Несущий свободу, стр. 70
Он решил, что она еще не отошла от шока: бредит, все еще находясь между жизнью и смертью, в том странном месте, откуда страх и смерть видятся совсем иначе.
– Не смотрите на меня так, – попросила она. – Меня били по лицу.
Хенрик стиснул кулаки. Сказал негромко:
– Ну, теперь вам уже некому мстить.
Она взглянула на мертвые тела на кровати.
– Ничего не помню. Наверное, вы правы.
– Вам надо переодеться. И быстро – здесь очень опасно. Очень. Понимаете меня?
– Да.
Он осторожно отпустил ее руку. Вывалил на кровать, прямо на мертвые тела, груду прозрачных тряпок из стенного шкафа.
– Скорее, Ханна. Что-нибудь из этого. Что почище.
– А вы…
– Некогда стесняться. Считайте, что мы на войне. Тут все равны.
– Да мы и так на войне. – Она снова поглядела на трупы. То, что осталось от человека с залысинами, теперь вызывало у нее лишь жалость.
Он помог ей избавиться от окровавленного изорванного платья, рванул пуговицы на спине так, что они запрыгали по полу, как костяные блохи.
– Здесь все такое маленькое. Эта женщина меньше меня.
– Плевать, Ханна. Побыстрее. – Хенрик вслушивался в далекие голоса.
– Помогите мне. Застегните там, сзади. Господи, да как они это носят!
Он бросил на нее критический взгляд. Хмыкнул:
– В этом вы похожи на шлюху.
– Другого-то все равно не сыскать.
– Да. Идемте.
– Куда?
– Не знаю. Еще не решил. Подальше отсюда. В любой гостинице для вас сейчас безопаснее, чем тут.
– А для вас?
– Для меня сейчас везде опасно. Не бойтесь, я сделаю так, чтобы вы из-за меня не пострадали.
Она с трудом втиснула ногу в чужие туфли.
– Да я же не за себя беспокоюсь. – Слабая улыбка появилась на ее лице, сменилась гримасой – разбитые губы причиняли боль.
Потрясенный, он не нашелся, что сказать в ответ.
– Я узнала, на кого он работает. – Она спокойно наблюдала, как Хенрик обыскивает труп, как забирает его пистолет и охлопывает маслянисто блестящую от крови одежду в поисках запасных магазинов.
– Все не можете успокоиться?
Она не слушала, торопилась сказать:
– Он работал на одного боша. Вам ведь это было нужно? Только я забыла его имя. Память как отшибло.
– Ничего, после само вспомнится, – сказал он успокаивающе.
– А ваш акцент совсем не похож на куригианский.
– Знаю.
Он осторожно повлек ее за собой, стараясь не наступать на кровь. Вид мертвых тел теперь вызывал у него неловкость, он чувствовал стыд; с ужасом представил, что она подумает о нем, когда они пойдут к черному ходу, и закрыл ей глаза ладонью.
– Вам лучше не смотреть на это, – сказал он.
– Так я не увижу, куда идти.
– А вы держитесь за меня. Мы пойдем медленно. Только вы не разговаривайте – я должен слышать, что творится вокруг.
Она кивнула, прижалась к нему доверчиво. Держать ее в объятиях было неизъяснимо приятно. Сердце в груди замирало, он был совсем шальной; в этот момент он не смог бы среагировать на опасность так, как нужно.
«Так вот как это бывает», – подумал он.
– Я много думала об этой войне, – тихо говорила она. – Если я смогу добраться до узла связи, то смогу ее остановить. Ну, или попытаюсь. Сенсация, слава – это ни при чем. Я ненавижу войну.
Он спросил:
– А о чем еще вы думали?
– Много о чем. Я такая трусиха. О Джоне. О том, что он меня найдет. И… о вас.
– Обо мне?
– Ну, я же вас бросила. Струсила. Оставила одного.
– Я привык один. Думал, вы пошли в полицию.
– Нет, что вы. Я же обещала. Я на вашей стороне.
– Да вы совсем с ума сошли, Ханна.
– Может быть. – Она ойкнула и прижалась к нему еще крепче: – Кажется, я в кровь наступила.
– Да, – согласился он. – Тут вокруг полно крови. Ничего, на улице ливень. Ливень все смоет. А теперь молчите.
Они медленно брели к выходу, и со стороны могло показаться, будто обнявшись, идут два любовника; будто на всем свете нет никого ближе этих двоих.
