Блокада. Книга 5, стр. 130
— Кто?! — воскликнул Суровцев.
И только тогда я вспомнила, что он знаком с Алексеем, что они где-то вместе служили.
— Да, да, Звягинцев, — подтвердила я, — он вернулся в Ленинград, и мы встретились…
— Так, значит… — тихо проговорил Суровцев и не окончил фразы.
— Ну, а как вы, Володя? — переменила я тему, ощутив вдруг неловкость. — Рука, я вижу, совсем зажила! Вы тогда нам столько хлопот доставили своим бегством…
— Извините, другого выхода не было.
— Меня тогда начальник госпиталя так отчитывал, — продолжала я, чтобы чем-то заполнить эти десять минут ожидания, — а я его убеждала, что вы на фронт, в свою часть ушли, ведь верно?
— Да, верно.
— А теперь, значит, получили назначение в Ленинград?
Он молча кивнул.
— Я вижу, вы стали большим начальником, — сказала я, стараясь, чтобы слова мои прозвучали дружески и шутливо.
— С чего вы это взяли? — Суровцев нахмурился, не приняв моей шутки.
— Ну, для того чтобы вот так приказывать выделить машину и бойцов, надо по меньшей мере частью командовать! И давно вас в город отозвали?..
6
Суровцев молчал. Вопрос Веры заставил его пережить все заново. Будто только вчера его неожиданно отозвали с Невской Дубровки, где он командовал инженерным батальоном… А произошло все это так…
Было уже четыре часа дня, когда усталый, измученный, ошеломленный всем тем, что ему пришлось увидеть по пути, Суровцев добрался до комендатуры. Дежурный посмотрел его командирское удостоверение, взглянул на командировочное предписание и произнес, не то спрашивая, не то просто констатируя:
— Тридцать — двадцать пять…
Суровцев пожал плечами — он уже забыл, что именно этот номер приказа был обозначен в графе «Основание».
— Куда меня направляют? Что за полк? — спросил он.
— На месте узнаете, — сухо ответил дежурный. — Запишите адрес штаба полка…
«Резерв есть резерв, — думал Суровцев, выходя из комендатуры. — Подъем в шесть. Завтрак. Зарядка. Строевые занятия. Отдых. Обед. Снова строевые. Затем политзанятия. Свободный час перед отбоем. В десять отбой… Бесконечное ожидание, когда ты понадобишься. И мучительное сознание, что занимаешься бессмысленной шагистикой, когда люди на фронте дерутся. Хуже, во сто крат хуже, чем в госпитале…»
Он разыскал нужный ему дом. Это было здание бывшей школы, тихое, казалось, пустое. Однако едва он поднялся на площадку, слабо освещенную огоньками коптилки, как раздался энергичный оклик:
— Стой, кто идет?
Перед ним вырос часовой с винтовкой наперевес.
— Капитан Суровцев, — ответил он. И добавил устало: — Да убери ты свою пушку…
Взглянул на часового, и ему показалось, что шинель надета на человеческий скелет. Лицо часового как-то сморщилось, красноватый нос походил на согнутый хрящеватый мизинец. Было такое ощущение, что голова его ссохлась, уменьшилась в размере, — шапка почти касалась переносицы.
— Куда следуете, товарищ капитан? — спросил часовой.
— Резервный полк тут, что ли, находится? — ответил Суровцев вопросом.
— Товарищ лейтенант! — крикнул часовой, обернувшись.
«Карнача зовет, — усмехнулся про себя Суровцев, — тоже мне воинская часть, как настоящая…»
Через минуту он услышал, точнее, угадал приближающиеся шаги. Кто-то в валенках спускался по лестнице.
— Вот капитан здесь, товарищ лейтенант, наш полк спрашивает, — доложил часовой появившемуся из мрака военному.
— Слушаю вас, товарищ капитан, — сказал тот, подходя к Суровцеву.
По лицу его нельзя было определить, молод лейтенант или стар, оно было таким же темным, с заострившимся носом, как и у часового.
— Документы, что ли, показывать? — усмехнулся Суровцев. И, опустив свой вещмешок на пол, полез за борт полушубка в нагрудный карман за документами.
Лейтенант отошел к стоявшей на подоконнике коптилке и, взглянув в командировочное предписание, сказал:
— Тридцать — двадцать пять… Все верно. Пойдемте, товарищ капитан.
И первым пошел наверх.
