Несущий свободу, стр. 57
– А куда подевалась та, что была до меня?
– Откуда мне знать? Сбежала, наверное.
Позднее она стояла в душе и морщилась: пена жгла ссадины; женщина бережно придерживала ее под руку. Шепот ее казался не громче плеска воды:
– Не противься им, подруга. Будет только хуже. По себе знаю.
– Кто вы?
– Была медсестрой. Работала на побережье. Потом… здесь оказалась. Теперь вот новеньким помогаю. Я здесь уже второй год. – Воспоминания исказили ее лицо судорогой.
Ханна смотрела на нее без сострадания, представляя, какой вскорости станет.
– Как вас зовут? Ой!
– Больно? Потерпи. Далией меня зовут. А здесь Ольгой окрестили. Ты при них меня так и зови, подруга.
Далия осторожно намылила ей спину. Оглянувшись, прошептала на ухо:
– Тебя важному белому продали.
– Кто он?
– Юнге. Из бошей. Он тут всем заправляет, вся работа, что еще осталась – его. Он из «Алюминия». Большой дом, хорошая еда. Если ты ему не понравишься – вернут сюда. А уж потом пожалеешь.
Пена ласкала ноги. Глядя, как вода уносит белые воздушные хлопья, Ханна подумала: может, не стоит искушать судьбу? Неловкое движение – и она упадет на спину. Преимущество короткой стрижки – нечему смягчить удар.
Женщина бросила на нее затравленный взгляд:
– Прошу тебя, не надо. Меня накажут.
Лицо ее посерело. Отголосок ее страха коснулся Ханны: она вздрогнула и пришла в себя.
– Не бойся… подруга. Ничего я с собой не сделаю. Я такая трусиха…
56
Грета не плакала, нет, – слез больше не было, словно слезные протоки усохли за ненадобностью. Жизнь продолжается, думала она, привычно накладывая грим перед маленьким зеркалом. Еще одно задание. Одно из многих. Не первое и далеко не последнее. И так до самой победы. Или, что вернее, до самой смерти. Такой, к примеру, как у Хенрика. Умрешь, даже не открыв своего имени, выброшенный за ненадобностью, как пустой флакон из-под допинга, и зароют тебя где-нибудь в коллективной могиле для неопознанных трупов.
Она обернулась на шум пролетевшего самолета и ничего не увидела сквозь мутное, будто затянутое пленкой, окно – казалось, весь мир накрыло гигантской волной, он пошел ко дну вместе со всеми домами, холмами и деревьями, оставив после себя только звуки. У нее украли – без всякой надежды на возвращение – единственное, что ей хотелось увидеть и услышать, и она равнодушно принимала предложенный взамен суррогат: так раненому, уложенному на плащ-палатку, вкалывают наркотик, чтобы он не выдал группу криками, и в своих бредовых фантазиях он идет наравне с другими.
Жизнь продолжается. Грета зашла в кафе, значившееся в списке контактов под номером восемь, и стала ждать. Следом за ней в кафе вошел высокий седоволосый мужчина в видавшем виды твидовом пиджаке, – Грета видела этого человека впервые. Он занял столик у окна, взглянул на часы и выложил на стол большую красную зажигалку. Грета достала из сумочки помаду (тюбик черного цвета, согласно инструкции), покрутила ее в руках, словно раздумывая, и спрятала назад. Мужчина снова взглянул на часы. Одетая как домохозяйка из района для людей со средним достатком – туфли на низком каблуке, недорогой брючный костюм и легкий полупрозрачный плащ, – она подумала: «Неужели так до самой смерти?»
«А теперь – выпуск новостей», – мурлыкнуло из голокуба над баром существо неопределенного пола. Все затихли. Над баром образовалась темнота, расцвеченная синими вспышками. «Полиция замалчивает итоги громкой спецоперации на Пласа Трентану, якобы закончившейся смертью опасного преступника…»
– Удивительно – война на пороге, а они о каком-то вшивом убийце, – сказал кто-то у бара.
На него зашикали.
«Вот что говорит наш коллега – корреспондент Канала-40 Стив Геруа, ставший невольным участником вчерашних событий…»
Седоволосый поднялся и направился к выходу, бросив на нее внимательный взгляд. Но Грета едва обратила на него внимание: вся погрузилась в комментарии, в свет фар, заливший ночную площадь.
