Хроноагент, стр. 78

В другой раз Лена принесла полбутылки водки: украла у Магистра. Я размечтался о соответствующей закуске. “За чем же дело стало?” — спросила Лена, указывая на синтезатор.

Памятуя об “удачном” эксперименте с кофе, я решаю воздержаться от опытов с красной рыбой и тому подобными деликатесами. “Творю” обыкновенный соленый огурец! Но воображение играет со мною злую шутку. Синтезатор — агрегат очень чуткий. Весь принцип его действия основан на том, что он улавливает биотоки оператора, которые генерируются его воображением, и формирует объект, руководствуясь малейшими нюансами этого воображения. Короче, из камеры я вынимаю зеленый, покрытый пупырышками огурчик с запахом селедки и вкусом соленых рыжиков.

Мне бы здесь и остановиться. Но, подогреваемый насмешливым взглядом своей подруги, я иду дальше. Хорошо, раз не получился огурец, сделаем соленые рыжики! Вот здесь мое воображение, разыгравшись, выходит из-под контроля… Рыжики получились рыжими, как лисий хвост. Правда, этим сходство и ограничилось. По форме они напоминали пельмени. Вкус мы не распробовали, сильно мешал запах, который, как и цвет, имел своим первоисточником все ту же обладательницу пышного рыжего хвоста.

Но самым впечатляющим для меня был опыт с пельменями. Я проделал его в глубокой тайне: один на один с синтезатором. Я долго сосредоточивался, вспоминал, как мама готовила фарш… Мама моя умела все, особенно хорошо она пекла пироги и варила варенье, лучше всего получалось клубничное…

Пельмени получились как пельмени, чуть побольше размером, чем следовало, но пахло от них, как от настоящих пельменей. Я пожалел даже, что сделал только пять штук. Быстренько сдобрил их майонезом, посыпал перчиком, затем, расхрабрившись, сотворил еще и кружку пива. Пены было больше чем достаточно, зато запаха пивного не хватало. И на вкус оно оказалось остывшим чаем, заваренным третий раз на одной заварке. Страшная мысль посетила меня, и я осторожно попробовал пельмень.

Пельмень был как пельмень. Только фарш по консистенции немного напоминал хорошо проваренную вату пополам с мокрой газетой. Зато вкус был изумительный: свежесваренного клубничного варенья! Я уже привстал, чтобы выбросить свое “творение” в утилизатор. Но в этот момент принесло Лену. Под ее внимательным взглядом я мужественно, не моргнув глазом, с аппетитом съел ватно-бумажное клубничное варенье, с майонезом и перцем, и запил все это холодным спитым чаем.

Когда я все прикончил, Лена спросила: “А меня почему не угостил?” Пришлось во всем честно признаться. Отхохотавшись, Лена сказала: “Я сразу это поняла, по тому, с каким аппетитом ты это поглощал. У меня даже слюнки текли. Если бы это действительно был кулинарный шедевр, ты бы непременно похвастался!”

Правда, с другой техникой дело обстояло успешнее. У меня даже прорезался талант в области создания голограмм. На движущиеся у меня, разумеется, опыта еще не хватило, но зато я создал трехслойную.

Естественно, на всех трех слоях я увековечил свою подругу в тех видах, в каких она запомнилась мне в первые сутки моей монастырской жизни. На первом слое Лена сидела за компьютером в зоне переброса и, обернувшись вполоборота, смотрела на меня. Такой я увидел ее в первый раз.

На втором слое она стоит передо мною в тот момент, когда признавалась мне в любви.

Третий слой был самым эротичным и самым, на мой взгляд, непристойным. Я изобразил ее спящую на моем диване после первой ночи любви, такую, какая она тогда была: в одних босоножках. Лена же находила эту голограмму самой удачной: “Здесь я получилась лучше всего. Те голограммы писало изумление, а эту — любовь”.

Глава 14

А между тем время шло. В день я сдавал по два-три зачета или экзамена. Моя электронная “зачетка” стремительно заполнялась отличными оценками. Все это поднимало настроение. Но в то же время неотвратимо приближался роковой день экзамена по темпоральной математике. Вот это настроения никак не поднимало, не способствовало как-то.

