Свеча в окне, стр. 59

— Сынок! — позвал лорд Питер, и Уильям заподозрил, что этот призыв был обращен к нему уже не однажды. — Сынок, если ты опустишь леди Сору на землю, то мы наградим тебя боевым конем и все смогут начать приготовления к ужину.

Уильям посмотрел на отца.

— Нам надо встречать новых гостей.

Лорд Питер отчеканил каждое слово, как будто догадывался, как медленно соображает Уильям.

— Во время сражения прибыли вассалы Соры, и на них произвело сильное впечатление твое мастерство верховой езды.

Он взмахнул рукой, и Уильям заметил трех мужчин в дорожных костюмах, которые стояли несколько поодаль и смотрели на него со степенной недоброжелательностью. Сора оторвала голову от его плеча, куда она уткнулась, и Уильям взглянул сверху вниз на ее затуманенное лицо с припухлыми губами и розовой кожей. При этом голова у Уильяма вновь пошла кругом от того чувственного томления, которое исходило от его невесты, однако лорд Питер шлепнул его по спине и сказал:

— Давай-ка мы представим приз теперь же.

Выражение лица Соры стало более осмысленным, и Уильям неохотно отпустил ее на землю. Он поддерживал ее рукою под локоток, пока она перестала шататься, и благодарил Бога за то, что кольчуга защищает формы его тела от пытливых глаз.

— Кто выиграл боевого коня? — спросил он.

— На приз наверняка станет претендовать сэр Осберт Карравильский. Вы согласны, леди Сора? — высказал предположение лорд Питер.

Сора кивнула.

— Все похвалы, услышанные мною, относились к сэру Осберту Карравильскому, поэтому сомнений быть не может. Это — сэр Осберт Карравильский.

Раздался радостный возглас Осберта, и Уильям улыбнулся его безудержному веселью. Этот приз становился богатством при его безденежном состоянии и открывал новые горизонты для рыцарской службы. Неважно, что он явно был вторым в состязании. Быть вторым после Уильяма вовсе не считалось позорным.

Пока рыцари и дамы толкались на поле, поздравляя победителя, Уильям подозвал знаками вассалов Соры.

Они тут же представились, поклонившись лорду, и затем один за другим приняли руку Соры.

— Вы помните меня, миледи? Сэр Фрэнсис Уэйсский.

— Сэр Фрэнсис. Разумеется, помню. Никогда не забуду наши игры с вашей дочерью Элли. Она была как раз моей ровесницей. Надеюсь, ее дела идут удачно?

— Замужем, с тремя малютками, — похвастал сэр Фрэнсис.

— А меня вы помните, миледи? Сэр Дентон Белуортский.

— Сэр Дентон!

Сора схватила сэра Дентора за руку, сжала ее и вывернула.

— Миледи! — возразил он. — Не могу же я состязаться с вами теперь!

— А почему бы и нет?

— Вы же моя госпожа! Это будет проявлением неуважения!

Сора вздохнула и ослабила хватку.

— Я действительно помню вас, но во время нашей последней встречи вы не были сэром Дентоном.

Прямо на глазах Уильяма все достоинство молодого человека улетучилось, и он с обожанием улыбнулся Соре,

— Меня посвятили в рыцари.

— Я горжусь вами. Это была ваша самая заветная мечта.

Она повернулась к Уильяму.

— Этот рыцарь позволял мне таскаться за ним по пятам, когда я была совсем малышкой. Он меня дразнил и смеялся надо мной, и он же научил меня арм-реслингу.

Рыжеватая кожа Дентона вспыхнула темно-красным цветом, и, обеспокоенно посмотрев на Уильяма, он принялся оправдываться:

— Ну, не будем теперь выдумывать, миледи!

— Разумеется, не будем, — улыбнулась Сора. — Наверно, мы сможем встретиться и поговорить позднее. Позвольте осведомиться о вашем отце?

— Мы потеряли его, миледи, во время кровавого раздора две зимы назад.

— Мне прискорбно слышать это. Он был добрым человеком и преданным слугой.

Сора погладила Дентона по руке и затем отпустила ее.

Последний мужчина взял ее за руку нерешительно.

— Меня зовут сэр Гилберт Хартлбергский.

— Хартлбергский? — поражение переспросила Сора. — А где же сэр Вейчел?

— Он умер, и сэр Теобальд заменил его на мою скромную персону.

