, с которым он начал читать письмо, перешло в горькую обиду.

- В дураках меня оставили и так и этак, - раздраженно сказал он. - Вам известно, что тут написано?

Охряник принялся напевать себе под нос какой-то мотивчик.

- Что вы, ответить не можете? - с сердцем спросил Уайлдив.

- Там-там-трам-тарам, - пропел охряник.

Уайлдив стоял молча, глядя в землю у ног Венна, и далеко не сразу поднял глаза к его освещенной огарком голове и лицу.

- Ха! Что ж, пожалуй, я это заслужил, - проговорил он наконец, обращаясь не столько к Венну, сколько к самому себе.Играл с обеими, вот и доигрался. Но самое удивительное - это то, что вы согласились действовать против собственного интереса, - взялись вот передать это мне.

- Против моего интереса?

- Конечно. Ведь не в ваших же интересах подталкивать меня, чтобы я опять стал ухаживать за Томазин, когда она уже приняла ваше предложение или как там это у вас было. Миссис Ибрайт сказала мне, что вы на ней женитесь. Разве это неправда?

- Боже мой! Я уже слыхал об этом, да не поверил. Когда она вам говорила?

Уайлдив принялся напевать себе под нос, как только что делал Венн.

- Я и сейчас не верю! - вскричал Венн. - Рам-там-тарарам, - пропел Уайлдив.

- О, господи! Как он умеет подражать! - с презрением сказал Венн. - Ну, я это все выясню. Прямо к ней пойду.

Диггори удалился решительными шагами, провожаемый взглядом Уайлдива, полным самой ядовитой насмешки, как будто охряник был не больше чем возмечтавший о себе нищий поденщик. Когда он исчез из виду, Уайлдив тоже сошел по откосу и погрузился в налитую тьмой долину.

Потерять обеих женщин, когда он, казалось, безраздельно владел сердцем каждой, - эта мысль была для него невыносима. Взять реванш он мог только с помощью Томазин; и когда он станет ее мужем, тут-то, думал он, придет для Юстасии долгое и горькое раскаяние. Не удивительно, что Уайлдив, не осведомленный о появлении на заднем плане нового действующего лица, полагал, что Юстасия разыгрывает роль. Для того чтобы увидеть в этом письме нечто большее, чем следствие какой-то мимолетной вспышки, поверить, что она в самом деле уступает сопернице своего возлюбленного, для этого надо было заранее знать о совершившемся в ней перевороте. Как было догадаться, что алчность новой страсти сделала ее великодушной, что, домогаясь брата, она готова была одарить сестру, что, жаждая присвоить, она соглашалась отдать?

Полный решимости немедля жениться и тем растерзать сердце гордой девушки, Уайлдив шел своим путем.

Тем временем Диггори Венн вернулся к фургону и стоял, задумчиво глядя в печурку. Новые возможности открывались перед ним. Но как бы благоприятно ни взирала миссис Ибрайт на него как на возможного жениха своей племянницы, одно условие было необходимо, чтобы угодить самой Томазин, а именно: отказаться от своего нынешнего бродячего образа жизни. В этом Диггори не видел никакой трудности.

Он не в силах был ждать утра, чтобы повидаться с Томазин и уточнить свои планы, и тотчас приступил к свершению своего туалета. Из закрытого ящика он достал новый костюм, и, когда через двадцать минут стоял перед фонарем, он уже ничем не напоминал охряника, кроме только цвета лица, яркую красноту которого нельзя было отмыть за один день. Закрыв дверь и навесив на нее замок, Диггори направился через пустошь к БлумсЭнду.

Он уже достиг белого палисада и положил руку на калитку, как вдруг дверь дома быстро растворилась и столь же быстро захлопнулась. Женский силуэт проскользнул в дом. В то же время мужчина, очевидно стоявший с нею на галерейке, пошел прочь от дома и через минуту оказался лицом к лицу с Венном. Это опять был Уайлдив.

- Однако! Вы времени не теряли, - саркастически заметил Диггори.

- А вы кое-что проморгали, как сейчас убедитесь, - отвечал Уайлдив. - Я просил ее быть моей и получил согласие. Спокойной ночи, охряник! - И с тем Уанлдив зашагал дальше.

