Дракон, эрл и тролль, стр. 55

Граф выхватил кинжал и потянул за рукоять меча, которую уже отпустил Мнрогар. Однако, не смотря на все усилия, не смог сдвинуть его с места. Земля держала меч слишком крепко, чтобы рука обычного человека могла его извлечь. Граф оставил меч, поднял голову, повернулся к замку и крикнул:

— Эй, там! Ко мне! Скорей!

Воины, обнажив мечи, уже спешили к своему господину, они были на полпути от замка к поляне. Мнрогар, даже не глянув в сторону, откуда они приближались, бросился прочь от стола. Он сгорбился так, что пальцы его длинных рук касались земли, и по-оленьи, стремительными прыжками, скрылся в глубине леса. Джим обнаружил, что в возбуждении тоже вскочил с места. Он вновь шумно уселся.

— Что ж, мой мальчик, — прозвучал в его ушах сухой голос Каролинуса, — ты проиграл!

— Чертов трус! — воскликнул граф, глядя в сторону леса, где скрылся Мнрогар, в то время как почти сорок сильных воинов уже приближались на помощь своему лорду. — Все эти чертовы тролли трусы!

— Ничего, — проговорила Энджи на ухо Джиму. — Мы придумаем другой способ.

Джим тоже надеялся на это, но сейчас он был не в состоянии что-либо придумать. И вряд ли придумает позже, признался он себе честно.

Глава 25

Джим, Энджи и граф отправились на обед, Выбора у них не было, по крайней мере у Джима с Энджи, ведь Брайен уже заметил, что они слишком часто и подолгу отсутствуют. Конечно, они слегка подзадержались, но граф сам закон для всех в замке, поэтому Джиму с Энджи было гораздо удобнее войти вместе с ним.

Джим чувствовал усталость. Конечно, он спал ночью, но это был сон пьяного, и теперь ему казалось, что он все утро несется со скоростью девяносто миль в час. И только в самый последний момент скорость его подвела, о чем ему не замедлил сообщить Каролинус, — все окончилось полным провалом: граф с Мнрогаром не примирились. Тем не менее, Джим ел за троих, чтобы все видели, что он наслаждается угощением.

К счастью, Энджи на сей раз могла говорить с ним, потому что пожилая леди, обычно сидевшая слева от него, сегодня отсутствовала. Ее место занял облаченный в черное тощий клирик лет пятидесяти, который, внимательно оглядев соседей, сразу забыл о них. В результате Джим и Энджи могли беседовать совершенно свободно, будто в своей комнате, но, к сожалению, Джиму ничего не хотелось обсуждать.

— Не думаю, что продержусь без сна дольше пяти минут, — прошептал он Энджи после того, как они просидели за столом почти три часа.

— Попробуй продержаться до последнего блюда, — прошептала она в ответ. — Теперь скоро. Уже начали разносить взбитые сливки.

— Ух, как хорошо! — возопил с дальнего конца стола детский голосок, высокие ноты которого перекрыли общий разговор. Джим подался вперед, чтобы взглянуть на мальчика из епископального собора — ребенка привезли в свите епископа. Сейчас мальчик, одетый как настоящий епископ, сидел за высоким столом, слуги склонялись перед ним, как перед самим Ричардом де Бисби. Ребенок со счастливым видом ковырял ложкой в стоящей перед ним чашке. Джим мрачно подумал, что в мальчике нет ничего дурного, он хороший малыш, но его высокий голос делал невозможным любой разговор.

К счастью, завтра его роль закончится. Сегодня день святого Иоанна Богослова. А завтра — день Избиения младенцев и детская церковная служба. После этого маленький епископ превратится в обычного ребенка. А пока его голос пронизывал черепную коробку Джима от уха до уха, и к нему вернулась головная боль. Джим недовольно откинулся на спинку стула. Еще одно блюдо. И действительно, слуга поставил перед ним чашку. Джим с отвращением уставился на ее содержимое. Оно выглядело привлекательно: переплетение золотистого, красного и белого, напоминающее жидкий пудинг или густой суп. Джим взял ложку и отправил ее в рот.

Блюдо оказалось на удивление приятным и очень сладким. Сахар неожиданно пробудил аппетит, который Джим, кажется, потерял часа два назад. Красным цветом блюдо было обязано айве, а золотистое и белое оказались медом и взбитыми сливками. Фокус заключался в том, чтобы подцепить все три компонента одной ложкой. Джим обнаружил, что быстро опустошает чашку, — сахар помог ему прийти в себя.