Вот наконец и он — этот день. Проснувшись, я читаю на дисплее: “7.30 — тренинг верховой езды. 8.40 — отработка приемов конного боя: сабля, рубка пешего противника. 10.20 — темпоральная математика, экзамен”.

В десять я уже сижу за компьютером и мрачно размышляю о том, как хороша была бы все-таки жизнь, если бы ее не отравляла темпоральная математика. Я совсем было решаю сразу признаться экзаменатору, что я не готов. Но тут бес толкает меня в ребро, и я наскоро готовлю себе шпаргалку. Записываю необходимую информацию отдельным файлом, с тем чтобы в нужный момент вывести ее на один из четырех дисплеев. При этом я совершенно упускаю из виду, что, когда компьютер находится в режиме “экзамен”, экзаменатор имеет возможность просматривать все четыре дисплея моего компьютера. Совсем недавно это помогло мне на экзамене по хронофизике. Я решал задачу, используя один из дисплеев как “черновик”, и, выдавая ответ, от волнения вместо —17-й степени умножил результат на +7-ю. То, что получилось, не лезло ни в какие ворота. Экзаменатор улыбнулся и, сказав: “Ну, зачем же так волноваться, Коршунов?”, поставил “отлично”.

В 10.20 на дисплее появляется лицо экзаменатора. Это седой Маг с пышной шевелюрой. Чертами лица он мне чем-то отдаленно напоминает Эйнштейна. Мы приветствуем друг друга, и экзамен начинается. Довольно быстро Маг разбирается, что теорию темпоральной математики я усвоил довольно прилично, и переходит к практическим задачам. Я вызываю “помощь”. Лицо Мага мрачнеет, он с минуту внимательно смотрит на меня, потом начинает говорить, словно гвозди в крышку гроба вколачивает:

— Молодой человек, до настоящего момента я страдал уверенностью в том, что в секторе Внедрения и Воздействия работают самые надежные, самые ответственные люди. Вы только что излечили меня от этого синдрома. Я сегодня же скажу об этом Филиппу, пусть он порадуется. А вам я скажу вот что: не надейтесь стать полноценным хроноагентом с таким отношением к делу. Такие вещи недопустимы вообще, но их еще можно представить в работе техника, хронофизика, аналитика. В их распоряжении наша компьютерная сеть, рядом более опытные товарищи, они подскажут и поправят. А вы? Вы выходите в реальную фазу, чтобы осуществить воздействие. Огромный коллектив работает на вас. И от того, какое вы примете решение, зависит результат. Я прекрасно знаю, как часто возникают нештатные ситуации, всего никогда не предусмотришь. Успех или неуспех в этом случае во многом зависит от того, как свободно хроноагент владеет аппаратом темпоральной алгебры. А вы, я вижу, готовите себя к тому, чтобы и там работать по шпаргалке. Неужели вы не можете взять себе в голову, что от ваших действий там зависит не только успех нашей работы здесь, но и судьбы десятков тысяч, миллионов людей в тех фазах, куда будут внедряться такие, с позволения сказать, хроноагенты?..

Маг безнадежно машет рукой, и дисплей гаснет…

Полчаса я сижу в кресле и курю одну сигарету за другой. Похоже, Андрей Николаевич, вы уже подвели итог своей карьере в фазе Стоуна. Пакуйте багаж, XXV век ждет вас. Интересно, а чем я там смогу заниматься? В принципе, можно будет попробовать свои силы на межпланетных трассах, а то и на звездных крейсерах. Эту технику я уже освоил.

Сигнал таймера прерывает мои “мечты” и возвращает меня к реальности. Пора работать по заданиям Магистра. Делаю это скорее по привычке, машинально.

Закончив, как всегда, готовлю отчет и несу его к Магистру. Как правило, он с интересом смотрит мои отчеты, сопровождает их язвительными замечаниями и задает массу вопросов. На этот раз Магистр даже не отрывается от компьютера при моем появлении.

— Положи на стол, — сухо говорит он, не оборачиваясь.

Ясно. Беседовать со мной он не расположен. Да и о чем ему теперь со мной беседовать? Молча возвращаюсь к себе. Скоро должна прийти Лена. Жду ее до вечера, но она не приходит. Здесь тоже все ясно.