Поднявшись на третий этаж, свернул в коридор и открыл одну из дверей:
— Заходите, товарищ капитан.
В маленькой комнате возле наглухо забитого окна стоял письменный стол, на нем горящая коптилка, кипа придавленных чернильницей бумаг, пишущая машинка. На стенах висели портреты Сталина и Жданова.
— Садитесь, товарищ капитан, — сказал лейтенант и, не дожидаясь, пока Суровцев сядет, устало опустился на стул. — Сейчас я внесу вас в список.
Он положил документы Суровцева на стол, вытащил из ящика разграфленный лист бумаги, наполовину уже заполненный, взял лежавшую на столе ручку и ткнул ею в чернильницу.
— Ну вот, опять замерзли… — пробормотал он. — Ладно, успеется… Вам надо представиться командиру полка. Сейчас идет собрание комсостава. Уже заканчивается… Подождите.
Суровцеву хотелось расспросить лейтенанта, что за полк, давно ли находится в резерве, но лейтенант закрыл глаза и, казалось, мгновенно задремал.
Прошло несколько минут, в коридоре раздались голоса, шум шагов, дверь в комнату раскрылась, и через порог шагнул человек в шинели с двумя майорскими шпалами в петлицах. За ним — другой, в полушубке.
Суровцев встал. Вскочил и сразу же очнувшийся лейтенант.
— Товарищ майор, — доложил он, — вот товарищ капитан в наш полк прибыл.
— Товарищ майор… — начал было Суровцев, поднося руку к ушанке, — прибыл согласно…
Но майор прервал его:
— Подождите! — И, повернувшись к стоявшему сзади военному в полушубке, сказал: — Разрешите заняться с капитаном, товарищ член Военного совета?
— Да, конечно, — ответил тот и, подойдя ближе, удивленно произнес: — Капитан Суровцев?
Суровцев узнал Васнецова.
— Я, товарищ член Военного совета, — ответил он растерянно.
— Старый знакомый, — сказал Васнецов майору. И спросил у Суровцева: — Прямо оттуда, капитан? С Дубровки?
— Так точно, — ответил Суровцев.
— Причина вызова ясна?
— Мне ясно одно, товарищ дивизионный комиссар, — сказал Суровцев, — наверное, Дубровка накрылась, не нужна стала!
Сказал и сам испугался резкости своих слов.
— Нам нужен Ленинград, капитан, — спокойно произнес Васнецов.
— Ленинград?! — воскликнул Суровцев. — Но он… он же… — И оборвал себя на полуслове.
Наступила пауза. Суровцев заметил хмурый взгляд майора и представил себе, какой втык потом получит от него за разговор в таком тоне с членом Военного совета…
Неожиданно Васнецов сказал:
— Вы можете оставить нас на несколько минут?
Майор, видимо, не сразу понял, к кому обращается Васнецов, заморгал, растерянно переводя взгляд с него на Суровцева.
— Товарищ Суровцев не поспел к нашему собранию. Вот я и хочу побеседовать с ним… Политико-воспитательную работу провести, — пояснил Васнецов с легкой усмешкой.
— Понятно, товарищ дивизионный комиссар, — вытягиваясь, произнес майор. — А мне… а нам разрешите приступать?
— Приступайте.
Майор и лейтенант молча вышли.
А Васнецов сел и, кивнув на соседний стул, сказал:
— Садитесь, товарищ Суровцев, поговорим… — Расстегнул полушубок, уперся локтями в стол и спросил: — Значит, когда вы покинули Дубровку?
— Вчера ночью. То есть сегодня, — ответил Суровцев. — Подняли, как по тревоге… Приказ «тридцать — двадцать пять».
— Это важный приказ, — проговорил Васнецов.
— Куда важнее, товарищ дивизионный комиссар, — с горечью произнес Суровцев. — Чтобы начать в резерве околачиваться, каждая минута дорога.
Он сознавал, что не имеет права так говорить с членом Военного совета, что дивизионный комиссар в любую минуту может скомандовать ему: «Встать, смирно!»
Но Васнецов, казалось, не обратил никакого внимания на вызывающий тон капитана.
— Это очень важный приказ, — повторил он, внимательно посмотрел на Суровцева и спросил: — Вы… уже видели Ленинград?
— Видел… Все видел!..
— Что же вы видели? — сдвигая к переносице свои густые черные брови, спросил Васнецов.