Хроноагенты за работой, стр. 59

— Успокойся, Володя, несут твой автомат. Да успокойся же ты! Всё кончено, ты уже дома.

Это был командир батальона, майор Сурков.

Я попытался доложить:

— Товарищ гвардии майор! Группа вернулась из поиска. Задание выполнено…

— Отставить, старшой! Всё знаю. Скажи только, где ещё двое: Гриценко и Цыретаров? Ждать их нам?

— Это они поднимали шум.

— Понятно. Последний АКМ замолчал, когда мы открыли огонь отсюда. Садись, поехали.

— А где Седов, Корнеев, язык?

— Седова и Корнеева уже увезли на санитарке. Языка тоже уже нейтрализовали и увезли. Поехали и мы. Ты, Володя, даже не представляешь, что вы натворили! У них вся дивизия уже сутки на ушах стоит, поднятая по тревоге. У этого майора была с собой карта с указанием районов развертывания частей дивизии для атаки нашей территории. Он поехал выбирать места для пунктов связи. И охрану, дурак, не взял с собой. Наши всё время их переговоры слушали. Постоянно звучала фраза: «Любой ценой! Любой ценой!» А пять часов назад прошло сообщение: «Они в кольце!» Мы уж решили: всё. А вы вырвались и языка притащили! Жалко ребят, но на войне, как на войне. Они — настоящие мужики, солдаты. Поехали, отдохнуть вам надо.

Оказавшись в Монастыре, я проследил судьбу всех, с кем так плотно связала меня эта операция. Вся группа была представлена к орденам. Гриценко, Цыретаров и Седов — посмертно. Седов умер на операционном столе, сердце не выдержало. Старший сержант Лавров уволился в запас, окончил институт и работал на авиационном заводе. Корнеев вылечился после ранения, вернулся домой и стал машинистом тепловоза. Игорь Васечкин сменил Лаврова на должности замкомвзвода и за оставшиеся полгода службы подготовил шесть групп и с тремя из них ходил на китайскую сторону.

А вот Алахвердиеву не повезло. Ему присвоили звание младшего сержанта и назначили командиром отделения. В первом же выходе он возглавил пятёрку. Всё прошло тихо и благополучно. Но при обратном переходе их случайно засёк наблюдатель китайской миномётной батареи, которая находилась в этом районе на учениях. Батарея открыла огонь, когда разведчики уже высаживались на наш берег. Они быстро ушли за сопку, где их ждали БМП. На берегу продолжали рваться мины. Гурбон весело рассмеялся, обнажив свои красивые белые зубы:

— Спохватились хунхузы! Эх, и вороны! Лупят теперь в белый свет, как в копеечку!

И в этот момент одна из мин, пущенная на предельную дальность, вслепую, просто со зла; разорвалась в тридцати метрах. Никто из разведчиков и встречающих не пострадал. Но Гурбону осколок врезался точно между глаз. Он так и умер с улыбкой на губах.

Но самое удивительное я обнаружил, когда решил посмотреть последний бой Гриценко и Цыретарова. Тот автомат, что замолчал первым, был автоматом Цыретарова. Его прошила пулемётная очередь, когда он менял позицию. Как раз в этот момент с нашего берега открыли огонь две БМП. Но силы были слишком неравны. Китайцы, невзирая на потери, упорно прижимали Гриценко к берегу, где ему укрыться было совершенно негде. Уже раненный он расстрелял последние патроны и бросился в поток. Тут его настигла ещё одна пуля. Переплыть Аргунь он был уже не в силах. Течение подхватило Гриценко и потащило на восток. Китайцы решили, что он утонул. Но в трёх километрах восточнее, где река поворачивала на север, истекающего кровью Гриценко выбросило на китайский берег.

Там его на рассвете нашёл пришедший за водой старик-свинопас, живший в хижине неподалёку. У старика не было особых причин любить председателя Мао. К тому же в душе его навсегда поселилось уважение к русским солдатам, которые в сорок пятом году громили в этих краях японцев. Старик оттащил Гриценко в свою хижину. Там он почти три месяца лечил его травами, кормил свининой и поил кобыльим молоком. Уже после Нового Года Гриценко окреп настолько, что мог оправиться на нашу сторону.

