В черных песках, стр. 13
ГЛАВА ПЯТАЯ
Уже полгода носится Чары Эсенов по зеленой Ферганской долине, глотает красную пыль Кызылкумов;
держа коня в поводу, перебирается через белые ледники Памиро-Алая. Только сегодня проделал особый отряд добрых полторы сотни верст вдоль буйной Карадарьи и вышел к Андижану, где ждал его бронепоезд "Роза Люксембург".
Комиссар, обходя эшелон, в котором базировался отряд, остановился, привлеченный резким гортанным голосом Чена. Китаец быстро жестикулировал, объясняя что-то Эсенову. Оба они сидели на корточках между путями. Напротив них на стрелке устроился Телешов. Он курил и внимательно слушал китайца, время от времени одобрительно кивая головой. Рядом стоял Мамедов. Этих четверых теперь всегда видели вместе…
Но вот китаец вскочил, и комиссар увидел в его руках грифельную доску из штабного вагона. На ней с большой точностью был изображен дайханин с кетменем, по колено в воде, каких ежедневно видели бойцы по обе стороны от дороги. Еще несколько быстрых штрихов — и верхом на изможденном земледельце уселся толстый самодовольный бай в дорогом халате с пиалой в руках.
— У-у! Классовый враг!.. Стреляй будем!.. — выкрикнул Чен и погрозил баю кулаком.
— Классовый враг! — четко повторил Чары Эсенов и вдруг, забрав у китайца мелок, начал по-своему дорисовывать фигуру бая.
Чары не сидит уже на политзанятиях с закрытыми глазами. Все больше понимает он беседы комиссара. Сама жизнь помогает ему понять их. Повидал он много чужого горя. Немало видел сожженных аулов. Были они узбекские, таджикские, киргизские, но большой разницы между ними не было. И люди, за которыми гонялся теперь Чары по горам и долинам, хотя носили другие халаты и тюбетейки, но злыми делами были похожи на Шамурад-хана, его кровного врага…
Как только возвращается отряд в Андижан, Чары каждый вечер приходит к санитарной теплушке. Они сидят и подолгу смотрят друг на друга.
— Ну что молчишь?! — бойко спрашивает она. А он молчит и не знает, что ей сказать…
На вокзале, в буфете, работает Машенька, смешливая, курносая и задиристая. Она густо красит брови и при встречах с командирами томно щурит глаза. Проходя как-то ночью мимо сложенных штабелями бревен, Чары услышал глубокий вздох. При ярком свете ферганской луны он увидел за бревнами Машеньку. Рядом сидел здоровенный парень, командир взвода из расквартированного в Андижане Казанского полка, тискал ее… Чары круто повернулся и пошел к своему вагону. До него долетел сзади возбужденный, счастливый смех женщины…
Всю ночь не мог заснуть Чары. На следующий вечер он пошел, как всегда, к санитарной теплушке, где столько дней провел между жизнью и смертью.
Он долго смотрел на полураскрытую дверь теплушки и вздрогнул, когда в ней появилась сестра. Она спрыгнула к нему на полотно дороги.
— Что же ты молчишь?! — спросила она.
— Аня!.. — сказал он тихо.
Она широко открыла глаза. Он впервые назвал ее по имени.
Кофточка на ней была точно такая же, как у буфетчицы Машеньки… Он неожиданно протянул руку и тронул ее грудь. Она, оторопев, смотрела на него…
И вдруг он почувствовал сильный толчок и резкий удар по лицу.
— Ты!.. Ты! — всхлипывала она; потом, расплакавшись навзрыд, бросилась в вагон. В соседних теплушках послышались голоса.
Чары повернулся и, пошатываясь, пошел от вокзала по пыльной андижанской улице.
Густо задымив, бронепоезд "Роза Люксембург" начал набирать скорость. Особый отряд вместе с другими частями рассыпался по степи…
Все было закончено в несколько дней. Бухарский эмират рухнул, как старый, подточенный временем дувал. Кто куда разбежались гвардейские офицеры в высоких белых тюрбанах, заплывшие салом чиновники, изнеженные и сварливые эмирские жены.
Когда атаковали дворцовые укрепления. Чары зацепило левую руку. Пуля пробила мякоть чуть выше локтя. Телешов туго обмотал ему рану бинтом, а сверху — разорванной на полосы гимнастеркой.
