Жестокий эксперимент, стр. 20
– Разве мы с вами не знакомы? – спросил он и подумал, что вряд ли ему станет легче, если она это подтвердит.
– Не понимаю вас, товарищ профессор! – бросила она, обжигая его своим гневным взглядом.
– И тем не менее, – пробормотал он.
– Но мы… никогда… Я бывала только на ваших лекциях!
«Ага, опять какая-нибудь из этих проклятых студенток, что не оставляют меня в покое», – подумал он, но не разозлился, поскольку его ладони все еще помнили и эти горячие губы, и эту жаркую грудь, и бедра, и многое другое помнили его ладони.
– Я тоже не понимаю. Скажите, а вы действительно ничего не помните?
Ее гнев, стыд и боязнь постепенно как бы затухали. Женщина быстро огляделась по сторонам и ответила:
– Нет, ничего! А где мы? – А ее лицо и шея зарделись, малиновой краснотой залилась и ложбинка меж грудей.
– На моей яхте. Но вы, как я погляжу, одеты явно не для прогулки на яхте.
– Это не мое платье… Моей одежды нет.
– Очень остроумно! Представьте, на мне тоже не мои вещи.
– Да как вы можете?! – крикнула она едва не плача, и он почувствовал в ней своего союзника в борьбе с неизвестными похитителями их вещей, и непонятное утратило свой устрашающий облик.
– Знаете что, пойдемте на палубу. Кто-то приготовил там стол. Перекусим, выпьем и общими усилиями припомним, что сотворили с нами. Идите, идите. Вот туда! – показал он рукой, так как она, видимо, не знала, что такое палуба. – Я сейчас приду.
13
А приборы в рубке, казалось, окончательно сбрендили. Компасная стрелка замерла в абсолютно неприемлемом направлении, а гироскоп медленно и неравномерно вращался против часовой стрелки, несмотря на то, что все на яхте оставалось неподвижным. Часы, ручные и бортовые, показывали одинаковое время. Но куда же, черт побери, подевалось его собственное ощущение времени? Он чувствовал себя на яхте не чужим: тело его явно свыклось с ограниченным пространством, следовательно, он находился в море давно. Но с каких именно пор, почему он не помнит этого?
Аварийный передатчик работал в автоматическом режиме и все посылал и посылал свой однообразный сигнал бедствия неизвестно куда. Спутниковая система связи действовала безотказно, а значит, спасители давно должны были быть здесь. А может, они, несмотря на все сигналы, не могли обнаружить яхту, так же как и он в бинокль не мог разглядеть абсолютно ничего через эту световую завесу? Настроенная на прием, радиостанция не издала ни единого звука ни на одной волне. Но ведь это нонсенс! Даже если бы планета сгинула в атомной войне, радиостанция все равно реагировала бы по крайней мере на электромагнитные колебания в атмосфере!
Следовало более энергично заняться этим необычным явлением, однако смятение, охватившее его, парализовало мозг. Он устало провел ладонью по лицу и почувствовал колкость бороды. Вспомнил, что этим летом решил отпустить бороду, так как во время учебных занятий неудобно ходить небритым. Не ради форса решил отпустить бороду. Вот уже пять лет, как он самый молодой профессор столицы, завкафедрой, а выглядит до неприличия молодо.
Он прошел в каюту и увидел на полке листки бумаги, исписанные мелким почерком. Сверху на них лежала авторучка. Подумал было, что это неизвестные шутники оставили записку, а оказалось – его собственный почерк, его писанина. То, что он прочитал на одном дыхании, представляло собой записки и конспект одновременно, дававшие пищу для размышления о наблюдаемых им сейчас аномалиях. Для размышлений не менее безумных, чем сами эти явления. К тому же, путаница в датах и мыслях свидетельствовала о том, что он наверняка был пьян, когда писал все это. Да, но если писал он, значит, он уже бывал здесь, а сейчас просто вышел из какого-то беспамятства.
Описание всевозможных приключений, происходивших за счет гравитации, заинтриговало его, и он бросился на палубу. Заглянул за левый борт – и действительно, будто припаянная одним краем к яхте, торчала тарелка. К правому борту таким же образом прилепилась книга. Постепенно содержание записок вошло в его сознание, и ему стало казаться, что все это он пережил сам лично. Пожалуй, он уже заглядывал через борт, чтобы посмотреть на книгу. И женщина, что стояла сейчас возле релинга на своих высоченных каблуках и в нелепом вечернем платье, завладела его чувствами отнюдь не час назад.
