Помутнение, стр. 27

— Что это? — спросил один из сотрудников. — Человек, — ответила Донна. — Препарат С? Она кивнула и, склонившись над Робертом Арктором, мысленно сказала: "Прощай".

Когда Донна выходила, его покрывали армейским одеялом. Она не оглянулась.

Донна выбрала самое узкое шоссе и врезалась в сплошной поток машин. Среди валявшихся на полу кассет нашла свою любимую — «Гобелен» Кэрол Кинг, — втолкнула ее в магнитофон и достала из-под приборной доски держащийся там на магнитах «рюгер». Потом села на хвост грузовику с кока-колой и под проникновенный голос Кэрол Кинг выпустила в бутылки всю обойму.

Кэрол Кинг нежно пела о людях, заплывающих жиром и превращающихся в жаб; ветровое стекло было в стеклянных крошках и подтеках кока-колы. Донне стало легче.

Справедливость, честность, преданность… О боже, подумала Донна, врубила пятую передачу и на всем ходу ударила своего древнего врага — грузовик с кока-колой. Тот продолжал ехать как ни в чем не бывало. Маленькая машина Донны завертелась, что-то заскрежетало, и она оказалась на обочине, развернувшись в обратном направлении. Из радиатора валил пар.

Рядом притормозил «мустанг» последней модели, и из окошка высунулся водитель.

— Подбросить, мисс? Донна не ответила. Она молча шагала вдоль шоссе: — крохотная фигурка, идущая навстречу бесконечной череде огней.

Глава 14

— Самое главное в твоей работе, — сказал Джордж, один из сотрудников "Нового пути", — это туалеты. Полы, раковины и особенно унитазы. В здании три туалета, по туалету на каждом этаже.

— Да, — отозвался он. — Вот швабра. А вот ведро. Ну как, справишься? Сумеешь вымыть туалет? Начинай, я погляжу.

Он отнес ведро к раковине, влил мыло и пустил горячую воду. Он видел перед собой только пену. Видел пену и слышал звон струи..

И еще едва доносящийся голос Джорджа: — Не до краев, прольешь. — Да. — По-моему, ты не понимаешь, где находишься, — помолчав, сказал Джордж.

— Я в "Новом пути". Он опустил ведро на пол, вода выплеснулась. Он застыл, глядя на лужицу.

Джордж поднял ведро и показал, как ухватиться за ручку. — Думаю, позже мы переведем тебя на ферму. — Я бы хотел жить в деревне. — Посмотрим, что тебе подойдет… Здесь можно курить. — У меня нет сигарет. — Мы выдаем пациентам по пачке в день. — А деньги? — У него не было ни гроша. — Бесплатно. У нас все бесплатно. Ты свое уже заплатил. Джордж взял швабру, макнул ее в ведро, показал, как мыть. — Почему у меня нет денег? — И нет бумажника. И нет фамилии. Тебе все вернут. Это мы и хотим сделать — вернуть тебе то, что было отнято.

— Ботинки жмут. — Мы живем на пожертвования. Потом подберем. Начинай с туалета на первом этаже. Когда закончишь — по-настоящему закончишь и блеск наведешь, — бери ведро и швабру и поднимайся. Я покажу тебе туалет на втором этаже, а потом и на третьем. Но чтобы подняться на третий этаж, надо получить разрешение кого-нибудь из сотрудников — там живут девушки. — Джордж хлопнул его по спине. — Понял, Брюс?

— Да, — ответил Брюс, надраивая пол. — Молодец. Будешь мыть туалеты, пока не выучишься. Главное — не престижность работы, а то, как ее выполняешь. Своей работой надо гордиться.

— Я когда-нибудь стану таким, каким был прежде? — спросил Брюс. — То, каким ты был, привело тебя сюда. Если снова станешь таким же, рано или поздно опять очутишься здесь.

А может, в следующий раз сюда не дотянешь. Тебе и так повезло, еле-еле добрался.

— Меня кто-то привез. — Тебе повезло. В следующий раз могут не привезти — бросят где-нибудь на обочине и пошлют к. чертовой матери… Сперва надо вымыть раковину, потом ванну и унитаз. Пол в последнюю очередь. Тут нужна сноровка. Ничего, освоишься.

Он сосредоточил внимание на трещинах в эмали раковины; он втирал порошок и пускал горячую воду. Поднялся пар, и Брюс застыл в белесом облаке, глубоко втягивая теплый воздух. Ему нравился запах.

Прибыла огромная охапка пожертвованной одежды. Кое-кто уже примерял рубашки.

— Эй, Майк, да ты клевый парень! Посреди гостиной стоял плечистый коротышка с кудрявыми волосами и, нахмурив брови, теребил ремень.