«…Однако из неофициальных источников стало известно, что преступнику удалось покинуть Пуданг…»
Сама того не замечая, Грета улыбалась. Жизнь продолжается, сказала она себе с совершенно иным смыслом. Мужчина в твидовом пиджаке перешел улицу, приостановился и поднял воротник. Она поспешно встала, подхватила плащ. Парень у стойки сетовал бармену: «Вот черт, а я-то поставил на этого лейтенанта…»
Лай сторожевых псов сопровождал их на протяжении всего пути. Улица, по которой они шли, была застроена рядами одноэтажных близнецов, окруженных живыми изгородями; казалось, даже цвет стен у домов был одним и тем же – серо-красным, под цвет кирпича, потемневшего от времени, очередная дешевая стилизация. Но безликий пейзаж не мог заслонить ее радости, она повторяла, словно молитву: жив, все-таки жив. Дом, к которому ее привели, ничем ни отличался от окружающих, разве что из-за живой изгороди не доносилось рычания доберманов. Седоволосый мужчина на секунду приостановился у калитки из железных прутьев, провел рукой по волосам и пошел дальше. Грета прикоснулась к пуговичке звонка и увидела, как ее провожатый перешел на другую сторону улицы и зашагал назад; поравнявшись с домом, он расстегнул свой нелепый пиджак. Должно быть, это был сигнал «все в порядке», потому что она услышала, как щелкнул язычок электрического замка. Калитка медленно распахнулась.
Белый мужчина привстал из кресла.
– Рад вас видеть, фройляйн Грета, – приветливо произнес он. Грета увидела широкую улыбку, белые, слегка неровные зубы, темные волосы, зачесанные назад по моде, наверное, десятилетней давности. – Вы можете говорить по-немецки – дом вполне надежен. Хотите чаю?
Она опустилась в кресло напротив. «Как странно, – подумала она, – что он зовет меня по имени». Уже давным-давно никто не называл ее так. Хенрик в минуты близости называл ее «крошка», а на службе она жила среди кличек и выдуманных фамилий. От этого, а также от звуков почти забытого родного языка, она сразу почувствовал себя как дома, хотя никогда прежде здесь не бывала – в этом небольшом домишке с входной дверью, стекло которой было усилено черной кованой решеткой. Почему-то ей вспомнился дедушка. Возможно, небольшой городок в Западном Нансе, куда она однажды приезжала на каникулы, сплошь состоял из таких вот одноэтажных домов, и стены их были сложены из настоящего кирпича.
– Благодарю, я только что выпила две чашки, – ответила она.
– Зовите меня Карлом.
Она оглядела комнату. На стене висел глянцевый, сомнительного качества портрет молодой чернокожей женщины с котенком в руках. Улыбка женщины казалась такой же неестественной, как и ослепительная белизна котенка в ее коричневых ладонях.
– В подобных местах, – сказал Карл, – я чувствую себя будто на вокзале.
Грета не любила предисловий. Чем скорее закончится это вступление, тем скорее она узнает новости о Хенрике, по которым изголодалась больше, чем по еде. Она не сомневалась, что речь пойдет о нем.
– Зачем меня вызвали?
Мужчина в кресле долго молчал, изучая ее взглядом. Под конец, протяжно вздохнув, произнес:
– Вы, должно быть, пережили очень тревожное время, фройляйн Грета. – Он протянул руку и дотронулся до ее локтя, словно был ее старым знакомым.
– Тревожное?
– Изо дня в день, ничего не зная…
– О чем это вы? Кто-то из моих родственников умер?
– Нет-нет, я имею в виду Хенрика. Хорька, – поспешно поправился он.
– Он еще не умер, – резко сказала она.
– Да-да, конечно. Мы все надеялись, что это вас не затронет.
– Как это может меня затронуть? Мы просто работали вместе. Иногда.
– Вы очень интересная женщина. К тому же вы молоды. Но у Хенрика, то есть у Хорька, такой цвет кожи, что все подозрения, связанные с вашей молодостью, отпадают сами собой. В особенности если принять во внимание вашу репутацию, ваше отношение к чистоте крови… Мы, конечно, знаем, – добавил он, – что по официальным каналам Хенрик с вами не связывался, но ведь есть множество способов дать о себе знать – через посредника, к примеру. Не можем же мы взять на прослушивание всех, с кем он работал, – такой интенсивный обмен может вызвать нежелательный интерес со стороны служб перехвата.