Жестокий эксперимент, стр. 41

– Ничего больше не подходит, – стала оправдываться она. – Уф, я вся мокрая. Обязательно надо носить этот дурацкий жилет?

– Не знаю.

– Не знаю, не знаю! А кто тогда должен знать? – взорвалась она. – А это что такое? – подала она ему пакет, с коробочкой, в которой находились документы на его имя – паспорт, права и техпаспорт на яхту, машину, деньги.

– Вы сын его, что ли? Очень похожи.

– Как я могу быть его сыном, посмотрите на дату рождения!

– Да, верно, – разочарованно произнесла она, увидев в паспорте дату. Семнадцатилетний, он явно не соответствовал по возрасту мужчине, фотографии которого были помещены в документах, но с такими же, как и у него, именем, отчеством и фамилией.

– Загадки Агаты Кристи и всех ее коллег в сравнении с этой загадкой – детский лепет! Представляете, если верить этим документам, значит, это я?!

Девушка снова посмотрела на одну из фотографий.

– Вы не похожи.

– То похожи, то не похожи. Так каков же будет окончательный вывод?

Девушка растерялась, но потом, придя в себя, упрекнула его:

– Вот вы смеетесь, а это вовсе не смешно.

– Где вы нашли эти документы?

– В кармане мужской куртки. Там еще есть и какие-то записки, но я ничего в них не поняла.

Он стремглав бросился в каюту и сразу же увидел лежавшие на столе записки, словно когда-то сам сставлял их на этом месте. Когда девушка вошла в каюту, он перечитывал записки уже в четвертый раз.

– Что там такое? – спросила она.

– Обалдеть можно! Оказывается, центр гравитации находится на самой яхте, нас же время уносит назад в прошлое. Невероятно!

– А чему вы радуетесь? – надула она губы. Он испытывал к ней смешанное чувство симпатии и жалости и решил перейти на «ты».

– Я не радуюсь, но разве ты не понимаешь, что с точки зрения физики и наших сегодняшних познаний…

– Меня не интересует ваша физика, – оборвала его девчонка. – Мне пора идти!

Ее нежелание выслушать разозлило его, и он бросил:

– Так иди, вон она, дверь! Но гравитация все равно вернет тебя ко мне так же, как тарелку и многое другое.

– Какую тарелку?

– Потом мы вместе проведем один интересный опыт, и ты все сама увидишь. Послушай, – хотел было он обратиться к ней по имени, однако, перебирая в уме всякие женские имена, не смог остановиться ни на одном. – Послушай, моя девочка, мы должны оставаться сильными духом и сохранять самообладание. Вот ты видела все эти документы, так? Эти записки, по всей вероятности, писал тоже я. Почерк мой. Слушай, а ты… ты меня совсем-совсем не помнишь? Но только как на духу! Школьница покраснела.

– Я вас совсем не знаю.

– Как на духу! – строго повторил он.

– Право, смешно… Что-то такое. Нет, это очень глупо! Будто во сне! Какое-то приключение с сыном какого-то владельца яхты, но одновременно как бы и с самим владельцем…

– Ай-яй-яй! Такая маленькая и уже такие приключения! Ну-ка беги на палубу и принеси бортовой дневник. Сдается мне, я видел его где-то там. Поколдую еще немного над записками.

– Я есть хочу!

– Вот и чудесно! Я тоже голоден. А в камбузе есть все необходимое.

– Где?

– На судах кухня называется камбузом. Давай беги за дневником.

И еще раз стал перечитывать описанное им падение за борт, хотя не помнил ничего подобного. Во сне, правда, падал, и не однажды, с грезившейся ему яхты, неустрашимо и, естественно, успешно боролся с гигантскими волнами и акулами, спасал утопающих: детей и женщин. Однако в записках не было упоминаний никаких живых существ, не сообщалось ни о каком шторме, даже не сообщалось о причине падения за борт. И все же для аспиранта статистических проблем квантовой механики подобное падение было куда как интереснее, чем все эти вместе взятые незначительные подробности.

23

Находясь в их положении, нормальные люди наверняка сошли бы с ума. Однако их нельзя было причислить к абсолютно нормальным людям, кроме того, они были слишком молоды и чудовищно голодны. А вместе с поглощаемыми горами брынзы и колбасы они потихоньку переваривали и прочитанное в бортовом дневнике.