– Извините, скажите… – начала было женщина, и по ее просящему тону он понял, что теперь она уже не будет устраивать ему скандалов, и обратился к ней:
– Посмотрите-ка туда! Только осторожно, не упадите! Видите что-нибудь?
Она послушно склонилась над бортом и ответила без какого-либо удивления в голосе:
– Книгу.
– Значит, книгу?
– Думаю, что это ваша книга.
– Конечно, моя, если на моей яхте. Но как она туда попала?
– Не знаю. Простите, у вас тут есть туалет?
– На левом борту за каютой, – буркнул он, раздосадованный ее глупостью. Разве можно так реагировать на столь необычное явление?
Он вытащил из резиновой лодки мачту, чтобы с ее помощью отодрать или же вытащить книгу, и краешком глаза наблюдал, какой смешной, напоминающей походку гейши, поступью женщина двинулась в туалет в длинном и узком в шагу платье.
Книга легко отделилась от борта, но тотчас прильнула к нему снова, словно притянутая магнитом. Да, и это все было зафиксировано в записках! Однако сделать что-либо при помощи мачты было трудно, и он стал искать «морскую кошку». (Позже он вспомнит, что вытащил ее очень уверенным движением из лодки, а это было свидетельством того, что перед этим он сам положил ее туда.) Один из крючков «кошки» быстро подцепил матерчатый переплет книги, и вскоре она шлепнулась на палубу. Книга была хорошо переплетена, с эффектной обложкой. Но он не торопился поднимать ее, поскольку еще издали углядел на обложке свое имя, выведенное над заглавием яркими кричащими буквами.
Когда его спутница наконец возвратилась, смущенная и поникшая (из-за чего так ломаться, каждый человек ходит в туалет), он протянул ей книгу, пробормотав:
– Только что вы сказали, что она моя.
– Я читала ее, – произнесла женщина, но книгу не взяла.
– Как это читали, если я в жизни не писал ничего подобного! – закричал он, и женщина, встретившись с его свирепым взглядом, стала отходить назад, приговаривая:
– Умоляю вас! Умоляю!
– Чего меня умолять! Лучше скажите наконец, почему вы здесь?
Она отступила еще на несколько шагов назад и испуганно смотрела на него. Застывший в ее глазах страх заставлял его сдерживать себя.
– Простите, но я скоро совсем свихнусь! Творятся такие вещи…
– Да, и я ничего не понимаю, – поспешила согласиться она. – Извините, а вы не знаете, где мои вещи?
Вопрос показался ему настолько неуместным, что он еле сдержался, чтобы не заорать снова.
– Наверняка там же, где и мои. Идите на палубу, ведь я сказал вам быть там.
И бросился в туалет, поскольку, проснувшись час назад именно с целью сходить в туалет, он, обескураженный происходящим, напрочь забыл, зачем вставал.
В туалете его тоже поджидала неожиданность. Полочка перед зеркалом была прямо-таки заставлена – шикарное мыло, шампунь, импортная щетка для волос, кремы. Рядом с полотенцем висел красивый женский халат в бледно-зеленую и лиловую крапинки. Но почему эта идиотка притворяется, что ничего не знает, если приволокла на яхту все свои причиндалы?! Это было непонятно. Однако причину ее смущения он понял – дама не сумела справиться с бачком. Он нажал поочередно на обе ручки, вода хлынула воронкообразно вниз и почти тотчас же поднялась обратно. Ну, если центр гравитации переместился на саму яхту, как он написал это в своих записках, подобного можно было ожидать.
Теперь уже ему захотелось помириться с женщиной. Попытаться найти в происходящем логику и не бросаться с бухты-барахты в неизвестность.
Он медленно потащился на палубу, а когда приблизился к зябко поеживающейся в шезлонге женщине, его охватило чувство, что он пришел к своему другу по несчастью. Уж в чем в чем, а в том, что они попали в такое положение, это глупое создание повинно менее всего. Он сел на пол, взял стоящий рядом магнитофон и включил радио. Он знал, что ничегошеньки не услышит ни на одном диапазоне, и все же упрямо обшарил миллиметр за миллиметром.