Карточный домик, стр. 24

Реакция последовала незамедлительно — стоимость акции компании "Ренокс кемикл сразу же подскочила с 244 до 295 пенсов, и те 20 000 обыкновенных акций, которые двумя днями раньше брокеры «Юнион бэнк оф турки» приобрели у компании, стоили теперь ровно 59 000 фунтов стерлингов.

На следующий день незадолго до полудня в банк позвонили и попросили эти акции продать, а вырученную сумму депонировать на соответствующий счет. Звонивший объяснил столь внезапное решение тем, что, к сожалению, со строительством гостиницы в Анталии ничего не получается, и владелец счета возвращается в Кению. Он надеется, что банк проявит любезность и к тому времени, когда придет владелец счета, можно будет его закрыть и рассчитаться.

Действительно, перед самым закрытием банка в три. часа дня тот же мужчина в очках, шляпе и спортивном пиджаке получил 58 962 фунта стерлингов, положив пачки двадцатидолларовых купюр в принесенный коричневый картонный панет. Он возмутился, что из такого недолгого и такого простого счета банк вычел за услуги целых 750 фунтов, но, как и предполагал заместитель управляющего, не стал поднимать шума. Он попросил отправить итоговый отчет по его временному адресу в Паддингтоне и, перед тем как уйти, поблагодарил клерка за любезность.

На следующее утро, меньше чем через неделю после встречи Урхарта с Фирдаусом Джабвалой, Главный Кнут вручил казначеям партии 50 000 фунтов стерлингов наличными, которые с большим удовольствием их приняли, поскольку приходилось выплачивать наличными значительные суммы. Урхарт попросил, чтобы они не забыли направить приглашения жертвователям на парочку приемов на Даунинг-стрит и информировали бы его об этом заблаговременно: предстояло договориться с политическим секретарем премьер-министра о том, чтобы он организовал его десятиминутную встречу с мистером и миссис Джабвала. Один из казначеев аккуратно записал адрес жертвователя, заверил Урхарта, что сделает все необходимое, и запер деньги в сейфе.

Этим вечером Урхарт выехал в отпуск в отличнейшем расположении духа.

Часть II

СНЯТИЕ КОЛОДЫ

Август

Августовские газеты были просто ужасны. В отсутствие политических деятелей и политических корреспондентов дублирующие корреспонденты лобби всячески изворачивались, стараясь заполнить вакуум и протолкнуть на первую полосу газеты какой-нибудь материал за своей подписью. Естественно, что при этом мертвой хватной вцеплялись в слухи и толни. Стоило, снажем, появиться во вторник на пятой полосе газеты «Гардиан» краткому сообщению, содержавшей то ли намек, то ли догадку, как в пятницу это сообщение превращалось уже в интригующую статью на первой полосе газеты «Дейли мейл». Второразрядные корреспонденты ловили время, чтобы показать, на что они способны, и чаще всего демонстрировали это, изгаляясь над репутацией Генри Коллинриджа. Старались быть замеченными и ничем не проявившие себя до сих пор заднеснамеечнини, уважительно именуемые в газетах «видными деятелями партии». Теперь они бойко критиковали правительство, которое, по их мнению, проводило неправильную политику, и делились своими соображениями о том, как именно можно заставить правительство осознать необходимость смены ориентиров и приоритетов. Газеты изобиловали слухами, что премьер-министр якобы недоволен своими коллегами по кабинету и не доверяет им, а поскольну не было никого, нто мог бы авторитетно эти слухи опровергнуть, то само молчание было истолковано как авторитетное их потверждение. Питаясь самими собой, домыслы невозможно разрастались. Распространившиеся в начале августа слухи об «официальном расследовании обстоятельств утечки секретной информации в кабинете министров» в конце августа подавались как утверждения о неизбежности серьезных перестановок в составе правительства этой же осенью. В вестминстерских кругах поговаривали, что у Генри Коллинриджа портится характер, что он становится все более раздражительным, несмотря на отдых на своей вилле под Каннами.