– Имя здесь твое, что ли? – спросил он с опаской, что она снова начнет все отрицать.

– Мое.

– А почерк?

– Вроде бы.

– Тогда значит, ты моя жена.

– Как это жена? – Девушка чуть не подавилась от неожиданности.

– Да так получается.

Сейчас они были уже без спасательных жилетов и свитеров. Он надел хлопчатобумажную рубашку профессора из будущего, волшебным образом превратившегося в свое прошлое, которая была ему великовата. Более удачный выбор, чем он, аспирант, сделала абитуриентка: слишком большим для нее блузкам и платьям она предпочла мужскую тенниску, подчеркивающую ее очаровательный загар и дающую возможность видеть, как вольготно чувствует себя под нею ничем не обремененная грудь. В такую девушку запросто можно было влюбиться, даже находясь в столь необычных условиях. Тем более когда ты не совсем уверен, во сне или наяву обладал ею всего лишь полчаса назад.

– Я даже думать не могу обо всем этом! – отпив глоток чаю, вздохнула девушка.

Он расценил это как попытку увильнуть от серьезного разговора и сказал строго:

– Как это не можешь? Мозги тебе на то и даны, чтобы думала!

– А почему вы кричите на меня?

– Потому что меня бесит, когда кто-то отвечает вот так, как ты. Воображаем себя венцом творения, думаем, что природа через нас познает себя, а как дело коснется чего-то конкретного, – этого не могу, того не понимаю! И не желаем прилагать никаких усилий!

– А что придумал ты? – неожиданно взвилась она.

Он виновато помолчал, затем ответил:

– Придумал… То есть обнаружил, что мы находимся в невероятной с точки зрения науки ситуации.

– Открыл Америку! – принимаясь за очередной бутерброд, бросила она.

– Да, но я хочу понять, а ты…

Она оборвала несвойственным для ее возраста ироничным замечанием:

– Я очень прошу тебя сделать это. И как можно скорее!

– Твои насмешки неуместны. Мы находимся в одинаковом положении, так что угроза одинакова для обоих.

Они были близки к тому, чтобы разругаться в пух и прах, но неожиданно она посмотрела на него своими необыкновенными глазами, тепло-карими, в которых, как в глубинах темного янтаря, искрилась улыбка, и спросила:

– Картины, которые там, на палубе… это ты их рисовал?

– Если все остальное правда, то, наверное, я.

– Очень уж старой ты меня изобразил.

– Наоборот, красивой. Но сейчас ты красивее.

Ее непонятно почему обидела его робкая попытка сделать комплимент. С отвращением оттолкнув от себя тарелку, она произнесла:

– Жрем, как на похоронах!

– Так уж и похороны! Может, панихида. Панихида по нашей умершей старости. А еще лучше – юбилей нашей свадьбы! Давай отпразднуем! Там есть шампанское.

– Думаю, сейчас у нас есть дела поважнее. Ведь ты хотел разобраться, что же все-таки произошло.

Разумеется, она была права. Он, собственно, потому и торопился поесть, чтобы установить по крайней мере относительную последовательность во всем, что они пережили, опираясь на записки. Спешил описать это, как и положено добросовестному ученому. Материала было предостаточно если не для гипотезы, то для того, чтобы составить себе более-менее четкую картину, над которой когда-нибудь будет ломать голову все человечество. Он ощущал ответственность и серьезность момента, как это, наверное, ощущает молодой доктор, собирающий анамнез.

– Хорошо. Давай начнем вот с чего. Что ты помнишь абсолютно точно?

В ответ она покраснела и крикнула, словно хотела скрыть что-то более важное:

– Помню только, что сегодня я должна быть на пробах. За мной должны были прислать машину.

– В каком фильме будешь сниматься?

– Я знаю только название – «В начале весны». Сценарий потом дадут, если меня утвердят. Что-то о первой любви. Так мне сказал режиссер.

Он забыл про научный подход в проводимом им исследовании и засмеялся, сбитый с толку и очарованный ее смущением, не свойственным тем девушкам, которых он знал. Даже первокурсницы редко краснели, чаще заставляли краснеть его.