Лучший друг Бога, стр. 22

– Позволь, я расскажу тебе одну легенду о Боге, – сказал Морго. – В самом начале он сотворил яйцо – громадное яйцо с неким существом внутри. Бог попытался разбить скорлупу, чтобы выпустить это существо – первое живое существо – наружу. Но Он не смог. Однако созданное Им существо обладало острым клювом, приспособленным для решения именно такой задачи, – и оно пробило себе путь сквозь яичную скорлупу. Отсюда вывод: ныне все живые существа обладают свободой воли.

– Почему?

– Потому что яйцо разбили мы, а не Он.

– Но почему это дает нам свободу воли?

– Потому, черт побери, что мы можем делать то, чего не может Он.

– Ого! – Провони кивнул, а затем ухмыльнулся в восторге от идиомы фроликсанина, подхваченной им, разумеется, у него же самого. Морго знал земные языки лишь в той мере, в какой знал их сам Провони; достаточно приличный шмат английского – хотя и далекий от того, каким владел Кордон, – плюс немного латыни, немецкого и итальянского. Морго мог сказать «до свидания» по-итальянски, и ему это, похоже, нравилось; он всегда заканчивал разговор важным «ciao». Сам Провони предпочитал говорить «увидимся позже», но фроликсанин, очевидно, считал это несоответствующим языковой норме... и каким-то его собственным стандартам. Это была какая-то служебная идиома, от которой Провони никак не мог избавиться. Это была, как и многое другое в его голове, какая-то мышиная возня: пляшущие обрывки мыслей и представлений, воспоминаний и страхов, которые, очевидно, поселились там навсегда. Фроликсанам было под силу все это рассортировать, и они, судя по всему, так и сделали.

– Знаешь, – сказал Провони, – когда мы доберемся до Земли, я думаю найти где-нибудь бутылку бренди. И выпить на лестнице...

– На какой лестнице?

– Просто мне видится какое-то громадное серое общественное здание без окон, что-нибудь действительно жуткое, – вроде Внутренней службы государственных сборов, – видится, как я сижу там на лестнице, в старом темно-синем пальто, и пью бренди. Прямо, в открытую. И подойдут люди и станут бубнить: «Смотрите-ка, этот человек пьет в общественном месте». А я скажу: «Я Торс Провони». И тогда они скажут: «Он это заслужил. Мы не станем его сдавать». И не станут.

– Никто тебя не арестует, Торс Провони, – заверил Морго. – Ни тогда, ни в любое другое время. Мы будем с тобой с момента твоего приземления. Не только я, как сейчас, но и мои собратья. Все братство. И они...

– Они завладеют Землей. А потом вышвырнут меня умирать.

– Нет-нет. Мы ведь уже договорились. Разве ты не помнишь?

– А может, ты лгал?

– Мы не способны лгать, Торс Провони. Я тебе уже объяснял, и это подтверждал мой инспектор, Гран Си Ван. Если ты не веришь мне и не веришь ему, организму возрастом более шести миллионов лет... – В голосе фроликсанина звучало раздражение.

– Когда я все это увижу, – отрезал Провони, – тогда и поверю. – Он хмуро выпил вторую чашку редистиллированной воды – хотя над источником воды и горела красная лампочка... Горела она уже неделю.

Глава 12

Специальный курьер отсалютовал Уиллису Грэму и сообщил:

– Это пришло под индексом Один. Вам для немедленного прочтения, если вы соблаговолите... со всем уважением... господин Председатель Совета.

Ворча себе что-то под нос, Уиллис Грэм вскрыл конверт. Машинописный текст на единственном листке обычной бумаги шестнадцатой категории составлял одно предложение:

«Наш агент в типографии на Шестнадцатой авеню докладывает о втором послании от Провони и о том, что тот преуспел».

«Мать твою за ногу! – сказал себе Грэм. – Преуспел». Он взглянул на курьера и попросил:

– Принесите мне, пожалуйста, несмешанного гидрохлорида метамфетамина. Я приму его орально в капсуле; позаботьтесь, чтобы это была именно капсула.

Несколько удивленный курьер вновь отсалютовал и рявкнул:

– Есть, господин Председатель Совета. – Он вышел из спальни-канцелярии, и Грэм остался один. «Я застрелюсь», – сказал он себе. Хандра наполнила его изнутри, раздирая его, пока он не обвис, как лопнувший воздушный шарик. «И еще до смерти Кордона, – подумалось ему. – Так-так, а ну-ка возьмемся за Кордона».

