Карточный домик, стр. 63

Так ничего и не придумав, он отправился прямиком в офис Главного Кнута и выложил ему все начистоту. Там, в центральном фойе, сказал он, сидит молодой человен, который его шантажирует. Дело в том, признался он, что много месяцев тому назад они немного подурачились вместе, но, отметил он, с этим сразу же было покончено. А теперь он не знает, что делать. Он пропал!

Ему сказали, что все это уладят и больше не надо будет беспокоиться. Во время отступления из Дюнкерка случалось и не такое! В общем, покажите его и будьте уверены, что Главный Кнут все утрясет как нельзя лучше.

Урхарт подтвердил свою репутацию человека слова. Он представился мальчонке и заверил его, что если через пять минут он все еще будет в здании, то полиция арестует его за шантаж. Парнишке заодно объяснили, что в таких случаях арест и судебный процесс проходят без лишнего шума, никто не узнает фамилии этого министра и мало кто услышит, на сколько лет его посадят. Потребовалось совсем немного, чтобы молодой человен окончательно понял, что совершил ужасную ошибку и Должен как можно быстрее исчезнуть. Перед тем как отпустить парня с миром, Урхарт внимательно списал с водительсного удостоверения его данные — так, на случай, если тому вновь вздумается причинять людям беспокойство и появится необходимость его разыскать.

И вот он стоял перед ним, в первом ряду, и Ирл мог ожидать от него предъявления самых невообразимых требований, о характере которых можно только мучительно гадать. Все время, пока Ирл произносил свою речь, его не оставляло гнетущее чувство ожидания неизбежного удара, и, когда он закончил, даже самые горячие его сторонники были разочарованы выступлением. Речь его никуда не делась, никто ее не подменял — вот она, у него в руках, отпечатанная крупным шрифтом на небольших листках бумаги, тем не менее, она была неузнаваема — без огня, порыва, страсти. Люди пришли не за тем, чтобы им зачитали текст, а чтобы послушать его самого, а он, казалось, в это время был где-то в другом месте.

Ему все равно громко аплодировали, что не улучшило его состояния. Мэру пришлось почти силой стащить его в партер, чтобы удовлетворить толпу, шумно требовавшую, чтобы ей дали возможность пожать ему еще раз руку и лично пожелать всего наилучшего. Ему кричали, его хлопали по спине, а он лишь замечал, как его все ближе относило к паре благожелательных молодых глаз, и чувствовал себя при этом так, как если бы его волокли к вратам ада.

Но Саймон не стал устраивать ему никаких сцен, только тепло пожал ему руку и приятно улыбнулся. При этом одной руной он нервно поигрывал золотым медальоном, висевшим у него на шее. Потом его не стало — как не стало еще одного исчезнувшего в толпе лица, — и вот он уже мчится в машине назад, в Лондон, в безопасность.

Когда он подъехал к дому, на холодном ветру его ждали двое.

— Добрый вечер, мистер Ирл! Симмондс и Питере из газеты «Миррор», У вас был интересный митинг. Мы получили материалы, которые раздавались корреспондентам, но это сухие слова, а хотелось бы чем-то украсить их перед тем, как предлагать нашим читателям. Ну, хотя бы как реагировала на вашу речь аудитория. Не, могли бы вы рассказать что-нибудь о тех, кто был в зале, мистер Ирл?

Не говоря ни слова, он ринулся в дом и захлопнул за собой дверь. Выглянув затем из-за занавески, он увидел, как они недоуменно передернули плечами и пошли к припаркованной на другой стороне улицы машине с кузовом «универсал». Устроившись в машине, они вынули из сумки книгу и термос и приготовились к долгой ночи ожидания.

Воскресенье, 21 ноября

Выглянув в окно после восхода солнца, Ирл убедился, что они все еще были там. Один спал, надвинув на глаза мягкую фетровую шляпу, другой читал воскресные газеты, мало чем напоминавшие выпуски прошлой недели. Присоединение к гонке Урхарта и катастрофа Маккензи пришпорили избирательную нампанию. Дала трещину решимость и единодушие, с которыми члены парламента до этого отказывались участвовать в опросах.

«Все равны!» — заявила «Обсервер», комментируя результаты своего опроса, к участию в котором ей удалось привлечь 60 процентов членов парламента от правящей партии. Их голоса практически поровну разделились между тремя лидировавшими кандидатами — Самюэлем, Ирлом и Вултоном. В непосредственной близости от них держался Урхарт, практически сошел с беговой дорожни Маккензи. Полностью исчез тот небольшой отрыв, с которым начал гонку Самюэль.