Никто не произнес ни слова. Соре было нанесено оскорбление тем, что ее не поставили в известность о перемене, но вместе с тем приезд сэра Гилберта на ее свадьбу был и предвестником дружбы. Сора была вольна заменить его по своему усмотрению или же оставить его и появление Гилберта пред ней было жестом доверия с его стороны. Само лишь то, что Гилберта избрал отчим Соры, вовсе не означало, что этот человек бездарный или жестокий. Сора понимала это; понимала она также и то, что для земель вокруг Харлберга будет лучше, если они окажутся под надежным присмотром одного человека.

— Я приветствую вас, сэр Гилберт. Я весьма надеюсь, что вы принесете мне присягу верности и отчитаетесь об урожае.

— Слушаюсь, миледи, и весьма надеюсь принести вам эту присягу.

Сора повернулась к смотрителю замка Уэйс.

— А где же сэр Фрейзер? Он едет за вами?

Вопрос явно привел его в замешательство.

— Не совсем так, миледи. Сэр Фрейзер…

Сора недоуменно подняла бровь.

— Сэр Фрейзер отказался от приглашения.

— Отказался?

Уильям рассеянно поднял колечко волос с плеча Соры и убрал его под вуаль, явно не следя с надлежащим вниманием за ходом беседы.

— Значит, он был слишком беден для того, чтобы приехать к нам?

— Нет, лорд Уильям.

— Его жена рожала, дети его ослабели от жара, и он прибудет сразу же после их выздоровления?

— Нет, милорд.

— Он отказывается выполнять присягу, данную своей госпоже?

Уильям поднял глаза, но взор его уже не был рассеянным. Он впился взглядом в неуютно чувствовавших себя вассалов, и те переминались с ноги на ногу, напряженно и сосредоточенно.

— Сэр Фрейзер отказывает моей леди Соре, моей супруге, в том, что ей принадлежит по праву?

— Да, милорд.

Голубые глаза Уильяма сковал лед.

— Так пускай же готовится к осаде.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

— Я посвящаю свое стихотворение моей возлюбленной даме.

Слуги убрали остатки холодных блюд со стола и наполнили кубки элем, а кувшины вином. Участники дневного сражения сравнивали свои кровоподтеки и рваные раны. Они слушали рассказы про битвы, хохотали над поверженными и не обращали внимания на Николаса, который взобрался на свою скамью за главным столом и лопотал какое-то стихотворение. Он упорствовал до тех пор, пока леди Джейн не хлопнула рукой, призывая к тишине, и под ее начальственным присутствием за главным столом воцарилась учтиво-досадная тишина. Тогда Николас откашлялся и приступил к чтению обоймы стихотворений, взывающих к сердцу невесты.

Все слушали вежливо. А что им оставалось делать под пристальным взглядом леди Джейн, застывшим на их лицах? Вежливо слушал и Уильям. А как иначе он мог поступить по отношению к гостю? Поклонение даме было новомодным поветрием, занесенным сюда недавно придворными ухажерами из Аквитании. Рыцарь избирал какую-нибудь даму и посвящал ей свои песни, следовал за ней повсюду, шел в бой с ее талисманом. Говорят, что жена Генриха, Элеонора, воодушевила трубадуров своей любовью к поэзии.

Эти жалкие стишата ничего не значили, они просто-напросто были выражением влюбленности молодого человека. Николас никогда не терял голову из-за женщины; Уильяму следовало бы радоваться и гордиться тем, как Николас боготворит Сору.

Эти дурные стишата ничего не значили. У Уильяма не было оснований приходить в ярость только из-за того, что он не хотел никому отдавать Сору. Если бы он вскочил и пробил бы Николасу башку — о чем он страстно мечтал, — то гости подохли бы со смеху, а потом сделали бы из него посмешище до конца его дней.

Эти расхожие стишата ничего не значили; так почему же ему было страшно повернуться и посмотреть на Сору и увидеть, как ее милое лицо сияет от удовольствия?

— Пожалуйста, расскажи мне о леди Джейн.

Деловитые интонации голоса его любимой резанули Ульяма по самому больному месту. Голос ее вовсе не свидетельствовал о том, будто она вне себя от восторга в нем прозвучала заинтересованность. Повернув голову Уильям внимательно посмотрел на свою даму. Над ее плечом склонился оруженосец лорда Питера, и она шепотом давала ему какие-то распоряжения. Юноша поклонился и отошел назад, а Сора поймала Уильяма за рукав и потянула его.