Золотой Теленок (полная версия), стр. 108
– Бог подаст! – ответил Балаганов, свешиваясь за борт.
Машина обдала Паниковского клубами малиновой пыли.
– Возьмите меня! – вопил Паниковский, держась рядом с машиной из последних сил.
Голоса преследователей сливались в общий недоброжелательный гул.
– Может, возьмем гада? – спросил Остап.
– Не надо, – жестоко ответил Балаганов, – пусть в другой раз знает, как нарушать конвенции!
Но Остап уже принял решение.
– Брось птицу! – закричал он Паниковскому и, обращаясь к шоферу, добавил: – Малый ход!
Паниковский немедленно повиновался. Гусь недовольно поднялся с земли, почесался и, как ни в чем не бывало, пошел обратно в город.
– Влезайте, – предложил Остап, – черт с вами! Но больше не грешите, а то вырву руки с корнем.
Паниковский, перебирая ногами, ухватился за кузов, потом налег на борт животом, перевалился в машину, как купающийся в лодку, и, стуча манжетами, упал на дно.
– Полный ход! – скомандовал Остап. – Трубите в сирену!
Балаганов нажал на резиновую грушу, и из медного рожка вырвались старомодные веселые, внезапно обрывающиеся звуки:
Матчиш прелестный танец.
Та-ра-та...
Матчиш прелестный танец.
Та-ра-та...
И Антилопа-Гну вырвалась в синее поле навстречу бочке с авиационным бензином.
Глава четвертая
Антилопа-Гну
Зеленый ящик с четырьмя жуликами скачками понесся по дымной дороге. Машина подвергалась давлению таких же сил стихии, какие испытывает на себе пловец, купающийся в штормовую погоду. Ее внезапно сбивало налетавшим ухабом, втягивало в ямы, бросало со стороны на сторону и засыпало красной закатной пылью.
Между древним Арбатовым, основанным в 798 году, и Одессой, основанной в 1798 году, лежали – тысяча лет и полторы тысячи километров грунтовой дороги. За эту тысячу лет на проселочной магистрали Арбатов—Черное море появлялись различные фигуры. Сначала двигались по ней разъездные приказчики с товарами византийских торговых фирм. Навстречу им из гудящего леса выходил Соловей-разбойник, грубый мужчина в медвежьей шапке. Товары он отбирал, а приказчиков продавал варварам. Шли по этой дороге завоеватели со своими дружинами, проезжали мужики, с песнями бродили странники.
Жизнь страны менялась с каждым столетием. Менялась одежда, совершенствовалось оружие. Люди научились строить каменные дома, стали печатать книги, брить бороды. Полетел первый воздушный шар. Были изобретены железные близнецы – пароход и паровоз, затрубили автомашины.
А дорога осталась такой же, какой была при Соловье-разбойнике.
Горбатая, покрытая вулканической грязью или засыпанная пылью, ядовитой, словно порошок от клопов, – протянулась отечественная дорога мимо деревень, городов, фабрик, хуторов и колхозов, протянулась тысячеверстной западней. По сторонам ее в желтеющих оскверненных травах попадаются скелеты телег и замученные отдыхающие автомобили.
Быть может, эмигранту, обезумевшему от продажи газет среди асфальтовых полей Берлина, вспоминается российский проселок очаровательной подробностью родного пейзажа: в темной лужице сидит месяц, громко молятся сверчки и позванивает пустое ведро, подвязанное к мужицкой телеге.
Но все это лунный бред, лирические лохмотья, буря в стакане кипяченой воды. Месяц сможет отлично сиять на гудронных шоссе. Автомобильные сирены и клаксоны заменят симфонический звон крестьянского ведерка. А сверчков можно будет слушать в специальных заповедниках; там будут построены трибуны, и граждане, подготовленные вступительным словом какого-нибудь седого сверчковеда, смогут вдосталь насладиться пением любимых насекомых.
– Послушайте, аспирант, – обратился Остап к новому пассажиру, который уже оправился от недавнего потрясения и беззаботно сидел рядом с командором, – приближенные сообщили мне, что ваша фамилия Паниковский. Так ли это?
– Допустим, – ответил Паниковский.
– Кроме того, я сам наблюдал, как за вами гнались арбатовцы, у которых вы увели гуся.
