Хан Тенгри с севера. Негероические записки (СИ), стр. 28
Длинная белая цепь Тянь-Шаньского хребта превратилась в далёкую белую полоску и исчезла, заслонённая зелёными предгорьями.
Мы приземлились в Каркаре, и я был буквально смят лавиной ярких красок, нахлынувшей на меня. Зелень травы, синь неба, яркие вспышки полевых цветов, всё было оглушающим, чрезмерным, бьющим через край, после того холодного черно-бело монастыря, в котором я провёл почти месяц. Я понял Ван Гога, который ел свои краски. Это такая повышенная, почти болезненная чувствительность к цвету. А воздух! Воздух можно было мазать на хлеб, как масло. И опять – пищевые ассоциации... Приобщение, путём поглощения!
В Каркаре нас поят чаем с «хворостом», и мы загружаем свои вещи в красный микроавтобус. Валиев возвращает мне мои документы и спрашивает, куда я дошёл на Хане. «Две ночи на седле,» – говорю я. «Две ночи на седле, это – серьёзно,» – спокойно говорит Валиев, но лицо его остаётся непроницаемым. Он передаёт мне записку от Эяля. Я иду по следам Эяля, как в дешевом приключенческом романе, отслеживая его перемещения по оставляемым запискам. В этой записке он сообщил, что не поехал с канадцами на Иссык-Куль, поскольку Анатолий дал понять, что Эяль не самое желанное дополнение к их тесному канадскому коллективу. Оставив эту затею, Эяль отправился в Алматы с твёрдым намерением поменять билет и улететь в Дели при первой же возможности.
По дороге в Алматы я расспросил Скотта о его фирме и о планах на будущее, и он охотно рассказал мне, что осенью ведёт группу клиентов на мексиканский вулкан Оризаба, а зимой, уже для себя самого, летит в Антарктиду на Маунт Винсон. Это последняя из пресловутых «7 вершин», на которую он ещё не поднялся. Мы подъезжаем к киргизской границе и останавливаемся у шлагбаума. Из караулки выходит солдат и не спеша подходит к водителю, а водитель открывает окно и протягивает ему пачку сигарет. Парень берёт сигареты и поднимает шлагбаум. Скотт заливается диким хохотом: «смотри, смотри» – говорит он своему клиенту – «он пропустил нас через границу за пачку сигарет!..»
Люди! Никогда не делайте поспешных выводов о жизни чужой страны по мимолетно схваченной детали.
Ванна из верблюжьего шампанского
Уже на полпути к Алматы я с ностальгией вспоминал о ледниках и снеге. 35 градусов в тени! Я тихо оплывал, как свечной огарок. Жара меня «плющила», как любит выражаться один мой знакомый альпинист. В Алматы первым делом мы высадили американцев. Весь процесс развозки по гостиницам был продуман, все клиенты были расставлены по ранжиру. Мы подъехали к огромному, тяжеловесно шикарному отелю. Тутанхамон был бы счастлив быть похороненным в таком сооружении. Я подумал было, что и меня собираются поселить здесь вместе с американцами, и здорово струхнул, представив себе, сколько стоит провести ночь в этом флагмане казахского гостиничного бизнеса. Поскольку в купленный мной пакет услуг входила только одна ночь, то вторую мне предстояло оплатить из своего кармана. К моему облегчению, подоспевшая Юлия завернула меня обратно в автобус, объяснив, что меня ожидает нечто более скромное, хотя и вполне приличное. Так оно и получилось. Меня поселили в гостинице «Жетысу», которая находится на проспекте Абылай Хана. Вообще, я заметил, что истосковавшийся по своему, национальному, казахский народ бросился с упоением увековечивать своих ханов. Каждая улица в Алматы носит название какого-нибудь хана, и меня, выросшего на «Белом сонце пустыни», не покидает ощущение, что я нахожусь в каком-то огромном басмаческом лагере.
Моя гостиница представляла собой классическое совковое сооружение, оживлённое свежим ветром свободного предпринимательства. Когда Юлия сообщила, что мне придётся выложить здесь 30 баксов за вторую ночь, я подумал, что, пожалуй, переселюсь к Вите с Игорем, хотя от названия их гостиницы «Спорт» веяло дешёвым привокзальным б...вом и запахом потных подмышек.