Мутная лавина статей, главным образом в колонках светской хроники, обрушилась и на брата премьер-министра, и в отдел прессы на Даунинг-стрит посыпались телефонные звонки с просьбой прокомментировать толки, будто премьер-министр помогал «дорогуше Чарли» избавляться от слишком пристального внимания к нему со стороны кредиторов, включая такого, как Налоговое управление. Но Даунинг-стрит не стал ничего объяснять, поскольку речь шла о личных, а не официальных делах премьер-министра. Как правило, на все самые невообразимые предположения в его адрес Даунинг-стрит отвечал обычным формальным заявлением: «Нам нечего сказать по этому поводу», что, однако, тут же препарировалось и появлялось в газетах в самом невыгодном свете.

Урхарт позволял в разговорах по телефону лишь самые прозрачные намеки, тем не менее этого было достаточно, чтобы с каждым новым августовским днем пресса все чаще и теснее связывала имя премьер-министра с именем его брата-голодранца. Не то чтобы Чарли болтал какие-нибудь глупости — у него хватало простой сообразительности, чтобы нигде не высовываться. Но вот однажды анонимный телефонный звонок в редакцию одной из бульварных воскресных газет позволил проследить за ним вплоть до того момента, когда он вошел в двери дешевенькой гостиницы в местечке Бордо. Туда немедленно направили репортера с наказом влить в него столько вина, сколько нужно, чтобы получить от него несколько классических «чарлизмов», но репортер добился лишь того, что совершенно упившемуся Чарльзу стало плохо, его стошнило прямо на репортера и его блокнот, после чего он полностью отключился. Прыткий репортер, однако, не растерялся. Он сунул подвернувшейся девице с крупным бюстом и глубоким декольте пятидесятифунтовую бумажку и, когда она склонилась над обмякшей фигурой, поймал в кадре волнующий момент касания, зафиксировав его на пленке фотоаппарата для будущих поколений и 11 миллионов читателей этой газеты. На следующей неделе она вышла со статьей под кричащим заголовком: «Я разорен и подавлен, говорит Чарли». В ней в сотый раз сообщалось, что брат премьер-министра беден, психологически сломан своим неудачным браком и событиями, насающимися его знаменитого брата. Очередное стандартное заявление Даунинг-стрит, что им «нечего сказать по этому поводу», в этих условиях было еще неосмотрительнее, чем до сих пор.

В следующее воскресенье эта фотография снова появилась в той же газете, однако на этот раз рядом с ней красовалась фотография премьер-министра, удобно отдыхающего на юге Франции и, судя по его виду, совсем не расположенного покинуть свой шезлонг возле бассейна, чтобы протянуть руну помощи бедному и несчастному брату. Редакция газеты, видимо, как-то запамятовала, что лишь неделей раньше поведала своим читателям, как заботливо и усердно Генри помогает своему брату разделаться с многочисленными финансовыми трудностями. Пресс-отдел Даунинг-стрит не упустил случая напомнить об этом.

— А что вы хотите? — невозмутимо ответил редактор. — В данном случае мы поступаем совершенно справедливо, поскольну освещаем вопрос не с одной, а с обеих сторон. Несмотря на все его недостатки, мы выступали в поддержну Коллинриджа с самого начала предвыборной кампании. Теперь пришло время немного подправить баланс.

Да, августовские газеты были просто ужасны!

Сентябрь — октябрь

Сентябрь оказался еще хуже августа. В самом его начале лидер оппозиции объявил о своем уходе в отставку, чтобы уступить место «более крепкой руке, которая могла бы еще выше держать наше знамя». Он всегда славился своим красноречием.

Как это бывает со многими политическими деятелями, его подтолкнули к этому молодые соратники, у которых было больше энергии и амбиций и которые подготовили все так тихо и осторожно, что он почти ничего не замечал, а когда заметил, было уже слишком поздно. Поздно вечером он созвал корреспондентов и выступил перед ними с эмоциональным заявлением, объявив об уходе в отставку. Был перед этим момент, когда под влиянием своей амбициозной супруги он заколебался и чуть было не передумал, но, поразмыслив, пришел к выводу, что вряд ли можно всерьез рассчитывать на единственный голос в его. теневом кабинете. Прощаясь с павшим лидером, никто не скупился на самые теплые слова. Как это часто бывает, политическая смерть вызвала более пылкое единение сподвижников, нежели его деятельность в качестве их вождя.