– Жалкие, ничтожные люди, – сердито забормотал Паниковский.
– Они, по вашему, жалкие и ничтожные, – сказал Остап, – а самого себя вы, очевидно, считаете джентльменом? Так вот. Если вам, как истинному джентльмену, взбредет в голову делать записки на манжетах, вам придется писать мелом.
– Почему? – раздражительно спросил Паниковский.
– Потому что они у вас совершенно черные. По-видимому, от грязи.
– Вы жалкий, ничтожный человек! – быстро заявил Паниковский.
Это была опрометчивая оценка положения. Остап, не повышая голоса, потребовал, чтобы остановили машину, и разрешил Балаганову выбросить из нее нарушителя конвенции. Шурка Балаганов с видимым удовольствием исполнил поручение.
– Идите обратно в Арбатов, – сухо сказал Остап, – там вас с нетерпением ожидают хозяева гуся. А нам грубиянов не нужно. Мы сами грубияны. Едем!
– Я больше не буду! – взмолился Паниковский. – Я нервный!
– Станьте на колени, – сказал Остап.
Паниковский так поспешно опустился на колени, словно ему подрубили ноги. Пока на похитителя гуся медленно валилась взбудораженная им пыль, Остап устроил короткое совещание. Паниковского решили взять условно, до первого нарушения дисциплины, и перенести на него обязанности прислуги за все.
Антилопа-Гну приняла присмиревшего грубияна и покатила дальше, колыхаясь, как погребальная колесница.
Через полчаса машина свернула на большой Новозайцевский тракт и, не уменьшая хода, въехала в неожиданно поднявшееся из-за пригорка село. У бревенчатого дома, на крыше которого росла сучковатая и кривая радиомачта, толпился народ. Завидев машину, люди приветственно загалдели и взмахнули шапками. Из толпы вышел мужчина без бороды. В руке он держал листок бумаги.
Проезжая через толпу, Антилопа замедлила ход.
– Товарищи! – крикнул безбородый. – Железный конь идет на смену крестьянской лошадке. Позвольте приветствовать...
Он, видимо, заготовил речь, но, заметив, что машина не останавливается, не стал распространяться.
– Все в Автодор! – поспешно сказал он, ласково глядя на поравнявшегося с ним Остапа. – Наладим серийное производство советских автомобилей.
И уже вдогонку удаляющемуся автомобилю, покрывая приветственный гул толпы, выложил последний лозунг:
– Автомобиль не роскошь, а средство передвижения.
Жулики были несколько обеспокоены торжественной встречей. Ничего не понимая, они вертелись в машине, как воробушки в гнезде. Паниковский, который вообще не любил большого скопления честных людей в одном месте, опасливо присел на корточки, так что глазам селян представилась только лишь грязная соломенная крыша его шляпы. Но Остап ничуть не смутился. Он снял свою фуражку с белым верхом и на приветствия отвечал гордым наклонением головы то вправо, то влево.
– Улучшайте дороги! – закричал он на прощание. – Мерси за прием!
И машина снова очутилась среди тихих сумеречных полей.
– Они за нами не погонятся? – озабоченно спросил Паниковский.
– Как! Вы разве успели у них что-нибудь выхватить? – спросил Остап.
– Кроме шуток, – сказал Паниковский, – что случилось? Почему толпа?
– Почему толпа? – передразнил Балаганов. – Люди никогда не видели автомобиля. Ясное дело!
– Обмен впечатлениями продолжается, – отметил Бендер, – слово за водителем машины. Ваше мнение, Адам Казимирович?
Шофер подумал, пугнул выбежавшую на дорогу собаку звуками матчиша и высказал предположение, что толпа собралась по случаю храмового праздника. Праздники такого рода, – разъяснил водитель Антилопы, – часто бывают у селян.
– Да, – сказал Остап. – Теперь я ясно вижу, что попал в общество некультурных людей. Начинаю думать, что никто из вас не получил высшего образования. Во всяком случае, газет вы не читаете. Между тем газеты читать нужно. Кроме общего развития, газеты часто подают гражданам идеи!
Остап вынул из кармана «Известия».
– Слушайте, что пишет официальный орган!
И Бендер прочел экипажу Антилопы заметку об автомобильном пробеге Москва—Самара—Москва.