Эти новости не обрадовали Ирла. Он провел изнурительную, бессонную ночь, нервно расхаживая по комнате и не находя успокоения. Повсюду, куда бы он ни глянул, смотрело на него лицо Саймона. Изводило его и присутствие на улице тех двух корреспондентов. Что, собственно, было им известно? Почему, с какой целью расположились они так основательно на пороге его дома? Долгое и томительное ночное бдение, изматывающие поиски ответов на мучительные вопросы, продолжавшиеся до самого утра, до первых лучей, скользнувших по холодному, серому, ноябрьскому небу, лишили его надежды и воли к сопротивлению. Он должен знать, и знать наверняка.

Увидев, как показалась в дверях дома и направилась к ним через улицу затянутая в шелковый домашний халат фигура небритого Ирла, Питере толчком в бок разбудил Симмондса.

— Каждый раз срабатывает, — сказал Питере. — Словно волшебство какое-то! Никто из них не в силах справиться с искушением разузнать. В общем, ведут себя, как завидевшие сыр мыши. Ну так послушаем, что он нам скажет, Альф. Да включи же этот чертов магнитофон!

— Доброе утро, господин Ирл! — крикнул Питере приближавшемуся министру. — Не стойте там на холоде, посидите с нами. Может быть, чашечку кофе?

— Что вам надо? Почему вы шпионите за мной?

— Вы сказали «шпионите», мистер Ирл? Не валяйте дурака, нам просто надо добавить что-то яркое в нашу статью. Вы же один из лидирующих кандидатов, участвующих в очень важной избирательной кампании. Не видели еще сегодняшних газет? Естественно, люди проявляют теперь к вам повышенный интерес. Они хотят знать, чем вы увлекаетесь, кто ваши друзья.

— Мне вам нечего сказать!

— Тогда, может быть, попросить интервью у вашей жены? -спросил Симмондс. — Да что я такое, глупый, говорю! Вы же, конечно, не женаты, не так ли, мистер Ирл?

— Что вы имеете в виду? — резким фальцетом выкрикнул Ирл.

— Господи, да ничего особенного, сэр. Между прочим, вы уже видели фотографии со вчерашнего митинга?

Прекрасные фотографии, и очень четкие. Мы думаем поместить одну из них у себя на первой полосе газеты. Хотите посмотреть?

Из окна машины высунулась рука с большой глянцевой фотографией, которой она помахала перед носом Ирла. Он вырвал ее и ахнул. Фото действительно было очень четким. Схватив руку улыбавшегося Саймона, он смотрел ему в глаза. Все детали были хорошо, даже слишком хорошо проработаны. Похоже было на то, что какая-то невидимая рука подвела крупные глаза Сайгона и подкрасила, выделяя его пухлые, капризные, как у Ребенка, губы. Наманикюренными пальцами он поигкывал висящим на шее медальоном. Все это выглядело очень, очень женоподобно.

— Хорошо его знаете, сэр?

Ирл швырнул фотографию в окно машины.

— Что вы стараетесь доказать? Я все отрицаю и пожалуюсь на назойливость вашему редактору!

Ирл повернулся и быстрым, широким шагом направился к двери своего дома.

Редактору, сэр? Так именно он и послал нас сюда! — крикнул Симмондс вслед удалявшемуся министру.

Когда за Ирлом захлопнулась дверь, Питере повернулся к своему коллеге.

— А это его здорово встревожило, Альф. И они снова взялись за газеты.

Понедельник, 22 ноября

Кендрик с готовностью откликнулся на просьбу Матти встретиться для беседы. Он и сам не знал, почему так обрадовался этой просьбе — потому ли, что ему, как заднескамеечнику оппозиции, льстило внимание со стороны прессы, или просто потому, что каждый раз, когда он ее видел, у него загорались глаза и дрожали колени. Так или иначе, Кендрику совсем не хотелось доискиваться до причин — он просто радовался предстоящей встрече, и все тут. И вот они уже сидели, попивая заваренный им к ее приходу чай, в его однокомнатном офисе в красном кирпичном здании, хорошо известном всем по старым черно-белым фильмам как новое здание Скотланд-Ярда — штаб-квартира английской полиции. Силы закона и порядна давно уже перебрались на более удобную базу на Виктории-стрит, и администрация парламента с радостью ухватилась за освободившуюся, хотя и обветшалую, площадь на другой стороне улицы, так как испытывала сильную нужду в дополнительных служебных помещениях для парламентариев.