Когда я вошёл в свой номер, свалил на скрипучий пол огромный рюкзак и присел на краешек небольшой женоненавистнической кровати, слёзы умиления выступили у меня на глазах. Всё, буквально всё шептало мне о моём неброском совдеповском детстве: выцветшие обои, ссохшийся в тоске по портвейну деревянный стол с поцарапанной полировкой и вымощенный мелким паркетиком пол, сиротливо прикрытый красным потёртым ковром. Точь в точь такой же ковёр висел когда-то на стене моей комнаты, а я пускал пузыри и бессмысленно угукал, разглядывая его усреднённоазиатские узоры... В туалете полулежала полусидячая ванна, но не было умывальника, и постояльцу предлагалось умываться над ванной. Крохотный унитаз выглядел так жалко, что сесть на него могла только абсолютно бездушная сволочь.
Чтоб вы не сомневались – я в своей жизни вселялся и в куда более скромные апартаменты. Но не за 30 же баксов...
В самый разгар водных процедур раздался телефонный звонок. Чертыхаясь и заливая дворцовый паркет струями воды, я выскакиваю из ванной. Звонит Игорь из своей гостиницы, и мы договариваемся сходить вечером в какой-нибудь ресторан и выпить «прощальную».
Переодетый в чистое, распаренный, я выхожу в душный алмаатинский вечер и безнадежно долго пытаюсь поймать такси на просторном проспекте имени Абылай Хана. За четверть часа мимо меня проехала лишь одна машина со знаком «такси», и та не остановилась. В месте, где я закинул удочку, происходит какая-та странная полуподпольная деятельность по купле-продаже квартир. Вот так, прямо у дороги, напротив гостиницы. Народ толпится, шушукается. Мне предлагают купить какую-то недвижимость в центре города, но я вежливо отказываюсь. Неужели не понятно, что небритый субъект в видавших виды «курортных» брючках и в застиранной красной футболке навыпуск не приобретает недвижимость направо и налево?..
Устав ждать такси, я махнул первому встречному частнику, и он тут же остановился. Вот, где собака зарыта! Как со смехом объяснили мне Витя с Игорем, здесь абсолютно все частники подрабатываю извозом, не заботясь ни о каких формальностях и знаках отличия. Настоящее же «официальное» такси является пижонской штучкой и стоит дорого.
Мужик, к которому я подсел, безошибочно узнал во мне залётного лоха и попросил 300 тенге. Я предложил ему 200, и мы, разумеется, сошлись на 250.
Гостиница «Спорт», как и полагается, расположена в здании Центрального Стадиона. Её комнаты растянулись цепочкой вкруг его гигантской чаши, словно камеры гладиаторов, в которых они, потея от страха, ожидают своего последнего выхода на арену. Стоила такая комната 2$ за ночь, вмещала в себя четверых постояльцев, и кроме коек в ней ничего не было. В такой комнате хорошо пасмурным осенним утром привязывать к крюку под потолком кусок прочной бельевой верёвки.
После недолгих поисков мы нашли крохотный, но вполне приличный на вид ресторанчик. Нам прислуживал очень худой и смуглый мальчишка. Совсем ребёнок. Похоже, золотые зубы у него во рту пришли прямиком на смену молочным. Мы заказали себе салат и по бараньему шашлыку. Мы с Игорем попросили бутылочку «Медвежьей Крови» на двоих, а Витя проявил интеллигентский индивидуализм и взял себе бутылку какого-то особого «Каберне». Сидим, болтаем, вспоминаем Хан Тенгри. Выпиваем за горы, за «боевых друзей» и за будущие восхождения. «Медвежья Кровь», текущая по моим жилам, делает меня сентиментальным, романтическим юношей. Я говорю о пике Корженевской бархатным голосом влюблённого.
Кажется, кто-то не собирался больше на эти сизифовы семитысячники? Никогда, ни ногой?..
Ребята сажают меня в такси, и мы прощаемся. Каких славных людей можно встретить в этих чертовых горах! Я рухнул на койку в своём номере. Боже мой, сегодня утром я проснулся в Базовом Лагере на Северном Иныльчеке... Что за долгий, утомительный день! Включаю телевизор, но не выдерживаю и пяти минут. Щёлкаю выключателем и погружаюсь в сон, словно в тёплое ночное море.
Телефонный звонок сверлит мне мозг, настойчиво выталкивая из небытия. Душная темнота. Полная потеря чувства пространства и времени. Где я? В Израиле? В Одессе? У черта на куличках? На ощупь снимаю трубку. «Вы не хотите провести вечер с девушкой?» – мягкий женский голос словно выписывает эту фразу светящейся палочкой в густом мраке, окутывающем мой мозг. «Нет..» – отвечает автопилот, я откидываюсь на подушку и погружаюсь, погружаюсь... «Почему нет?...» – мелькает последняя вялая мысль, словно щепка, исчезающая в водовороте. Я перестаю существовать.