Рыцарь, стр. 100
К ней подошел Николас, но не произнес ни слова, и Дуглесс была этому только рада. Она знала, что слова — и это ощущал каждый из них — не могут изменить того, что должно свершиться. Сохраняя молчание, она проследовала за ним, и до самого конца лабиринта оба не произнесли ни слова.
Глава 19
Последовавшие затем трое суток были для Дуглесс подлинным адом. Абсолютно все в доме Стэффордов пришли в необычайное возбуждение в связи с известием о предстоящей свадьбе Николаса и только об этом и толковали. Все разговоры велись о еде, одежде, о приглашениях на торжество и о том, как происходили свадьбы у других. На гигантские телеги укладывались всевозможные вещи, которые Николас с Китом собирались взять с собой. Дуглесс с чувством обреченности наблюдала за этими приготовлениями. Кит с Николасом взяли с собой не только одежду, но и мебель, а также слуг.
У Дуглесс было такое ощущение, будто каждая вещь, погружаемая на телеги, ложится всей тяжестью ей на сердце. Она делала все новые и новые попытки поговорить с Николасом, но он не желал ее слушать. Долг для него был превыше всего, и она понимала, что Николас не откажется от своих обязательств перед семьей ни за что, не откажется не только ради любви, но даже ради собственной жизни!
Вечером накануне отъезда Николаса Дуглесс чувствовала себя хуже, чем когда-либо. Даже когда ее любовника, игравшего на бирже, забрали в тюрьму, ее тогдашние терзания не шли ни в какое сравнение с тем, что она переживала сейчас. Такое же она испытала в тот день, когда Николас, находясь с ней в церкви, внезапно возвратился в шестнадцатый век!
С наступлением ночи Дуглесс извлекла из сумки прозрачную шелковую ночную рубашку и, стащив с себя пышное и тяжелое платье, скользнула в нее. Затем накинула позаимствованный у Гонории халат и направилась в спальню Николаса.
Остановившись у двери, она прижала ладонь к стене. Она знала, просто чувствовала, что Николас не спит, и, не постучав, распахнула дверь. Николас сидел в кровати до пояса укрытый грубой простыней, обнаженная грудь и крепкий, плоский живот оставались открытыми. Он что-то пил из серебряного кубка и даже не поднял глаз, когда она вошла.
— Нам надо поговорить! — шепотом произнесла Дуглесс. В спальне царила тишина, если не считать потрескивания поленьев в камине и шороха пламени свечи.
— Да нет, — отозвался он. — Не о чем нам больше говорить. Каждый из нас должен делать то, что должен.
— Николас! — шепотом позвала она, но он не смотрел на нее. Тогда она сбросила широкий халат елизаветинской эпохи и осталась в одной рубашке: тоненькие лямки, низкий вырез и облегающая тело прозрачная ткань, казалось, совершенно не оставляли простора для игры воображения.
Будто тигрица, подкрадывающаяся к жертве, она поползла к нему через всю кровать.
— О Николас, — прошептала она, — только не женись на ней!
Когда она оказалась у него совсем под боком, он наконец-то поднял на нее глаза — и от удивления даже расплескал вино из кубка!
— Что это ты вытворяешь? — спросил он, задыхаясь, и глаза его, округлившиеся от изумления, загорелись.
— Быть может, эту ночь ты проведешь со мной?! — Она была от него совсем уже близко.
Взор Николаса скользнул по ее груди, едва прикрытой ночной рубашкой, и он протянул руку, чтобы коснуться плеча, — пальцы его дрожали.
— Одну ночь! — прошептала она, оказавшись рядом с ним. Реакция Николаса была мгновенной: руки его обвились вокруг нее, губы прижались к ее губам, и он приник к ним, как жаждущий к источнику. Рубашка ее порвалась, когда его руки, а затем и губы стали ласкать ее груди.
— Одну эту ночь — в обмен на твое обещание! — сказала Дуглесс, откидывая голову назад. Она изо всех сил старалась удержать в памяти, что именно ей нужно сделать, пока руки и губы Николаса не изгонят окончательно любые мысли из ее головы! — Дай мне клятву! — воскликнула она.
— Все, что у меня есть, — твое. Да разве ты этого не знаешь?! — отозвался он, а губы его при этом скользили ниже и дальше по всему телу… Руки его при этом лежали у нее на бедрах, и пальцы зарывались в податливую плоть.