Однако его настроение не исправилось.

— Посмотри на этих, за длинными столами, — проворчал он Энджи, — они заставили меня пить и петь с ними всю ночь! Вот уставились!

— Ничего подобного, — утешающе прошептала Энджи. — Никто из них даже не смотрит на тебя. Кстати, ты хочешь лечь сразу, как вернешься в комнату?

— Хочу.

— Тогда почему бы тебе не перенести свой матрас в комнату Брайена? Он еще задержится здесь и, наверняка, легче переносит храп, чем мы.

— Сегодня я не буду храпеть, — пообещал Джим.

— Не обязательно. Кроме того, если ты переселишься к Брайену, мы с Робертом не будем тебя беспокоить. Да, сиди же еще…— Ее последние слова были вызваны тем, что Джим начал подниматься.

— Как, еще? — проворчал Джим.

— Выпей немного вина с пряностями. Джим содрогнулся. Он избегал пить даже из своего кубка, в котором было больше воды, чем вина. Но все-таки заставил себя проглотить немного вина с пряностями из квадратного кубка, который перед ним поставили.

— А теперь улыбнись, — пробормотала Энджи. — Хорошо. Вставай. Поцелуй меня… Нет-нет, Джим, в щеку, Джим… в щеку! Ну и манеры! Мы же на людях. А теперь иди.

И Джим ушел.

Он медленно, с восхитительным ощущением свободы и отсутствия всякой спешки выплывал из глубокого сна. Лишь где-то на краю сознания пробуждалось предчувствие беспокойства. Это чувство постепенно вылилось в воспоминание, что он проспал ночь в комнате Брайена, а не в своей — с Энджи, Робертом и служанками.

Он не спешил открыть глаза. Он явно проспал час, когда обычно просыпался. Брайен, наверно, давно ушел, поднявшись и одевшись тихонько, чтобы не побеспокоить друга. Добрый старина Брайен! Что же касалось дел на сегодня, то не намечалось ничего особенного. Может, стоит остаться в постели и продремать весь день.

Но тело имело явно другие намерения. Казалось, оно твердо решило проснуться, нравилось это Джиму или нет. Он неохотно открыл глаза, но яркий луч солнца, проникавший сквозь бойницу в стене, заставил его зажмуриться.

Медленно и осторожно он вновь открыл глаза. Когда зрение вернулось к нему, он заметил человека, сидящего совсем рядом за столом. Еще через несколько секунд он понял, что это Брайен, полностью одетый и сидевший перед кубком, — скорее всего, он пил вино с водой. Даже его старый друг не начинал день неразбавленным вином — за исключением особых случаев. Брайен задумчиво глядел на него. Джима ослепил солнечный свет, и он не видел ничего, кроме Брайена.

Да и что особенного он мог увидеть, только кровать и пару стульев…

— А, Джеймс, — приветливо проговорил Брайен, — проснулся?

Джиму очень хотелось ответить «нет», но здравый смысл подсказывал ему, что трудно отрицать этот факт, тем более что глаза его открыты и он смотрит на Брайена.

— Да, — ответил он и обрадовался, что его голос звучит нормально, а не хриплым вороньим карканьем, как в прошлое утро.

Свет из бойницы в стене все еще резал ему глаза. Джим свернул матрас, прислонил к стене, уселся на него и снова натянул на себя одеяло. В комнате было прохладнее, чем ему показалось сначала. Сидя на матрасе, он разглядывал Брайена.

Солнечные зайчики все еще плясали у него перед глазами, и, пожалуй, только они и освещали комнату, потому что солнечный луч, проникавший через бойницу, предназначенную для лучника, был очень узок.

Джим заметил, что Брайен еще не одет для охоты на лис или соколиной охоты. Он сидел в одной рубашке, домотканой, из ярко-зеленой шерсти, достаточно плотной, в двадцатом веке ее назвали бы свитером, но в эту эпоху она считалась легкой одеждой, в которой мужчина, считающий себя благородным человеком, не мог чувствовать себя прилично одетым.

— Не хочешь ли ты чашечку этого горячего питья, как там его называют? А, чаю, его пьет Каролинус.