67
– Ну и натворил же он дел, – сказал заместитель комиссара. – Никогда такого не видел – целые реки крови. Перестрелял всех подчистую – и персонал, и клиентов. Много известных людей. Такой скандал.
– Я вас предупреждал – он настоящий дьявол.
– По крайней мере, теперь мы его ведем.
– Да, – сказал Джон. – Скоро все кончится. Жаль, что не удалось остановить его раньше.
Все оказалось даже хуже того, чего он боялся: сквозь завесу дождя было видно, как доверчиво льнула женщина к своему спутнику. Он бережно придерживал ее за талию, настороженно оглядывался, правая рука в кармане. Весь его вид говорил: не подходи, мое. Тихие голоса доносились через неплотно прикрытую дверь, просачивались вместе со струйками табачного дыма:
– Взять да и пристрелить его. Чего ждем?
– Там же женщина.
– А, черт!
– Бедняга, – сказал Лерман. – Как его ломает.
– Зря он так. Ни одна баба этого не стоит, – возразил Кабот.
– Не скажи. Вот я, когда был молодым… – горячился Хусто.
– Да ты и сейчас не старик, – перебили его со смешком.
– Что б вы понимали! Да он же любит ее.
– Прям как в сериале.
– Ага.
– Скажешь тоже.
– Да все они…
– Нет, парни, у них это серьезно. Они пожениться собирались. – Джон узнал голос своего напарника.
Он встал и захлопнул дверь. Голоса стихли. Он с горечью вспоминал их последний разговор, там, в ее номере с разбросанной одеждой; казалось, он еще помнит вкус сэндвичей, которыми она его потчевала, вкус сухого сыра. «Я поступаю так не из упрямства», – так она тогда сказала. Как он был наивен! Он чувствовал себя дураком, человеком, не заслуживающим уважения, все это время – целый год – его водили за нос, точно влюбленного школьника. Эх ты, детектив. Вот она, настоящая причина задержки. Уж теперь-то все ясно. Пока он, высунув язык, метался по трущобам, Ханна помогала своему дружку укрыться в безопасном месте. Ее двойное предательство не укладывалось в голове. Ханна, девушка с открытым пытливым взглядом, представлялась теперь отвратительной липкой гадиной; их мелкие радости, общие тайны, милые недоговоренности – все это смыл холодный ливень, оставив после себя одно лишь изумление: за что мне такое?
Джон в который раз просматривал запись, сделанную автоматической камерой. Дождь делал многие кадры неразборчивыми, но он упорно отказывался взглянуть на компьютерную реконструкцию, словно надеясь отыскать в виде обнявшейся парочки что-то, способное дать намек на причины происходящего, утихомирить боль и смятение. Все просто – ей был нужен знакомый полицейский, думал он. Кто-то, от кого она сможет узнавать новости из первых рук. Надежный информатор. И он удачно ей подвернулся. Проглотил наживку, сел на крючок.
«А может, – продолжал он истязать себя, – этот парень у нее тоже вроде приманки. Очередной нужный человек»? Но нежность, с какой мужчина обнимал женщину в мокрой насквозь одежде, свидетельствовала о другом.
В дверь осторожно постучали.
– Они остановились, лейтенант, – доложил Лерман. – Маленький пансион на Ла Йонг.
– Он не заметил слежки?
– Не думаю. Четыре «стрекозы», на предельном расстоянии.
– Что это за место?
Лерман медлил.
– Франциско, прекрати изображать стажера в морге, – резко сказал Джон.
– Все-таки это ваша девушка.
– Это уже в прошлом. Ничего личного. Дело прежде всего.
– Ну, это сомнительное заведение. Сюда парочки приходят…
– Понятно. Значит, никакой регистрации и почасовая оплата.
Джон смотрел на людей, цепляющихся друг за друга среди дождя, с необычным чувством стыда, словно подглядывал. Он ощущал странную связь между собой и этим высоким парнем; сначала тот разрушил его карьеру, теперь Ханна окончательно объединила их, накрепко связала узлом случайностей и совпадений. Этот человек обладает девушкой, которую он, Джон, любил больше жизни. Теперь это его ноша. Бедняга, подумал он, уже совсем без сил; небось, ищет уголок, где можно приткнуться, прийти в себя, отогреться. Вот он, этот уголок: двухэтажный домик в путанице окраин.