Песня цветов аконита, стр. 110
Права была Мышка… Такие не отпускают жертву.
Больше я ничего не помню. Очнулась я дома. Только бы все это не коснулось отца… Ему и без того плохо сейчас. К телу брата меня не пускают. Так велит обычай. Я увижу его только завтра. Тогда он уйдет в огонь, огненная душа. Тот, из-за кого он умер, даст ли мне это время?"
Глава 5. АОКИ
…Его шаги легки, словно у танцора, и этой легкой походкой он идет по жизням тех, что имели несчастье попасться ему на пути. Черная птица перепархивает с ветки на ветку — не ласточка, нет. Иная. Тоже безобидная с виду… Забирающие душу знают, какое обличье избирать для наивных глаз.
Настоятель монастыря прогуливался по узенькой тропке между плотными зарослями шиповника. Желтой была просторная одежда монаха, желтыми были цветы шиповника, и желтые пчелы вились над ними. Солнечный цвет, цвет жизни.
И стены монастыря Соами сложены из светло-желтого камня. Мерные удары малого гонга далеко разносятся в воздухе — привычные мирные звуки.
Только ночь выдалась далеко не мирной.
Девочка прибежала, девчонка совсем, лет двенадцати. Хоть и запрещено здесь появляться женщинам, все-таки прибежала, не помня себя.
Так в ворота стучала, что все руки разбила о деревянные створки. Открыли ей те, что при монастыре живут временно, а обетов пока не принимали, отвели в маленькую крытую соломой хижину в углу двора, расспросили — а потом позвали настоятеля.
Девчонка сидела, зареванная, ноги под себя поджав, глаз не поднимала, рассказывала сбивчиво.
Настоятель вздохнул, покосился на пчел — больно уж им приглянулся цвет его одежды, не иначе как за цветок приняли.
— Идите, идите, — пробормотал, и они, словно послушав, отлетели прочь.
Сестре той девчушки было пятнадцать. Из милости их приняли в богатый дом, не баловали, но и не обижали. Опекун их порядком натворил дел, по мелочам, а всего набежало — не расхлебаешь и легко не отделаешься. Вот он и решил подарок преподнести молодому наместнику — старшую из двух сестренок. А она хороша была, как сказала девочка, на цветок золотого мака похожа.
Только старшая слухов, что про господина Окаэры ходили, не вынесла и сама петлю на шею накинула. А младшая из дома сбежала.
Монахам Соами не раз приходилось справляться с нечистью, отгонять ее от деревень, лежащих в предгорье. Только нечисть была мелкая. Против серьезного противника — что они могут?
Журавли Иями украшают резные ворота, но не сойдут с них, чтобы отогнать страшную нечисть. И в монастыре всем не дашь приют.
Настоятель усмехнулся невесело. Горожане могут быть спокойны, если начнут умирать люди, то в глухих деревнях. Дед его рассказывал — было такое, давно… только не наместником тогда был Забирающий души, а любимцем наместника. Потом вроде убили его, только неправильно поступили, голову от тела не отделив.
Может, и вернулся — что для них мнимая смерть?
— Я пойду в предгорье, — глухо и твердо говорил названый брат настоятеля. Тот молчал. Очень много лет назад они призвали в свидетели Небо скрепить их родство — а потом, год спустя, оба избрали жизнь в стенах Соами.
— Тебе нельзя покидать братию, — продолжал он. — А послать кого-то из младших… — не договорил. И так было ясно — на опасное дело идут самые сильные.
Больше ни слова не произнесли об этом. Пили травяной настой из темно-коричневых чашек, разглядывали плывущие облака.
Вечером простились.
Шу, человек, которого Йири избавил от ложного обвинения, оказался отличным следопытом. У него было нечеловеческое чутье — мало того, что он знал каждую тропку в горах, он еще предсказывал с поразительной точностью, куда двинутся те или иные люди.
В поисках разбойничьих шаек он был незаменим. Проводил отряды, посланные для облавы на разбойников, узенькими тропками, ущельями, где на головы грозили сорваться камни — но все, кого он вел, оставались целы. И накрывали шайку за шайкой.