Сердце у Венна упало, и все надежды сникли, хотя и раньше они не воспаряли особенно высоко. С четверть часа он простоял в нерешимости, опираясь на палисад. Потом прошел по дорожке к дому, постучал и спросил миссис Ибрайт.

Вместо того чтобы предложить ему войти, она сама вышла на галерейку. Минут десятыми больше между ними шел вполголоса разговор, сдержанный и неторопливый. Затем миссис Ибрайт вернулась в дом, а Венн меланхолично побрел обратно по пустоши. Добравшись до своего фургона, он зажег фонарь и с неподвижным лицом тотчас же принялся стаскивать с себя парадную одежду, пока через несколько минут не возник вновь как закоснелый и неисправимый охряник, - каким он всегда был раньше.

ГЛАВА VIII

В НЕЖНОМ СЕРДЦЕ ОБРЕТАЕТСЯ ТВЕРДОСТЬ

В этот вечер в комнатах Блумс-Энда, хотя комфортабельных и уютных, было как-то слишком уж тихо. Клайма Ибрайта не было дома. После рождественской вечеринки он уехал на несколько дней погостить у своего приятеля, жившего в десяти милях от Эгдона.

Смутная тень, которая, как видел Диггори Венн, рассталась с Уайлдивом в галерейке и быстро проскользнула в дом, была, конечно, не кто иная, как Томазин. В комнате она сбросила плащ, в который кое-как закуталась, когда выходила, и подошла к свету - туда, где миссис Ибрайт сидела за своим рабочим столиком, придвинутым с внутренней стороны к ларю, так что он частию вдавался в каминную нишу.

- Мне не нравится, Тамзин, что ты ходишь в темноте одна, - сдержанно наметила ее тетка, ни поднимая глаз от работы.

- Я только за дверью постояла.

- Да-а? - протянула миссис Ибрайт, удивленная переменой в голосе Томазин, и внимательно на нее посмотрела. На щеках Томазин играл румянец более яркий, чем даже до ее злоключений, глаза блестели.

- Это он стучал, - сказала она...

- Я так и думала.

- Он хочет, чтобы мы немедленно поженились.

- Вот как! Торопится? - Миссис Ибрайт обратила на племянницу испытующий взор. - Почему мистер Уайлдив не зашел?

- Не захотел. Он говорит, вы ему не друг. Он хочет, чтобы венчаться послезавтра, очень скромно и в его приходской церкви, а не в нашей.

- А! А ты что на это сказала?

- Я согласилась, - с твердостью ответила Томазин. - Я теперь практическая женщина. В чувства больше не верю. А за него я бы все равно вышла, какие бы условия он ни поставил... после этого письма от Клайма.

На рабочей корзинке миссис Ибрайт лежало письмо; при последних словах Томазин она снова развернула его и перечитала, наверно, не меньше чем в десятый раз за этот день:

"Что это за нелепая история, которую тут рассказывают про Тоыазпн и мистера Уайлдива? Я счел бы эту сплетню крайне оскорбительной для нас, если бы хоть на волос в нее поверил. Как могла родиться такая нездоровая выдумка? Недаром говорят, что надо уехать в чужие края, чтобы узнать, что дома делается; со мной, по-видимому, именно так и вышло. Я, конечно, всюду говорю, что это неправда, но очень неприятно выслушивать подобные кривотолки, и хотелось бы знать, что все-таки послужило для них поводом. Не могу себе представить, чтобы такая девушка, как Томазин, могла попасть в столь унизительное для себя и для нас положение - быть отвергнутой женихом в самый день свадьбы! Что она сделала?"

- Да, - с грустью сказала миссис Ибрайт, откладывая письмо. - Если у тебя не отпала охота выходить за него замуж, что ж, выходи. И если мистер Уайлдив хочет, чтобы все было как можно проще, пусть так и будет. Я тут уж ничего не могу. Теперь все в твоих руках. Моя опека над тобой кончилась, когда ты покинула этот дом, чтобы ехать с ним в Энглбери. - Она продолжала почти с горечью: - Мне даже хочется спросить: почему ты вообще советуешься со мной? Если бы ты вышла за него, ни слова мне не сказав, я бы и то не могла на тебя сердиться - просто потому, бедняжка, что лучшего тебе нечего сделать.

- Не говорите так, не лишайте меня мужества. - Ты права. Не буду.