Группа особистов стояла у ограды дворца. Курили, смеялись, делились впечатлениями боя. Мимо галопом проносились повозки армейского обоза. Одна из них на минуту задержалась. С нее соскочила сестра милосердия и побежала к особистам.
— Кто… как ранен?! — спросила она, тяжело дыша. Увидев сидящего на краю арыка Чары, сестра бросилась к нему.
— В руку? А мне сказали…
И, не договорив, принялась разматывать телешовскую повязку. Осмотрев рану, она совсем успокоилась, ловко наложила новую повязку и повесила ему руку на перевязь.
— Утром зайдете… — сказала она, не глядя на него. Но он смело взял ее за руку.
Недели через две, когда ликвидированы были оставшиеся от эмира банды, отряд получил приказ о возвращении на прежнюю базу. В Черных Песках снова свирепствовал Шамурад-хан.
Сидя на корточках перед открытой настежь дверью теплушки, Чары Эсенов напевал про себя все ту же старую песню. В вагон задувал теплый, ласкающий ветерок. Он нес с собой пьянящий запах емшана, горький дымок от горящей колючки и едва уловимый привкус соли… По всей пустыне разбросаны высохшие за лето озера. На дне тонким сверкающим слоем лежит белая соленая пудра. Ветерок подхватывает легкие невидимые кристаллики, и они гуляют с ним из края в край над тяжелыми песками. Вот почему появляется иногда на обветренных губах привкус соли.
Отряд атаковал колодец, который пришлось уже однажды брать ему весной. Басмачи теперь не принимали открытого боя. Рассыпавшись за барханами, они время от времени открывали редкий прицельный огонь.
Чен сидел, как всегда, за «максимом». Кто-то в желтой кожаной куртке полез к нему сзади. Чен махнул рукой, показывая на простреливаемый противником участок, и снова стал наблюдать за боем. Подобравшись сзади, переодетый басмач выпустил ему в спину три пули…
На площадке возле старого засыпанного колодца лежал пулеметчик Чен. Он умирал в полном сознании. Молча стояли вокруг бойцы отряда. Телешов, Чары и Мамедов были рядом с комиссаром и командиром возле умирающего. Чен улыбался им своей ослепительной улыбкой. Но черные раскосые глаза его уже смотрели в лицо смерти. В последний раз взглянул он на всех и закрыл веки.
Еще долго стояли все, не веря в смерть. Потом Телешов наклонился и поцеловал Чена. Вслед за Телешовым стал на колени Мамедов. И весь отряд, один за другим, прошел мимо, наклоняясь и целуя товарища Чена.
А Чары стоял и смотрел на суровых людей с буденовками в мозолистых руках. Когда все прошли, Чары наклонился и последним поцеловал мертвого друга. Выпрямившись, он долго смотрел в ту сторону, куда через пески и топкие солончаки ушел Шамурад-хан…
Трижды полоснул воздух сухой залп. Четкой дробью попрощался с хозяином старый «максим». Отряд ушел дальше на север. А посреди пустыни остался одинокий холмик, сложенный из кусков старого дувала. Сверху лежала краснозвездная буденовка. Ветер уже успел занести за ее отвороты первые песчинки. На два метра ниже с тремя пулями в спине лежал в сухом каракумском песке китаец Чен, сын рыбака Вана, приехавший сюда с берегов Желтого моря воевать за революцию.
Хотя Чары оставался замкнутым и неприветливым, но как-то незаметно для себя он сблизился почти со всеми особистами. И только двоих не мог он терпеть. Братья Оразовы лучше других понимали это и сами сторонились его.
И вот, уйдя в разведку, старший брат не вернулся. Три дня искал его отряд. Три дня не ел ничего младший Оразов, никогда в жизни еще не садившийся есть без старшего. На четвертый день разведка наткнулась в песках на пропавшего.
Через полчаса весь отряд подошел к этому месту. Оразов лежал раздетый, с отрезанными ушами и выколотыми глазами. Темно-багровая от спекшейся крови пятиконечная звезда была вырезана от одного плеча к другому. Кровавая корка еще больше подчеркивала белизну тела.
Над трупом, глядя прямо в лицо ему, неподвижно сидел младший Оразов. Вырыли в песке могилу, обложили ее бурым саксаулом, а он все сидел и держал руку брата. Никто не решился подойти к нему.