Но старик предостерег его. Он видел, как китайские солдаты минировали берег Аргуни на большом протяжении. Гриценко обследовал берег, но под снегом видимых признаков мин не обнаружил. Идти наудачу было слишком опасно. Тогда старик уложил его на повозку, завалил кучей свиного навоза и повёз в село, куда он раз в месяц возил свинину и навоз. Ночью Гриценко перешел Аргунь под самым носом у китайцев, патрулирующих берег реки.

На Советском берегу его сразу задержали пограничники. Никаких документов, никакого оружия; одет, черт знает как, да ещё и навозом весь перемазан. На шпиона или диверсанта не похож. Но то, что рассказывал Гриценко, было настолько невероятным, что его почти два месяца продержали на гауптвахте погранотряда. Всё это время командир отряда вёл секретную переписку, пытаясь установить: был ли в действительности такой младший сержант Гриценко, который, как он утверждает, в октябре ходил в поиск на китайскую территорию. Дело было в том, что Гриценко перешел границу на участке уже другого погранотряда, командир которого, естественно, ничего не знал об октябрьской операции на соседнем участке. А поскольку эта операция носила совершенно секретный характер, то и ответы на свои запросы командир получал туманные и расплывчатые.

В конце концов, в погранотряд приехал офицер из штаба армии. Он был полностью в курсе прошедшей операции. Просто, сведения о том, что пропавший на китайской территории Гриценко объявился, попали к нему только два дня назад. Злую шутку сыграл с Гриценко режим секретности.

Офицер допросил Гриценко, убедился, что он именно тот, за кого себя выдаёт, и увёз его в штаб армии. Там Гриценко вручили «посмертный орден» и уволили в запас. А в его полку и в его взводе друзья так ничего и не узнали о том, что их товарищ, который ценой своей жизни обеспечивал возвращение группы разведчиков, остался жив. Для них он так и остался погибшим героем.

Глава Х. Генрих Краузе.

Шеренги имперской гвардии напоминали черные монолитные стены. Они молча вышли из лайнера и без единого звука построились в каре. Потом, так же в полной тишине, каре разделилось на группы в две шеренги каждая. Эти шеренги безмолвно двинулись на толпу, собравшуюся на космодроме.

Гвардейцы были одинакового роста, ровно сто восемьдесят пять сантиметров. Длинные блестящие плащи черного цвета, красно-белые шлемы, а под ними — бледные неподвижные, совсем каменные, лица. Эти неподвижные лица были настолько похожи друг на друга, что создавалось впечатление, что эти солдаты не женщинами рождены, а клонированы из одного исходного материала. Эта одинаковость лиц, точнее, безликость вкупе с мрачной тишиной производили жуткое впечатление. Среди встречавших лайнер были убелённые сединами, покрытые шрамами и ожогами Космические Волки. Они-то видали всякие виды, и никто из них в своё время не дрогнул перед строем крейсеров противника. Но и эти, увенчанные титулами и наградами, ветераны поддались всеобщему трепету и безмолвно отступали перед надвигающейся горсткой гвардейцев, не идущей ни в какое сравнение с бронированными колоннами Федерации Альтаира. Они, стоящие в первых рядах, безропотно попятились, наступая на ноги стоящим сзади военным рангом пониже. Те тоже теснились назад, нажимая плечами на роскошную толпу придворных дам герцогини Каллисто. Кто-то падал, кого-то сильно придавили. Но все молчали, никто не роптал и не нарушал тишины, повисшей над космодромом.

А гвардейцы образовали живой, или почти неживой, коридор, в одном конце которого был парадный трап лайнера, а в другом стояли князь Джайл, командующий Ударным Флотом Империи, граф Деков, командующий центральной базой имперских космических сил на Обероне, и граф Глюм, премьер-министр Великого Герцогства Каллисто.

Образовав коридор, гвардейцы перестроились. Одна шеренга развернулась лицом внутрь коридора, а вторая осталась на своих местах. Мы, не раз смотревшие в лицо смерти, чувствовали себя под неподвижными взглядами гвардейцев и их короткоствольными мощными лучемётами весьма неуютно.