— В таком случае не уезжай завтра! — сказала она. — Одну сегодняшнюю ночь за завтрашний день!
Сильные руки Николаса при этом поднимали ее бедра, так что рубашка трещала по швам и почти сползла с тела.
— Ты можешь иметь все мои «завтра»! — воскликнул он.
— Ну, пожалуйста, Николас! — молила Дуглесс, пытаясь вспомнить, что именно ей следует сказать, но его ласки мешали. — Ну, пожалуйста, любовь моя! Я скоро уйду, и ты должен дать мне клятву!
Секунду спустя Николас поднял голову и, прижимаясь лицом к ее дивному телу, перебрался повыше и взглянул ей в глаза. Он плохо соображал, охваченный страстью, эта женщина так много для него значила, но все же он услышал ее.
— Ну, и какой же клятвы ты от меня хочешь? — спросил он, и голос его прозвучал глухо.
Приподняв голову, Дуглесс ответила:
— Я проведу эту ночь с тобой, только обещай, что не женишься на Летиции после моего ухода! — почти невозмутимо произнесла она.
Долго, очень долго Николас пристально смотрел ей в глаза. У Дуглесс даже дыхание перехватило: не так-то просто было ей решиться на это, но она должна помешать этому браку, если даже ей придется навсегда потерять Николаса и вернуться в свою эпоху!
Внезапно он скатился с нее, спрыгнул с постели и накинул на себя что-то вроде халата. Подойдя к камину, он долго стоял, повернувшись к ней спиной, и когда заговорил, голос у него был сдавленный, хриплый:
— Неужели ты думаешь, что ради одной-единственной ночи я соглашусь расстаться с тобой навеки?! И неужто ценишь себя столь низко, что готова продаться в обмен на мое обещание?!
Его слова заставили Дуглесс почувствовать себя такой ничтожной! Натягивая то, что осталось рубашки, она, словно оправдываясь, проговорила:
— Я не смогла придумать ничего лучшего, но готова на все, только бы не было твоей свадьбы!
Обернувшись, он посмотрел на нее, и глаза его потемнели от обуревавших его чувств.
— Ты рассказывала мне о твоей стране, о ваших обычаях, — начал он. — Но неужто ты вообразила, что весь мир живет по вашим правилам? Предстоящая свадьба для меня лично ничего не значит, но ты почему-то придаешь огромное значение.
— Я не могу допустить, чтобы ты рисковал жизнью ради…
— Да, но ты рискуешь нашими жизнями ради нее! — гневно воскликнул он, не дав ей договорить, и глаза его засверкали. — Ты мне без конца твердила, что никогда не сможешь лечь со мной в постель, и вот, однако же, ты здесь, одетая как… как какая-нибудь… — Он не договорил.
Дуглесс и впрямь почувствовала себя этакой проституткой и натянула простыню на свои голые плечи.
— Поверь мне, я всего лишь пыталась отговорить тебя от этой женитьбы, — проговорила она, чувствуя, что вот-вот расплачется.
Он подошел к кровати и, склонившись над Дуглесс, сказал:
— Что же это за любовь у тебя ко мне?! Она побуждает тебя залезть ко мне в постель и вести себя подобно… шлюхе?! Да, тебе не нужны богатства. Но ты хочешь, чтобы я обесчестил свою семью, чтобы отказался от того, что для меня важнее всего на свете!
— О, не надо, пожалуйста, не надо! — проговорила Дуглесс, закрывая лицо ладонями. — Я этого не вынесу! Я никогда и не думала…
Присаживаясь на краешек кровати, он убрал с лица ее руки и сказал:
— Ты хоть понимаешь, как меня страшит эта свадьба? Как я боюсь женщины, которую обязан сделать своей женой?! Будь я свободен, находись в вашем времени, я взял бы в жены ту, которую люблю, но здесь не могу этого сделать! Мне не прокормить жену. А Кит, женись я на тебе, лишил бы меня крова, пищи и одежды…
— Нет, Кит вовсе не такой! И уж конечно, мы бы нашли какой-нибудь выход, чтобы жить вместе! Ты помогаешь Киту управлять поместьями, и он не стал бы просто вышвыривать тебя вон, он бы…
Крепко сжимая ее запястья, Николас воскликнул:
— Ты что, не способна понять, что я говорю?! Я должен вступить в этот брак!