На господина Шу разве только не молился. Благодаря ему мать Шу не просто жила в достатке — сын получал хорошую плату, — но и поправилась. Наместник поручил ее заботам одного из лучших врачей города, и женщина словно помолодела.
Конечно, следопытом он был не единственным — Йири нашел и других, нашел и чем их привлечь. Но равного Шу не было.
— Подойди. Помоги мне.
Шу робел перед господином, хотя тот был неизменно приветлив. Кончиком кисти Йири провел по бумаге:
— Здесь перевал Жаворонка, так?
Охотник смотрел на разложенный лист подозрительно, узнавая и не узнавая родные места в легких изгибах — горы, ручьи, скупыми штрихами набросанные деревья.
Красиво… маленькие горы, едва намеченные — но как настоящие. Кисть движется над бумагой, не касаясь. Замерла… Едва уловимое движение — и на листе возникает кривая сосна. А ведь и впрямь, такая растет у развилки.
— Перевал? Да, господин.
— Между ним и ущельем Тайро нет деревень. Как думаешь, тут хорошо прятаться?
— Если бы я был главарем шайки, я нашел бы себе убежище здесь, господин. Там пещеры — и мало троп. Зато со скал видно все, что внизу. Легко нападать на путников и караваны, легко уходить от облав.
— Но мы не можем оградить всю эту землю… — задумчиво описал кисточкой неровный круг. — Разве что весь гарнизон бросить туда, чтобы камня на камне не оставить. Но нельзя.
— Чем я могу помочь, господин? — Шу подался вперед.
— Кое-кого мы нашли. Остальные… похоже, и правда здесь. Если нельзя охотиться на них, как на волков, попробуем, как на лис. Ничего нового, верно? Скажи, где лучше разместить приманку.
— Имеет ли смысл тратить силы на поиски мелких шаек в горах? — осторожно спросил Хэйтэни.
Наместник, читавший письмо, стремительно повернулся:
— Да! Одна крыса может заразить весь город. Если от набегов не страдают главные дороги, про остальное можно забыть, так?
В намерение очистить предгорья от разбойников он, похоже, вкладывал больше, чем просто «надо». Голос его едва уловимо менялся, когда речь заходила о нападениях на деревни или обозы. В эти моменты казалось, что он способен испытывать ненависть.
— Вы знаете, что о вас говорят в народе? — спросил Тайкено, командир личной гвардии.
— Знаю. Мне это давно безразлично… — помедлил. — Это ведь только слова…
Черное зеркальце — отполированный до зеркального блеска камень… Йири не видел таких, хоть в Столице было множество разных диковин. Древняя вещь…
Когда монах чуть повернул зеркальце и скосил глаза, чтобы, не меняя почтительной позы, видеть отражение Йири, тот удивленно и заинтересованно глянул на предмет в руках монаха. Протянул руку.
— Покажите.
Мягко прикрыл пальцами черную гладкую поверхность. Монах на миг замешкался, но тут же отдернул руку с зеркалом. А наместник проговорил уже иным тоном, почти неприязненным:
— Вот как…
«Он коснулся зеркала, — пронеслось в голове монаха. — Теперь я увижу лишь то, что захочет он!»
— Что же вы? — услышал гость, застывший в нелепой позе. — Что вы хотите?
Монах низко склонился.
— Благословенны дни ваши и ночи… Позволите удалиться?
— У меня нет причин вам мешать…
Монах проклинал себя за неосторожность, шагая по глинистой узкой тропинке. Он был готов и к тому, что живым не уйдет из дома наместника. Но тот поступил умнее. Позволил вернуться. И теперь — рассказывать братьям о своем позоре? О том, что был на волосок от разгадки, но так ничего и не узнал?
Если хозяин Окаэры не человек — отныне он будет настороже.
— Сегодня приходил монах с зеркалом, — сказал наместник Шинори. — Не надеялся уйти живым. Ты тоже меня боишься?