Хроноагент, стр. 32

— Терпимо. Давай одеваться, а то мужики сейчас нас хватятся, начнут искать и найдут в таком виде.

— Думаешь, им сейчас до нас?

— Ничего я не думаю. Я знаю только, что они уже добрались до спирта, и кто его знает, какие мысли им могут сейчас прийти в головы. Давай не будем их на грех наводить.

Оля соглашается, и мы, одевшись, возвращаемся к обществу. Там нас еще не хватились. Правда, Сергей, увидев меня, кивнул, “накапал” мне в кружку спирта и куда-то исчез. Замечаю, что Саша Комов переводит восторженный взгляд с Волкова на Ольгу и обратно. Но ревности во мне нет. Наоборот, гордость за то, что у меня такая женщина, что от нее трудно отвести восхищенный взгляд.

Вернулся Сергей с гитарой.

— Выпей, друже, и ударь по струнам, — предлагает он.

Вечер продолжается под дружное пение. Часов в десять

Волков прекращает застолье:

— Все, отбой. Завтра — тяжелый день. Надо отдохнуть как следует.

Мы с Сергеем провожаем Ольгу с Гучкиным и возвращаемся уже к полуночи, когда эскадрилья дружным храпом шевелит крышу нашей хаты.

Глава 14

“Есть упоение в бою”, — сказал в свое время Пушкин. Эх, Александр Сергеевич, дуэлянт вы наш неистовый! Вас бы сюда, в август 41-го! Что б вы тогда сказали? Нет уж, оставайтесь в своем времени, а то, не дай бог, сложишь голову безымянным, как тысячи, десятки тысяч поэтов, художников, артистов, ученых, так и не подаривших миру своих творении.

Но поднимись Александр Сергеевич в эти дни над Белыничами, окинь он взором своим этот ад, это месиво из самолетов, продирающееся сквозь море огня, он написал бы по-другому. “Есть озверение в бою!”

Через пятьдесят лет, на волне ревизии истории, под флагом “обнародования скрывавшихся фактов” и “освещения правды” кабинетные ученые и просто писаки всех мастей и расцветок, купленные гонорарами, будут писать, что операция по ликвидации авиационной базы под Белыничами была непродуманной, что людей гнали на убой, что можно было бы вообще не трогать эту базу и т.д.

Что можно сказать этим правдолюбам? Хорошо рассуждать о прошедшей войне, сидя в уютном кресле с чашкой кофе и сигаретой, обложившись справочной литературой и поглаживая мурлыкающую на коленях кошку. Можно дописаться до всего, особенно если тебе пообещают хорошие деньги за очередное разоблачение ужасов и бардака Совдепии. И допишутся! Будут писать, что воевали мы плохо, не так воевали. И победили не так, как надо побеждать, да и побеждать-то не нужно было. Лучше всего было бы сразу побросать оружие и запросить пардону. Жили бы сейчас в Германии! Только в качестве кого, позвольте спросить? И в какой Германии?

И начнут писаки изгаляться: и солдаты у нас были тупые, и полководцы бездарные, и летчики летать не умели, и танкисты собственных танков боялись, и артиллеристы мазали, больше по своим били. И величайший полководец XX века, маршал Жуков, вовсе не величайший полководец, а безграмотный мясник. Он, мол, только численностью и мог давить. Невдомек этим “писателям” и легковерным читателям, что военное искусство в том и состоит, чтобы в нужное время в нужном месте создать численное превосходство, а все остальное — дело техники.

И о технике будут писать: воевали мы на никуда не годных танках и самолетах, вот у немцев и американцев! Что-то я не припомню, чтобы за всю войну хоть в одной воюющей стране был создан танк, способный конкурировать с “Т-34”, или штурмовик, хоть отдаленно приблизившийся по своим характеристикам и живучести к “Ил-2”.

Да, немцы были сильным противником! И солдаты хорошо обучены, и командиры грамотные, и техника была хороня, а главное, много у них было и солдат, и техники. Да и трусами они не были. Тем больше чести нашим солдатам, полководцам и создателям оружия, что сумели переломить ход войны, разгромить и победить такого врага!