— Как им пользоваться? Почему он не отпускается? У него был широкий ремень без пряжки, и он не знал, как застопорить кольца.

— Должно быть, подсунули негодный! Брюс подошел к нему и затянул ремень в кольцах. — Спасибо, — сказал Майк и с поджатыми губами перебрал несколько рубашек. — Когда буду жениться, на свадьбу надену такую.

— Хорошая, — отозвался Брюс. После ужина он уселся на лестнице между первым и вторым этажами, обхватил себя руками, съежился.

— Брюс! Он не шелохнулся. — Брюс! Его потрясли. Он молчал. — Брюс, идем в гостиную. Ты должен сейчас находиться у себя в комнате, в постели, но нам надо поговорить.

Майк провел его в пустую комнату и прикрыл дверь. Потом сел в глубокое кресло и указал на стул напротив. Майк выглядел усталым, его маленькие глазки припухли и покраснели.

— Я встал сегодня в пять тридцать. — Стук. Дверь приотворилась. — Не входите, мы разговариваем! Слышите?! — во весь голос закричал он.

Приглушенное бормотание. Дверь закрылась. — Тебе надо менять рубашку несколько раз в день, — сказал Майк. — Ты сильно потеешь.

Брюс кивнул. — Когда тебе снова будет так плохо, приходи ко мне. Я прошел через это года полтора назад. Знаешь Эдди? Такой высокий, тощий? Он меня восемь дней катал, не оставлял одного. — Майк внезапно заорал: — Вы уберетесь отсюда?! Мы разговариваем! Идите смотреть телевизор! — Он перевел взгляд на Брюса и понизил голос. — Вот приходится… Никогда не оставят в покое.

— Понимаю, — сказал Брюс. — Брюс, не вздумай покончить с собой. — Да, сэр, — ответил Брюс, глядя в пол. — Не называй меня «сэр»! Он кивнул. — Ты закидывался или кололся? Он молчал. — Сэр, — сказал Майк, — я десять лет мотал срок. Однажды восемь парней из нашего ряда в один день перерезали себе глотки. Мы спали ногами в параше, такие маленькие были камеры. Ты сидел в тюрьме?

— Нет, — ответил Брюс. — Но, с другой стороны, я видел восьмидесятилетних заключенных, которые радовались жизни и мечтали прожить подольше. Я сел на иглу еще совсем сосунком. Я кололся и кололся, и больше ничего не делал, и наконец загремел на десять лет. Я так много кололся — героин с препаратом С, — что ничем другим никогда не занимался. И ничего больше не видел. Теперь я сошел с иглы и очутился на свободе, здесь. Знаешь, что я заметил? Что сразу бросается в глаза? Я слышу журчание ручьев, когда нас пускают в лес. Я иду по улице, по самой обыкновенной улице, и вижу кошек и собак. Никогда их раньше не замечал. Я видел только иглу. — Майк посмотрел на свои часы. Так что я понимаю, каково тебе, — добавил он.

— Тяжело, — пробормотал Брюс. — Я сам прошел через это. Теперь мне гораздо лучше. Ты с кем живешь? — С Джоном. — А, значит, твоя комната на первом этаже? — Мне нравится. — Да, там тепло. Ты, должно быть, все время мерзнешь. У меня было то же самое. Все время дрожал и мочился в штаны. Так вот, тебе не придется переживать это заново, если ты останешься в "Новом пути".

— Надолго? — На всю жизнь. Брюс покачал головой. — Я не могу отсюда выйти, — сказал Майк. — Сразу сяду на иглу. Слишком много дружков осталось. Опять на улицу — толкать и колоться, — загремлю в тюрягу лет на двадцать. А знаешь, мне тридцать пять, и я женюсь в первый раз. Ты видел Лауру, мою невесту?

Брюс колебался. — Хорошенькая, полненькая? Майк кивнул. — Она боится выйти. Ее всегда должен кто-то сопровождать. Мы собираемся в зоопарк… На следующей неделе мы ведем сына директора-распорядителя в зоопарк Сан-Диего. Лаура перепугана до смерти… Даже больше, чем я.

Молчание. — Ты слышал, что я сказал? — спросил Майк. — Я боюсь идти в зоопарк. — Да. — Не припомню, чтоб я был в зоопарке… Что там делают? Ты не знаешь? — Смотрят в разные клетки. — Какие там животные? — Всякие. — Дикие, небось. — В зоопарке Сан-Диего представлены почти все виды диких животных. — А у них есть эти… как их… медведи коала? — Да. — Я раз видел их по телеку. Прыгают. И вообще прямо как игрушечные. Наверное, их встретишь только в Австралии? Или они там вымерли?