Он нажал на кнопку переговорника.

– Пришлите сюда офиданта чином повыше; кого угодно – это не имеет значения.

– Есть, сэр.

– И пусть возьмет с собой личное оружие.

Пятью минутами спустя в комнату вошел с иголочки одетый майор, отдавший безупречный и профессиональный салют.

– К вашим услугам, господин Председатель Совета.

– Мне нужно, чтобы вы отправились в тюремную камеру Эрика Кордона в тюремных сооружениях Лонг-Бич, – заявил Грэм, – и мне нужно, чтобы вы лично, из вашего личного оружия, которое я вижу у вас на поясе, застрелили Кордона и убедились, что он мертв. – Он протянул ему клочок бумаги. – Вот вам моя санкция.

– Вы уверены... – начал было офидант.

– Уверен, – оборвал его Грэм.

– Я хочу сказать, сэр, вы уверены...

– Если вы не пойдете, я пойду сам, – отрезал Грэм. – Идите. – Он резко и коротко махнул рукой в сторону главной двери канцелярии.

Майор удалился.

«Никакого показа по телевидению, – сказал себе Грэм. – Никакой публики. Только двое в камере. Что ж, Провони вынудил меня на это; я не могу допустить, чтобы они двое одновременно были в непосредственной близости от меня. На самом деле – в некотором смысле – именно Провони убивает Кордона. Интересно, какую форму жизни они представляют? – спросил он себя. – Те, кого нашел Провони? Ублюдок», – сказал он себе.

Он пощелкал выключателями, выругался и нашел наконец тот, что включал монитор, демонстрировавший камеру Кордона. Худое аскетичное лицо, очки серого цвета, седые – и редеющие – волосы... «Прямо профессор колледжа, пописывающий книжонки, – сказал себе Грэм. – Ну что ж, я лицо собираюсь проследить, как этот майор – кто бы он ни был – пристрелит его».

На экране монитора Кордон сидел так, словно он задремал... Но на самом деле он диктовал – вероятно, в типографию на Шестнадцатой авеню. «Валяй, источай свои наставления», – хмуро подумал Грэм и стал ждать.

Прошло четверть часа. Ничего не произошло – Кордон продолжал диктовать. А затем – внезапно, удивив и Кордона, и Уиллиса Грэма, – дверь камеры скользнула в сторону. Изящный, безупречно одетый майор проворно вошел.

– Вы Кордон Эрик? – спросил майор.

– Да, – вставая, ответил Кордон.

Майор – совсем еще молодой человек, с мелкими, острыми чертами лица, – потянулся за оружием. Потом он направил на Кордона пистолет и произнес:

– С санкции господина Председателя Совета мне было предписано явиться сюда и прикончить вас. Желаете ли вы ознакомиться с санкцией? – Он порылся в кармане.

– Нет, – ответил Кордон.

Майор выстрелил. Кордон упал навзничь под ударом луча разрушительной энергии – назад, в скользящем движении, отбросившем его к дальней стене камеры. Затем он постепенно сполз вниз, оказавшись в сидячем положении, напоминая какую-то брошенную куклу: ноги расставлены в стороны, голова свесилась на грудь, а руки безжизненно болтаются.

Наклонившись к соответствующему микрофону, Грэм сказал:

– Благодарю вас, майор. Теперь вы можете идти. Больше вам здесь нечего делать. Кстати... как вас зовут?

– Уэйд Эллис, – ответил майор.

– Вам будет объявлена благодарность в приказе, – сказал Грэм и отключился. «Уэйд Эллис, – подумал он. – Дело сделано». Он почувствовал – что? Облегчение? Безусловно. «Боже, – подумал он, – как просто это делается. Ты приказываешь солдату, которого никогда раньше не видел, которого ты даже не знаешь по имени, пойти и прикончить одного из самых влиятельных людей на Земле. И он это делает!»

Все это вызвало в его мозгу поразительный воображаемый диалог. Разговор происходил бы примерно так:

Лицо А: Привет, меня зовут Уиллис Грэм.

Лицо Б: Меня зовут Джек Кветк.

Лицо А: Я вижу, вы в чине майора.

Лицо Б: Как пить дать.

Лицо А: Скажите, майор Кветк, вы бы тут не прикончили для меня кое-кого? Я запамятовал, как его зовут... Подождите, пока я просмотрю эту пачку бумаг.