Да, цена победы велика. Могла ли она быть меньше? Вряд ли. Не следует забывать, что к войне Германия была подготовлена лучше, имела численное превосходство и в живой силе, и в технике. Все те бесчисленные корпуса и дивизии, которые перечисляет в своих книжонках писака-ренегат, существовали только на бумаге, а в лучшем случае были развернуты по штату мирного времени и так никогда и не успели укомплектоваться. Потому что фактор, пусть даже не внезапности (только глупец не понимал, что вот-вот начнется), а фактор первого удара, сыграл свою роль. Итог: вынужденное, подчас беспорядочное отступление. И не солдаты, и не командиры тому виной, а противник. Грамотный, умелый, бесстрашный, прекрасно оснащенный.

И опять звучат голоса: зачем было нести тяжелые потери в оборонительных боях, стоять насмерть — “Ни шагу назад!”, попадать в окружение? Лучше бы спокойно отступить до Волги или до самого Урала. Немецкая армия просто утонула бы в наших пространствах. А как быть с Турцией и Японией, которые готовились к вторжению и только ждали, когда падет Москва? А скольких потерь стоило бы потом выковыривание и изгнание врага из нашей земли? Достаточно и тех жизней, которые были пожертвованы на наступление от Сталинграда до Берлина.

Не следовало и Европу освобождать, достаточно было изгнать врага со своей территории. И оставить его недобитым? Чтобы он быстренько зализал раны и с новыми силами и новыми союзниками снова обрушился на нас? Были и другие потери. Когда хваленый Паттон обделался в Арденнах и “непобедимые” американцы заверещали о помощи, наша армия двинулась в наступление на восемь дней раньше срока. Она заплатила десятками тысяч жизней, чтобы спасти от позор “лучшего в мире генерала” с его “лучшими в мире солдатами”, которые так и не научились воевать.

Не надо было и Кенигсберг штурмовать, и Варшаву, Будапешт, и Берлин. Обойти их стороной, сами когда-нибудь сдадутся. И затянуть войну еще на полгода, на год! Не это было нужно, а нужна была победа, скорейшая победа, пусть даже тяжелой ценой. Тем более что солдат наших не надо было подгонять, они сами рвались в бой, они сами стремились скорее покончить с войной, несмотря на любые жертвы.

Наемные писаки скажут, что все это домыслы, что все это советская пропаганда. Они будут утверждать, что солдат подгоняли сзади пулеметами, что они не хотели воевать и т.д. Я ничего не стану им отвечать. За меня ответит мой отец. Вот что написал своим родителям 6 августа 1941 года лейтенант-танкист в свои неполные двадцать два года:

“Возможно, это письмо будет последним, на войне как на воине. Во всяком случае, праздновать труса не собираюсь и назад пятиться тоже вряд ли буду. Особенно не тревожьтесь. Ведь сейчас гибнут тысячи людей, и ни я, ни вы к лику святых не причислены. Убьют — значит, этому быть, буду жив — еще лучше. Так или иначе, но надо ко всему подходить трезво и в панику и в слезы не бросаться. Будьте мужественными, что бы ни случилось. Помните, что Родина требует в минуту опасности любых жертв. Так будьте же готовы и вы пожертвовать кое-чем.”

Не знаю, зачем я вступаю в эту полемику. Хочу спросить этих “писателей” только об одном. А какое вы имеете право судить тех, кто уже не может вам ответить, тех, кто отдал жизнь за то, чтобы вы могли сегодня изгаляться над ними? За это они отдали свои жизни? А вы выбирались из окружения? А вы зарывались в землю под вой пикирующих “Юнкерсов”, рев танков и грохот разрывов? А вы слышали свист пуль над головой, крики раненых и стоны умирающих? А вы видели толпы беженцев на дорогах, страх и слезы в глазах женщин и детей? А вы видели разбитые в щебень города и сгоревшие села? А вы нюхали, как горят хлебные поля? А обоняли гарь тротила и сотен трупов на ничейной земле? Хоронили погибших друзей? Нет? Так какое право имеете вы паскудить на тех, кто все это пережил?

Неправедно заработанные деньги не принесут счастья ни вам, ни вашим потомкам! На месте моих “работодателей” я бы взял таких вот “разоблачителей” вместе с их статейками и перебросил их сюда, в 41-й. Полагаю, утопили бы их в отхожих местах вместе с их творениями. Впрочем, получилось бы, как в басне: “И щуку бросили в реку”.